Анна Старобинец, дебютировавшая сборником мистической прозы под названием «Переходный возраст», очень рано нашла свой собственный, непрямолинейный подход к тому, что принято называть ужасом, и была объявлена представителем лирического хоррора, а также русским Стивеном Кингом.
Это замятинские «Мы» эпохи социальных сетей и революционных биологических экспериментов
С самыми простыми человеческими чувствами, равно как с фантомами и фобиями, которыми одержимы современные люди, Старобинец обращалась в характерном фантасмагорическом ключе. На страницах романа «Убежище 3/9» и сборника «Резкое похолодание» резвились персонажи фольклора и низшей мифологии, всевозможные колдуньи, барабашки и снегурочки, а также представители живой природы, традиционно отвечающие за то, чтобы человеку становилось не по себе, например пауки.
Идентифицировать Старобинец как простого профессионального пугателя было очевидным образом невозможно, но пугать она умела – чего стоит хотя бы история про мальчика, колонизированного муравьями, легшая в основу «Переходного возраста» (повести, которая дала название дебютному сборнику).
Но по ознакомлении с этой заслуживающей всяческих похвал интеллектуальной мистикой чувствовалось, что автор способен на большее. И большее не заставило себя долго ждать.
«Живущий» – пример писательского развития, превосходящего самые смелые ожидания (обложка книги) (фото: astrel-spb.ru) |
Новый роман Старобинец «Живущий» – пример писательского развития, превосходящего самые смелые ожидания. На смену мистике пришла широкомасштабная художественная футурология. Нет больше наделенных нестандартными качествами домовых и дедов морозов – есть мрачные образы «прекрасного нового мира», до жути узнаваемые, несмотря на всю свою причудливость. Камерная и не всегда зрелищная игра в фольклорный бисер уступила место предельно внятному и резкому высказыванию о будущем – и о настоящем.
Суть грядущей эры, из реалий которой соткан мир «Живущего», заключается в осуществлении странного на первый взгляд демографического проекта. Человечество больше не дробится на автономные династии, роды и семьи, и никто из людей больше не является независимым неповторимым индивидом. Существование человеческого сообщества теперь поддерживается с помощью своеобразной системы реинкарнаций, которая зиждется не на религиозной, а на сугубо научной основе.
Интегрированный Живущий, пришедший на смену древнему (то есть нынешнему) человечеству, состоит из трех миллиардов виртуальных личностей, постоянно воспроизводимых в разных телесных оболочках. Главный лозунг нового социума – «смерти нет». Рациональной заменой смерти стала так называемая Пауза, то есть ликвидация очередного физического воплощения, после которой соответствующая виртуальная личность должна вновь воплотиться в ком-нибудь из новорожденных. Каждый человек имеет свой постоянный инкарнационный код.
Разумеется, данный механизм подвержен тотальному контролю. Сотрудники планетарной системы порядка следят за тем, чтобы не возникало людей с неясной инкарнационной историей и чтобы все, кому выпало стать одной из частиц Живущего, правильно адаптировались к законам усовершенствованной жизни.
Но это – всего лишь схема нового мироустройства, его грубый сущностный каркас. У Живущего – своя культура, своя этика, политика и экономика, а главное – своя технология межличностных коммуникаций, основные черты которой не без печального ехидства срисованы автором с современных социальных сетей. Так называемое социо, где проводят большую часть времени молекулы Живущего, – глобальный коммуникативный интерфейс, инсталлированный прямо в мозг и опять-таки постоянно контролируемый кем надо. Жизнь практически полностью переместилась в эту вездесущую нейросеть, и даже акты любви, приватные и групповые, совершаются теперь в основном здесь, тогда как половые контакты старого типа практикуются в специальной зоне Воспроизведения на фестивалях помощи природе.
Система дает сбой, когда на свет рождается человек, не являющийся ничьей инкарнацией, некто с нулевым инкарнационным кодом. И сказать, что потенциал этой интриги используется по полной, значит не сказать ничего. Ситуация с человеком-Зеро – лишь отправная точка для повествования о катастрофе, по ходу которого выясняются все новые детали, характерные для эпохи Живущего. Причем ни одна из этих деталей не кажется наспех подогнанной или недостаточно продуманной, а литературная техника тут такова, что впечатление от каждой мелочи усиливается вдвое.
Исправительные дома, воспитательные мультики про Малышариков, инсталлируемые всем здоровым детям, принудительная отправка шестидесятилетних людей в зону Паузы, управляющий обществом Совет Восьми, кошмарные химеры биотехнологического и виртуального происхождения – все это действует так, как если бы мы подключились к социо и заглянули в голову к Старобинец, ясно видящей все эти картины прекрасного будущего.
В какой-то момент рассказ о мутирующем и разрушающемся мире Живущего становится критически переусложненным. Переусложненность у Старобинец выглядит не недостатком повествования, а скорее чем-то вроде исследовательского эксперимента над вымышленной реальностью – автору как будто хочется увидеть, как далеко может завести некорректируемое действие ее законов. Если читать внимательно, все логические связи можно проследить; благо мир «Живущего» настолько страшен и красив, что в его устройстве не лень разбираться.
Что тут сказать? Это, в общем-то, проза уровня уэльбековской «Возможности острова». Это острее и проникновеннее новых повестей Пелевина и, если уж на то пошло, несколько актуальнее политических анекдотов про жестоковыйное будущее нашей неправильной России, отгородившейся стеной от хорошего Запада. Это замятинские «Мы» эпохи социальных сетей и революционных биологических экспериментов. Назойливый дух Салтыкова-Щедрина наконец-то оказался в зоне Паузы – надо же было ему когда-нибудь там оказаться. Хотя, конечно, его бесконечная реинкарнация неизбежна.