Проблема непростых взаимоотношений России с Западом (и прежде всего с США) в последние годы стала общим местом, истолковываемым нередко с успокоительных позиций. Дескать, мы стремительно сближаемся, есть, конечно, болезни роста, идет притирка двух шестеренок, слегка срывается с резьбы винт, но это временно. Мир стремительно меняется, он постиндустриальный, постхристианский, постмодернистский, пост- уже неважно какой, но он никогда уже не будет прежним. СССР давно рухнул, мы выбрались из-под обломков свободными и голыми, без денег и документов, нашли в себе силы начать все сначала и наконец-то приблизились к идеалу, нарисованному Петром и измечтанному Чаадаевым. Еще немного – и Россия станет частью Европы, и вот мы такие же, мы вместе, нам в Париж по делу срочно и, слегка устав и отяжелев после трудовой недели, мы спешим на дачу, в нарочитую неустроенность, отдохнуть от окружающей нас великолепной реальности. Еще чуть-чуть – и мы там уже свои...
Мы, пытаясь стать Западом в нашем понимании, попытались освободиться от того, что есть Запад в понимании их
Так ли это? Непраздный вопрос. Как уже говорилось, если приглядеться внимательнее, ничего в мире не изменилось. Мир не изменился. Мы не изменились. СССР не рухнул. Он продолжается. Если обратиться к истории, то переломы эпох – татарщина, падение Византии, Смута, гибель Российской империи – всегда становились поводом к внимательному и вдумчивому осмыслению случившейся трагедии. В «Словах о погибели Русской земли», в песнях, вопрошающих о том, куда едет собака Крымский хан, в плачах царевен, в житиях преподобных отпечатывалась уходящая эпоха, с нею расставались словом, мыслью, сквозь слезы смотрели в будущее и, уходя, плотно притворяли двери. Все окончено, и точка поставлена, и урок извлечен, можно начать снова, с красной строки и чистого листа.
Гибель СССР не породила литературы. Ни песен. Ни плачей. Ни притч. Ни житий. Не была осмыслена и оплакана. То есть мы еще не попрощались, а живем в затянувшемся прощании, жмем руки, пьем «посошки» и «стременные» и никак не шагнем через порог.
На Западе тоже мало что изменилось. Изменилось качество техники и умножилось разнообразие ее видов, но все остальное осталось прежним. И, прежде всего, отношение. Друг к другу и тем, кто извне. И у них и у нас.
Но, как говорил Райкин, «кое-что есть». Мы, пытаясь стать Западом в нашем понимании, попытались освободиться от того, что есть Запад в понимании их. Сближение на определенном этапе породило эффект магнитов с одинаковым полем – и мы начали отталкиваться. Последние годы, если идти по вехам Мюнхена, Южной Осетии, далее везде – это попытка «отжечь». Сказать «хватит». Такая позиция их категорически не устроила. Ведь мы там приемлемы до тех пор, пока безучастны здесь к себе. Может показаться, что после жарких самоотреченных девяностых похолодало, даже подморозило.
Да нет. И в этом все осталось по-прежнему. Просто мы начинаем осознавать, что мы там не свои. И будем ли своими – неизвестно. Ведь Запад никогда не понимал нас. А кого не понимают, того боятся. «Другие народы нас не знают и не понимают, – писал Иван Ильин, – они боятся России, не сочувствуют ей и готовы радоваться всякому ее ослаблению». А почему? «Западная Европа не знает нас, во-первых, потому, что ей чужд русский язык... Западная Европа не знает нас, во-вторых, потому, что ей чужда русская православная религиозность... Европа не знает нас, в-третьих, потому, что ей чуждо славяно-русское созерцание мира, природы и человека... Наша душа открыта для западной культуры: мы ее видим, изучаем, знаем, и если есть чему, то учимся у нее; мы овладеваем их языками и ценим искусство их лучших художников; у нас есть дар вчувствования и перевоплощения. У европейцев этого дара нет. Они понимают только то, что на них похоже, но и то искажая на свой лад. Для них русское инородно, беспокойно, чуждо, странно и непривлекательно... Они горделиво смотрят на нас сверху вниз и считают нашу культуру или ничтожною, или каким-то большим загадочным недоразумением...» Не понимая, пытались нас объяснить, истолковать, приспособить к собственному пониманию методом упрощения и примитивизации. «Россия интригует нас, потому что ее история богата, ее культура необычайно глубока, а по территории она является самой большой страной мира. Она интригует нас из-за холодной войны. И независимо от того, будет ли там создана демократия нашего типа, у нас всегда будет проблема с Россией из-за кардинальных отличий в системном восприятии» (П. Десаи).
Много ли изменилось? Нет. Мы были и остаемся чужими. Чужаками. Своим принято многое прощать, чужим не простят и мелочи по принципу «у них всегда так». И пусть эта проблема лежит в эмоционально-исторической плоскости, от этого ничего не меняется. Мало того, последние годы показали, что если именно в этой плоскости нет понимания, экономические технологии и промышленные тождества не способны при всем желании объединить души.
