С одной стороны, мы видим, как решительно прогрессивный Запад борется с «преступлениями ненависти» – и на уровне весьма свирепого уголовного преследования, и на уровне медийного негодования. С другой – не можем не замечать, что участились акты вандализма против христианских церквей. Если это не «преступления ненависти», тогда что это?
Даже бледные намеки на непочтение к каким-то группам – расовым или сексуальным – вызывают бурю негодования с самыми тяжелыми последствиями для виновного. Бдительность в этом отношении приобретает характер настоящей охоты на ведьм – какие-то шутки 20-летней давности, на тот момент вполне невинные, сегодня могут быть интерпретированы, как проявление какой-нибудь преступной «фобии» и стоить несчастному карьеры.
Конечно, у всего происходящего есть свои горячие сторонники – и в англо-, и в русскоязычной Сети, которые объясняют, что в этом следует видеть достигшую совершенства любовь к ближнему и благородную непримиримость к любым проявлениям ненависти и пренебрежения к человеческому достоинству. Западное общество стало намного толерантнее, гуманнее и вообще превосходнее.
Однако на этом фоне приходят все новые сообщения о том, как вандалы поджигают церковные здания, разбивают статуи Девы Марии и Христа, покрывают стены церквей ругательствами. Зрелище разбитых церковных статуй и выжженных церквей живо напоминает репортажи с Ближнего Востока, где этим занимался ИГИЛ.
Почему реакция на это – и юридическая, и медийная – оказывается настолько вялой? Почему чем больше прогрессивные силы Запада преуспевают в «борьбе с ненавистью», тем больше ненависти обрушивается на христианские церкви и христианскую веру в целом?
В Сент-Луисе активисты Black Lives Мatter пытаются снести статую французского короля Людовика IX и вступают в перепалки и потасовки с католиками, которые пытаются ее отстоять. Как этот французский монарх, правивший в XIII веке, католический святой, может быть виноват в несчастьях афроамериканцев? В Калифорнии сносят памятники францисканскому миссионеру блаженному Хуниперо Серра, который проповедовал христианство местным индейцам в XVIII веке, когда эта территория находилась под властью испанской короны.
Такие нападения – далеко не только американский феномен. Из Франции пришло сообщение о поджоге средневекового готического собора в Нанте. Пожар удалось потушить, но орган и часть витражей погибли. Три очага возгорания указывают на намеренный поджог.
Впрочем, волна поджогов и других актов вандализма в отношении церквей начала подниматься еще до беспорядков, связанных с именем Флойда. Как сообщает институт Гейтстоун в своем докладе, в 2019 году в Западной Европе примерно три тысячи христианских объектов – церквей, школ, кладбищ и монументов – подверглись вандализму, разграблению или осквернению. Рекордная цифра за все время наблюдений, и есть основания полагать, что в 2020 году она окажется выше.
Как отмечается в докладе, «те, кто совершают такие атаки – которые включают поджоги, разграбления, издевательства, испражнение и мочеиспускание в святых местах, осквернения, нанесение сатанинских надписей и вандализм – редко оказываются пойманы. Но даже в этом случае полиция и медиа часто скрывают информацию об их личностях и происхождении. Про задержанных часто говорят, что они страдают душевными расстройствами; поэтому антихристианские нападения обычно не характеризуются как «преступления ненависти».
Как это стало возможным? Почему государства, которые мы привыкли считать сильными и благополучными, не могут навести порядок и пресечь безобразия?
Разве акты вандализма в отношении церквей не являются «преступлениями ненависти»? Формально – да. Но кроме формальностей, прописанных в законах, есть еще общественная и медийная атмосфера, которая определяет, кого подвергнут преследованию по всей строгости, а кого предпочтут не найти – или найдя, объявить просто сумасшедшим. Бывают преступления и преступники, с которыми полиция предпочитает не связываться, понимая, что ее обвинят в дискриминации, расизме, преследовании меньшинств и чем угодно еще.
Сложившаяся атмосфера отражает то, что можно было бы охарактеризовать, как вялотекущую революцию. Погромы в церквях – и намного более интенсивные – сопровождали гражданские смуты в революционной Франции, России, Мексике, Испании и ряде других стран. Это довольно типичный симптом революции – как сухой кашель при COVID-19. Как и в случае с другими революциями, погромы церквей связаны с силами, говорящими о прогрессе, справедливости и равноправии.
Другое дело, что революция в США и западном мире в целом носит сравнительно замедленный характер. Насилие заметно менее интенсивно, чем в предыдущих случаях; захват революционерами командных высот был растянут на десятилетия – и захвачены были не почта и телеграф, а образование, культура, сфера развлечений и информации.
Идеология, которая обладает огромным влиянием на Западе, подчинив его культурные, образовательные и в немалой степени государственные институты, не предполагает, что христиане могут быть жертвами ненависти или несправедливости.
Примерно так же, как для В.И. Ленина было невозможно говорить о какой-то несправедливости по отношению к помещикам и капиталистам (эти эксплуататорские классы подлежали уничтожению), так и для современной политкорректной культуры невозможно говорить о несправедливости по отношению к христианам. Белый мужчина-христианин есть воплощение и источник всякого зла – он поработил все остальные расы, он искоренил самобытные верования народов, живших в гармонии с природой, он доводит бедных геев и трансгендеров до самоубийства своим гетеронормативизмом, он притесняет женщин со своей патриархальной семьей и запретом на аборты – поэтому действия против него, его религии и культуры, даже формально незаконные, идеологически оправданы.
Мне постоянно приходится читать, что жалобы христиан на притеснения в США нелепы – как они могут быть притесняемы в стране, где они составляют большинство? Что же, случай не уникальный: во Франции большинство составляли католики, в России – православные, что не помешало революционерам захватить власть и подвергнуть их террору.
Это проникновение – как и на Западе – носит постепенный и довольно замедленный характер. Оно предполагает изменение культуры, ценностей, представлений о должном и недолжном. Эта идеология выступает под знаменем защиты меньшинств – но меньшинства тут являются только предлогом. Цель состоит в том, чтобы обесценить и разрушить идентичность, ценности и культуру народа, чтобы его (подобно тому, как это пытались в свое время сделать большевики) можно было подчинить грядущей глобальной утопии.