Фильму «Любовь и голуби» в следующем году исполнится 35 лет. Про такие говорят – «классика, проверенная временем». Он как будто венчает эпоху «хорошего советского кино», которую принято противопоставлять перестроечному гиперреализму и чернухе «девяностых». Вот, мол, какими «светлыми» были фильмы прежде – и почти никто не хочет с этой оценкой спорить, наоборот, все соглашаются.
По итогам голосования Первого канала, в котором приняли участие 50 тысяч человек, картина Владимира Меньшова была названа лучшей отечественной кинокомедией. Месяцем ранее она стала самым популярным советским фильмом на YouTube.
Это что-то сродни популярности наиболее злых сказок Салтыкова-Щедрина, чтоб не сказать – сочинений Захер-Мазоха. Потому как страшную весть принес я в твой дом, Надежда, зови детей: «Любовь и голуби» – это откровенно русофобская картина, пощечина, которую никогда не простили бы иностранцу.
Ее симпатичные только на первый взгляд персонажи за редким исключением представляют собой пример в лучшем случае бессмысленной пустоты, в худшем – нравственного уродства.
Что, например, можно сказать о человеке, который шляется по своей деревне и врет о смерти своей жены – лишь бы налили? Можно сказать, что это крайняя степень морального разложения, что это потеря человеческого облика. Следующая стадия – это когда идешь на родного отца с топором, но и это в фильме, кажется, было.
Так представлять себе консервативную деревенскую общину может только столичный сноб, максимально далекий от людей с песьими головами, что рыщут в окрестностях Щербинки и Троицка.
Но главные герои фильма не просто «провинциальные» или «недалекие». Это мир забитых безвольных мужчин и громких глупых женщин. Населяющие его люди не просто лишены элементарных вкуса и такта, а имеют внушительные пробелы в области морали. Они примитивны и безнадежны. Они Кузякины.
С их шестка персонаж Гурченко кажется городским интеллектуалом, породистой интеллигенцией, которая здесь – с народом («Хочешь, буду как ты?! Ёшкин кот!»). Но персонаж Гурченко интеллектуален в той же степени, что и любая средняя чиновница из средней конторы с химией в волосах и каналом «Рен-ТВ» перед сном. Собственно, сюжеты «Рен-ТВ» она и пересказывает герою Михайлова, а он искренне принимает их за интеллектуальное откровение.
Этот парад уродов не лишен некоторой мрачной торжественности.
Например, супруга ошивающегося по соседям колдыря считает свою грядущую смерть событием именно что торжественным – потому что в ее жизни нет ничего, кроме предвкушения смерти: «Вот помру, а тебя не похороны не приглашу». Преждевременно состарившаяся (кстати, актрисе на момент выхода фильма было всего сорок) «женщина кислой судьбы» лупит своего колдыря лопатой и гоняет его по деревне. Все гогочут.
«Ты мне всю жизнь испортил» – это вообще-то крик души. У Меньшова это ржака. Шоу Бенни Хилла а-ля рюс, «фигура вечерняя». Снова гогот, потом кадриль и гребаный стыд.
Десятилетие за десятилетием мы умиляемся вульгарности и тупости героев. Токсичным отношениям, в которых они состоят. Их разговорам про телекинез, про гадание на картах, про то, есть ли в доме бражка, про то, как нужно сечь жен и как брать в окорот мужей-«паразитов».
Даже голубь здесь – не птица мира, а прихоть инфантила, который отнимает последние деньги у собственных детей – и за которого в фильме сражаются, будто за мужчину. Голуби в бессмысленной жизни Кузякина занимают то же место, которую водка заняла в жизни дяди Мити, что хорошо – «зато не пьет».
Эта реплика принадлежит единственному персонажу с нормальным уровнем рефлексии – старшей дочери Кузякина. Еще одна женщина с неудавшейся жизнью. Брак не сложился (муж, судя по всему, как раз пил, но родители не уточняли, им пофиг). Вернулась в деревню – доживать, хотя едва за двадцать. В отличие от всех остальных персонажей, убожество большинства ситуаций осознает. Семью любит, но тяготится ею. Кажется, уже смирилась. Реплик у нее мало – от греха, комедия ведь.
Событие, примиряющее всех ее героев, – уход сына в армию. Это Грандиозное Событие. Ради него, собственно, и жили – ради голубей и передачи портянок вниз по семейному древу. На фоне прочих с ширинкой сын и впрямь мужчина, но почему-то кажется, что в иной политической действительности он молотил бы «духанов» ногами и фотографировался бы на их фоне с белыми хлястиками.
Нет, это не «народ». Это карикатура. Карикатура не огульно злая, но унизительно снисходительная. Режиссер своих персонажей не любит, максимально от них абстрагируется, работает на конферансе. Про «фигуру вторую, вечернюю» – реплика самого Меньшова, в упор не понимающего, чего он забыл в этом «замкадье».
Только высокий уровень профессионализма (несмотря ни на что, «Любовь и голуби» – мастерски снятое и сыгранное кино) оттеняет ту брезгливость, которую он, столичный художник, испытывает ко всему сельскому колориту с его огородными страстями, красными бусами и чтением по слогам.
По части гротеска собранные в фильме образы не уступают персонажам «Свадьбы в Малиновке», но там речь все-таки шла о бандитских прихвостнях начала XX века. Этот творческий метод был повторен Меньшовым в 1994-м в картине «Ширли-Мырли», но ее фарс был очень органичен для времени, когда страна беспросветно бухала, разлагалась и массово сходила с ума. В нем все было «по-честному», тогда как «Любовь и голуби» – поклеп, до обидного талантливо снятый.
Возможно, многие не видят в фильме подвоха лишь потому, что за Меньшовым никогда не замечали «либеральной фиги», как за Кончаловским или Звягинцевым – русофобами вполне открытыми и в чем-то даже идейными. Меньшов же – из «наших», он за Крым, за Донбасс и за «Единую Россию», он против фальсификации истории и очернения Великой Отечественной войны, он Великий Светлый, он любимый артист, он «Оскар» брал, он создатель безоговорочно народного хита про Москву, которая слезам не верит.
Но Москва – столица, а тут – деревня, и, если задуматься, патриотические заслуги ничуть не противоречат тому, что в фильме про любовь и голубей так предательски мало любви как минимум к людям.