Почему у меня вновь и вновь рисуется на горизонте фигура Путина?
Думаю, потому, что мне ужасно нравится его ослепительное одиночество, невероятное мужество этой затерянной в холодном пространстве фигурки, которую пытаются пригнуть к земле беспощадные ветра, обдувающие ее со всех сторон.
Он не свой ни для кого, но и близкий всякому, и это его экзистенциальный, то есть лишающий права на себя выбор, поскольку ситуация – управлять страной, в которой живут бедные, иногда взбешенные, иногда очарованные какими-то дикими и несъедобными вещами люди, – требует монашеского смирения.
Каждому из малых сих, будучи не своим, он каким-то диковинным образом научился быть неотвратительным. Это удивительное состояние души и ума – служить Родине, зная, что в ней живут разнообразные чудаки, и признавая за этими чудаками право эту Родину населять. Более того, отдавая себе отчет, что величие Отечества вырастает из его особенности привечать и взращивать чудаков.
Я думаю, это свойство приемлемости для всех достигается мастерством великого, хотя, может быть, и неосознаваемого отрешения от себя. Конечно, мы видим, что Путин – живой человек со своими очевидными симпатиями и предпочтениями, но он дает им право звучать только вполголоса, а то и тише.
Он мастер вслушивания в рассерженный шум и умения вжиться в шкуру самого странного персонажа, оказавшегося волею судеб гражданином той страны, которой управляет.
Он может говорить с либералом, обличающим его как свирепого тирана и душителя свободы, с патриотом, требующим немедленно четвертовать Чубайса, со всякой заумной или, наоборот, страдающей дислексией странностью, населяющей просторы нашей диковинной Родины, он путем отрешения от собственных, очевидно, что изначально очень жестких границ приемлемого для него лично, сумел стать медиатором глубоко искалеченного травмой распада СССР и шоковой терапии пространства.
Я не знаю человека в понятном и известном мне историческом хронотопе, который на глазах большой страны онлайн сумел бы вот так вот вырасти из малопонятного, нечитаемого силовика в великого демократа и мудреца.
Сама по себе биография Путина на посту главы государства ровно в этих пределах – это необычный и блистательный сюжет, рассказ Платона о глубине сократовской простоты.
Это не придуманная в Голливуде, снабженная вгрызающимися в сердце диалогами фабула, не индийское кино, это невероятно впечатляющая картина становления государственного деятеля, истинного правителя России.
Из моих донецких пределов мне хорошо видно, что мы не погибли благодаря его поддержке, причем я уверен, что решение об оказании помощи было, как и в случае с Крымом, принято единолично, оно едва ли опиралось на широкий групповой консенсус.
У меня множество претензий к устройству жизни в России, но все они носят скорее частный характер, поскольку я абсолютно уверен в главном – детали, как бы они ни были досадны, уже не могут помешать России уверенно продолжать движение в нужном направлении, выбранном не без участия человека, чувствующего, чем живет и дышит его страна.
Мне странно и в себе наблюдать эту метаморфозу: как от позиции голого критицизма по отношению к власти я сумел добраться до умения ценить правителя. Еще лет пять назад я с негодованием отверг бы саму вероятность того, что с моего языка сойдут подобные слова, что я не буду стесняться выражать свое уважение российскому президенту.
В какой-то момент у меня появилось ясное понимание того, что вот оно, наконец: на месте разваленного Советского Союза появилось новое государство – надежное, крепкое, с отчетливыми перспективами, хотя и не без изъянов.
И произошло это отнюдь не благодаря первому президенту, ставшему формальным учредителем Российской Федерации, и насаждавшимся им правилам жизни, а вопреки.
Пришел человек, не мгновенно, а постепенно, но кардинально поменявший заложенные Борисом Ельциным основы. Не все – мне лично до сих пор не хватает акцента на социальной политике. Но главное свершилось: у нас точно есть государство с собственной субъектностью в международной политике, волей, со способностью ставить разумные цели и добиваться их.
А сколько на постсоветском пространстве территорий, которые так и не смогли стать – и, скорее всего, не станут уже никогда – полноценными государственными образованиями.Сегодня я гораздо лучше понимаю Пушкина, написавшего: «Нет, я не льстец, когда царю хвалу свободную слагаю».