1990-е годы показали, что отношение к России никуда не ушло из известной, раз и навсегда заданной координаты, точно обрисованной норвежским историком И. Нойманном, который писал о том, что Европа на протяжении пяти последних столетий смотрела на Россию и оценивала ее сквозь призму ученичества. «Начиная с эпохи Просвещения она воспринималась как ученик – то хороший, то наученный дурному, то двоечник, который должен учиться, но не хочет, то лентяй...» Они десять лет ждали, когда нерадивое чадо станет прилежнее и начнет приносить хорошие отметки. Не дождались.
А сейчас наступило очень удачное время, чтобы нас наказать. Революции, войны, перевороты. В США уже не первую неделю выходят истерические статьи о том, что Путин виноват в том, что надвигается Третья мировая война (!!!). То есть они уже решили, что она надвинется, а также нашли и виноватого. Подводится и идеологический фундамент. Вспомним показательный тезис Буша о нашем генетическом коде: «Русские неспособны к демократии генетически». Иными словами «и не надейтесь». Так устанавливается система координат. Расстилается карта, по которой можно будет воевать. Не заметить этого нельзя, нужно только обратить внимание, как тщательно (прежде всего, в информационном плане) было подготовлено нападение Грузии на Осетию. Вплоть до начала ответных мер России трансляции с поля брани не велось! Для чего – понятно. Поэтому еще глупее увещевать их на манер известного еврея из анекдота, который, попав на войну и оказавшись в первый день в окопе под обстрелом, вскочил и закричал: «Что вы делаете??? Вы с ума сошли??? Здесь же люди сидят!!!»
Мы, живущие в России, для них не совсем люди. Мы аборигены. Туземцы. У которых все девяностые за бусы, зеркальца и кумач выманивали золото и жемчуг. Поэтому несколько человек из Госдепа начали войну и ценой жизни почти трех тысяч человек добавили 6% старине Маккейну. И все. А если несколько процентов будет нужно не отдельному Маккейну, а всей Америке, у которой 15 триллионов долга перед всем миром?
То есть мы имеем дело с острейшей политической реальностью. Реальностью, основанной на том, что мы – чужие. Нас не понимают. И не стараются понять. Значит, нужно сделать нас понятными. Приспособить к своему понятийному шаблону. Со всеми вытекающими отсюда последствиями – политическими, экономическими и культурными.
Надо ли сопротивляться? Обязательно. Безусловно, нужно постараться, не теша себя иллюзиями, сблизиться настолько, насколько позволяют экономические возможности и самоуважение. Тем более что российская власть видит эту проблему и пытается ее решить в одностороннем порядке. Можно вспомнить, что Д.А. Медведев, сразу после своего избрания президентом, дал 25 марта 2008 г. свое первое интервью не «Российской газете» и не «Известиям», а британской газете Financial Тimes. Как отмечала одна из российских газет, это было сделано из «соображений имиджевой целесообразности». Делается и многое другое, но, похоже, там эти усилия совсем не замечаются и отказываться от своих взглядов никто не намерен.
Так что, по-другому не будет. Современные исследователи российских политических образов, сложившихся в западном сознании, делают четкий вывод, что «ожидать в обозримом будущем радикальных и устойчивых изменений американских (читай «западных» – Б.Я.) имиджей России в лучшую сторону не приходится. Не приходится потому, что факторы, которые способствовали формированию нынешних образов, сохранят, по всей вероятности, свою силу и в ближайшие годы, если не десятилетия». Иными словами, «жаль только жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе».
Иллюзорное ощущение того, что Запад готов снять с себя для России последнюю рубаху, сменяется более трезвым «они против нас
В российском обществе это понимают. И вполне закономерно иллюзорное ощущение того, что Запад готов снять с себя для России последнюю рубаху, сменяется более трезвым «они против нас». И причина этого вовсе не пропагандистские усилия Кремля, как гласит один из древних либеральных мифов. А та наглядная несправедливость, что творилась на глазах всего мира, в частности, в Сербии, на Ближнем Востоке. События в этих регионах стали наглядным примером агонии и смерти государств. Развели провокаторов. Сдали своих лидеров. Начали со всем соглашаться... Афганистан, Ирак, Египет, Ливия, Сирия... Final countdown.
Поэтому сегодняшнее время стоит воспринимать как время удачное. В плане потенциальных возможностей. Выбор невелик. Или мы превратимся в арабов, сербов, или останемся россиянами. Или еще конкретнее: или медленная смерть в плену иллюзий – или драка с шансом. Ментально россияне всегда готовы были скорее драться, чем принимать медленную смерть. И игнорировать это не стоит.
Источник: Блог Бориса Якеменко