Все выглядит так, что декабрьский визит в столицу России премьер-министра Словакии Роберта Фицо может оказаться формальным поводом для его отставки под давлением оппозиции.
Если вотум недоверия будет вынесен, это станет финалом очередного эпизода истории, вызывающей некое удивление. Речь о том, что на протяжении уже 30 лет одна из самых небольших стран Восточной Европы демонстрирует странную устойчивость к давлению и соблазнам поглощения Западом. Сейчас для стороннего наблюдателя интересно, насколько жесткими окажутся действия Евросоюза там, где еще недавно они могли позволить некоторое свободомыслие. Особенно с учетом того, что американцы очень заняты собственными делами.
Символом этого свободомыслия является Фицо – политик, переживший в мае 2024 года покушение на свою жизнь и всегда возвращающийся во власть под лозунгами, противоречащими всей философии развития бывших сателлитов СССР к западу от наших современных границ. Как и его сподвижники, один из которых – вице-председатель парламента Андрей Данко – несколько дней назад вполне искренне восхищался ассортиментом московских супермаркетов. Такие деятели представляют собой любопытный феномен для региона, не представляющего собой, как правило, никакой загадочности.
Судьба народов Восточной Европы – от Эстонии до Болгарии – была предопределена в момент завершения холодной войны. Все они были отданы в полное распоряжение Запада и должны были пройти процесс перенастройки своих политических систем. Цель этого процесса была простой: приспособление к исполнению одной функции – территориальной базы США на случай неизбежного в будущем нового конфликта с Россией. Ну и еще немного – постоянного раздражителя для Москвы, мешающего ей концентрироваться на европейских делах сравнительно серьезно.
Речь, само собой, не шла о создании какого-то «санитарного кордона». Такие категории вообще принадлежат первой половине XX столетия, когда Советская Россия была еще слабой и бедной. После 1991 года было уже невозможно говорить о том, что восточноевропейские страны могут представлять из себя что-то в военном отношении. Даже самая большая из них – Польша. Но в качестве пространства для маневра в будущем противостоянии с Россией они выглядели вполне пригодно. Поэтому и подвергались перестройке, лишающей любых надежд на сколько-нибудь самостоятельное мышление в том, что касается международной политики. Практически во всех случаях это не стало большой проблемой.
Во-первых, сами восточноевропейские общества были готовы к тому, чтобы просто перейти под управление нового центра силы. Традиция их государственности была в большинстве случаев непродолжительной, экономики очень слабыми, а привычка жить под покровительством империи, наоборот, давно и прочно укоренилась. Тем более людям искренне хотелось быстро получить доступ к благам Запада, а о своем государстве в таких обстоятельствах обычно не думают.
Во-вторых, наготове были новые элиты, берущие на себя практические задачи по «зачистке» политического пространства. Эти элиты состояли из амбициозных молодых выдвиженцев прежней эпохи, а что еще более важно – вобрали в себя значительное количество представителей национальных диаспор. В первую очередь из США или Канады. В крайних случаях, таких как бывшие прибалтийские республики СССР, к власти вернулись прежние хозяева жизни, предки которых были выброшены за границу предвоенными революционными изменениями.
Одновременно создавалась инфраструктура американского влияния на основе разнообразных фондов и неправительственных ассоциаций. Их важнейшей задачей было формирование нового поколения политиков, не имеющих ничего общего с национальными интересами своих стран – управленцев глобальной американской администрации. Да, наши противники в США были в ту пору исключительно амбициозны, и Восточная Европа стала для них вторым, после многих стран Латинской Америки, полигоном такой модели управления.
За американцами подтягивались британцы, принимавшие на себя задачу создания техподдержки политики США, включая разведывательные задачи и контроль над тем, как проходит опустошение политического пространства. Особой самостоятельности они там не имели, хотя и выражали всяческое презрение слуги в адрес своих американских начальников: тем, как говорили британцы, не хватало воображения. Следом шли немцы, подбиравшие в экономике то, что для компаний из США было слишком скучным и не дающим немедленной выгоды. А совсем мелочи, в политике и экономике, оставались французам и прочим.
Все вместе европейцы делали общее дело: защищали стратегические интересы США и получали свою тактическую выгоду. Обеспечением непрерывности процесса занимались бюрократы из Брюсселя, но в первую очередь – местные специальные службы. Интересующиеся историей региона помнят, какую судьбу они сыграли в изгнании из политики президента Литвы Роландаса Паксаса (2003–2004), лояльность которого Западу была поставлена под сомнение. И не случайно, что именно на положение дел в спецслужбах обращают, по слухам, такое внимание нынешние грузинские власти.
В результате уже ко второй половине 1990-х годов Восточная Европа была полностью «зачищена» от любой вероятности самостоятельного политического мышления. У власти могли оказаться только те кадры, которые даже теоретически не давали сомневаться в своей лояльности. В обмен новые элиты, включая бывших комсомольских работников вроде бывшего главы МИД Литвы и двигателя Соглашения об ассоциации Украины с ЕС, выпускника МГИМО Штефана Фюле, получали колоссальную премию. В основе их положения теперь была абсолютная несменяемость даже в том случае, если политика оставалась полностью некомпетентной.
Отметим, что несколько позже к такой модели пришла Финляндия, когда окончательно запуталась в собственных экономических неурядицах и решила эту проблему вступлением в НАТО. Именно членство в блоке стало гарантией того, что однажды пришедшие к власти силы должны были остаться там навсегда. Не случайно одной из формальных функций блока является обеспечение внутренней стабильности. В переводе на простой язык: такой степени контроля над внешней и внутренней политикой, которая не допускает даже малейшей вероятности самостоятельного поведения.
На этом благостном в целом фоне Словакия с самого начала выглядела достаточно оригинально. Там не было настолько жестких мер против представителей прежней элиты и интеллигенции, экономические реформы осуществлялись по своим планам, а не под управлением иностранных специалистов. В первой половине 1990-х годов главой правительства был Владимир Мечьяр, которого западные газеты называли не иначе как «Лукашенко на Дунае». Именно из-за его деятельности Братислава с небольшой задержкой присоединилась к процессу вступления в НАТО и Европейский союз. Да и вообще сохранила с Россией отношения, уровень и качество которых совершенно не соответствовали тому, как это выглядело целесообразным из Вашингтона и Брюсселя. Как и в случае с Венгрией, спасает размер и геополитическое положение. Словакия – это очень маленькая страна в глухом углу Восточной Европы и большой логистической ценности она не представляет. Особенно при наличии совсем рядом Польши с ее удобными аэродромами.
Однако времена меняются, и то, что было допустимым еще несколько лет назад, может оказаться совершенно невозможным сегодня. Тем более что внутриполитические изменения в США подталкивают их европейских сателлитов к попыткам консолидировать свое влияние там, где это еще возможно.
Весьма вероятно, что новые атаки на Роберта Фицо, как символ минимальной свободы мнения, а также распространяющиеся слухи о наступлении трудных времен у его венгерского коллеги, говорят о таком настрое в Берлине, Париже и Лондоне. Только что европейцы понесли тяжелое поражение в Грузии и совершенно не уверены в том, что смогут сохранить свое влияние на украинских землях. Есть ли у них ресурсы для того, чтобы удержать Словакию, мы увидим в самое ближайшее время.