На днях известный общественный деятель, искусствовед Михаил Швыдкой выступил с предложением восстановить цензуру.
«Как представляется, было бы куда честнее вернуться к цензуре, которой бы занимались профессионалы, а не бюрократы различных ведомств, сами не представляющие до конца, чего же им надо бояться, чтобы не потерять место, тем самым сломав себе карьеру. Да, возрождение института цензуры – недешевое удовольствие, требующее не сотен, но тысяч просвещенных слуг государства, но, пожалуй, только оно может сохранить здоровую обстановку в творческой среде».
Он с ностальгией вспомнил цензоров, с которыми имел дело в советские времена:
«[Они] отличались крайней доброжелательностью. Они были в высшей степени образованны и сведущи в разных литературных и научных премудростях. И прекрасно ориентировались в том, что должно, а что не должно знать гражданам нашей прекрасной страны».
Несомненно, Михаил Ефимович искренне стремится к общему благу и имеет самые добрые намерения, да и не он один высказывал подобные мысли.
Однако стоит вспомнить, что в СССР институт цензуры функционировал в совершенно иначе устроенном обществе, при совершенно других технологиях – как и то, что это общество в итоге рухнуло.
В СССР все издательские и вещательные мощности принадлежали государству. Механическую пишущую машинку, в принципе, можно было купить. А вот множительная техника была только на предприятиях – и о том, чтобы издавать что-то самостоятельно, тем более с коммерческими целями, не могло быть и речи. Даже невинная развлекательная литература вроде «Трех мушкетеров» была дефицитом – достать можно, но сложно.
Конечно, были еще коротковолновые радиостанции, «вражьи голоса». «Есть обычай на Руси – ночью слушать Би-би-си». Но пытаться что-то расслышать через вой глушилок – это было сильно на любителя.
В этой ситуации цензура была хотя бы осуществима технически.
Это можно сравнить с ситуацией начала ХХ века, когда, установив контроль над почтой и телеграфом, можно было эффективно контролировать распространение информации.
За цензурой в СССР стояла понятная идеология – коммунистическая. Программа КПСС в книжном магазине была в обязательном порядке, Библии не могло быть даже теоретически.
КПСС была идеологическим монополистом, при этом она представляла собой четко организованную структуру, где всем было ясно, во что верить, кого хвалить и кого бранить. В этом контексте цензура была понятна идеологически.
Но в наши дни возродить цензуру невозможно даже чисто технически. Государство не обладает монополией на информацию – и уже никогда не сможет ее восстановить. Когда со смартфона вы можете вещать хоть на весь мир (если вас только захотят слушать) – почту, телеграф, да и типографии захватывать бессмысленно.
Можно ставить запреты на продвижение некоторых тем – и штрафовать за их нарушение. Этот подход в целом работает. Эксплуатация человеческих пороков не должна быть доходной. Но отслеживать все материалы до публикации – никакого штата цензоров не хватит.
Но, допустим, что мы попытаемся это делать.
Тогда у нас возникает мощная профессиональная корпорация цензоров с неясной идеологией и огромными возможностями. В отличие от СССР, книгоиздательство и вещание в наши дни есть дело коммерческое и конкурентное – и люди, работающие в этом сегменте рынка, волей-неволей начнут искать подходы к цензорам, имеющим власть выпустить их продукт на рынок или нет.
Это создаст идеальные условия для коррупции.
Однако стоит вспомнить и то, что советская цензура кончилась тем, что воспитанные на тщательно цензурированных советских СМИ граждане очень быстро сменили «минус» на «плюс» и решили, что заживут как в Америке (причем идеальной, а не реальной), если они снесут существующий режим и присоединятся к «цивилизованному миру». Можно снисходительно улыбаться трогательной наивности той эпохи – но это как с иммунитетом. Человек, огражденный от всякой заразы, в итоге оказывается гораздо более уязвимым – потому что его организм не вырабатывает антител.
Советский человек, который не привык думать своей головой, за которого все время решали, во что ему верить, оказался лишен базовых навыков осторожности и разборчивости. Когда стало можно не только догадываться, но и вслух говорить о том, что государственная пропаганда лгала, люди решили, что «вражьи голоса» говорили святую правду.
Негибкая структура обычно оказывается трагически хрупкой.
Ресурс, за который борьба ведется в условиях, когда любая информация при желании доступна – это доверие людей. Это доверие нужно завоевывать, его нужно удерживать – и тут цензура скорее помешает, чем поможет.