С одной стороны, в «Служанках» с наибольшей полнотой отражен его творческий метод, с другой, никто после Виктюка (а до него – тем более) эту пьесу не ставил по понятным причинам. И сравнения в тот вечер были бы неизбежны и вряд ли в пользу «альтернативной» версии. То есть говорим «Виктюк» – подразумеваем «Служанки», говорим «Служанки» – подразумеваем «Виктюк».
Различия и схожести
Виктюку пеняли на то, что, мол, он поставил Жене исходя из принципа «сделайте нам красиво», а вот в Европе ее играют как социальную драму
Естественно, вчерашние швейцарские студенты, объединившиеся в небольшую независимую театральную компанию, о Виктюке услышали, в лучшем случае, когда уже привезли свой спектакль в Москву, где вряд ли найдется человек, более или менее интересующийся театром и при этом хотя бы раз, хотя бы в одной из версий не видевший «Служанок» Виктюка.
Вообще-то, иностранных «Служанок» привозили и раньше. То было давно, я не застал и помню только, как в детстве читал в журнале «Театр» фестивальные обзоры.
В них Виктюку пеняли на то, что, мол, он поставил Жене исходя из принципа «сделайте нам красиво» (кстати, обстоятельного содержательного анализа постановки Виктюка, по-моему, нет и до сих пор, тем более его не могло быть тогда), а вот в Европе ее играют как социальную драму.
Этого я как раз боялся, «левые» европейцы, в особенности франкоговорящие, готовы превратить в социальную драму что угодно, а «Служанок» и подавно. Но нет – спектакль Пьера Майе и Жан-Франсуа Огюста (последний приезжал вместе с актерами) почти столь же чисто игровой, как и виктюковский, хотя и в несколько ином роде. Совпадения в направлении режиссерской мысли, однако, любопытные.
У Виктюка, как известно даже тем, кто в театр не ходит совсем, спектакль начинается с цитаты (или псевдоцитаты – сейчас не о том речь) из Жене, якобы утверждавшего, что все роли в «Служанках» «должны играть мужчины, именно мужчины». В финале тот же текст, но уже по-русски, звучит от лица самого Виктюка.
В швейцарской постановке – почти то же самое, с той разницей, что предуведомление от Жене более развернутое, слов, что должны играть мужчины, там нет и в помине, зато есть много других сведений, ценных как для актеров-исполнителей, так и для зрителей.
В частности, что эту пьесу Жене писал, среди прочего, с целью избавиться от отвращения к самому себе. Интересно другое – актеры не просто внимательно прислушиваются к словам автора из-за кулис (которых практически нет – «Служанок» играли в фойе театрального центра «На Страстном»), они прямо по ходу фонограммы с «авторским» голосом пытаются буквально следовать его указаниям.
Порой получается забавно, порой нелепо; постепенно – а предуведомление, в отличие от виктюковского варианта, довольно пространное и подробное, – становится понятно, что сыграть все в точности так, как предписано автором, просто невозможно, но попробовать все-таки стоит.
И артисты начинают игру.
Партитура
На заднем плане по центру, на полу, усыпанном розовыми лепестками, – вешалка с яркими нарядами (знакомо), справа – кровать, слева – туалетный столик с большой портретной фотографией Одри Хепберн в рамке из электрических лампочек.
Служанок в спектакле не две, а четыре. В первой из трех частей, на которые условно можно разбить пьесу (до прихода Мадам, с Мадам и после ее ухода), одна пара Клэр и Соланж, более гротескная, сменяет другую, работающую в манере, близкой к традиционно-психологической.
В третьей на сцене все четверо, манера игры нивелирована, а реплики героинь соответствующим образом перераспределены. Поначалу, когда служанки играют в «мадам», Соланж появляется в кукольном наряде, с густым гримом на лице, накладными ресницами и в смешном блондинистом паричке – это делает ее похожим на героинь Жозиан Баласко, хотя сама молодая исполнительница после спектакля призналась, что больше ориентировалась на Бэтт Дэвис.
Так или иначе, но уже одно это усиливает заложенный в пьесе мотив «театра в театре». В роли Мадам, как ни странно, все-таки парень, но не «виктюковского» типажа, а самый обычный на вид.
Cцена из спектакля «Служанки» |
Ведь в пьесе он персонаж внесценический, но это Виктюк своей режиссерской волей превратил его в равноправное действующее лицо – так всем и запомнилось.
А когда Мадам узнает, что Месье освободили, – скидывает тунику, хватает в охапку брюки и пиджак и бросается вон из дома, оставляя служанок с так и не выпитым отравленным питьем (правда, у швейцарцев, прежде чем отметить, что отвар холодный, Мадам все-таки пробует его – но тут же выплевывает).
И тут, в третьей, если не считать «предуведомления», «части» спектакля происходит неожиданная смена интонаций. Игра, доведенная до предела, до абсурда, до комедии (вообще-то, литературоведы и раньше числили Жене по абсурдисткой «линии» и включали в одни сборники наряду с Ионеско и Мрожеком, просто, опять-таки благодаря Виктюку, со сцены он по-русски звучал совершенно в ином ключе, а у швейцарцев действительно получилась абсурдистская комедия), вдруг оборачивается «полной гибелью всерьез». Грим смыт, яркие нелепые наряды сброшены и висят на вешалке, а за смертью героинь не следует зажигательный танцевальный дивертисмент. Спектакль завершается неожиданно и просто, без всякого пафоса – игра просто так не обрывается, так обрывается жизнь.
Совершенно по другому поводу, никоим образом не связанному со «Служанками», мне было необходимо тем же вечером позвонить Виктюку. Но все-таки я его спросил, почему он не пришел на спектакль, где его ждали.
– А кто меня позвал?! Где это вообще было?! Я бы пришел!
Не очень верится, что Виктюка не позвали, но раз уж я обмолвился, он стал расспрашивать о спектакле. Первый вопрос:
– Играли женщины?
– Не все.
Вариант с мужчиной в роли Мадам Виктюку показался неинтересным и уже отработанным – ему виднее, это большинство из нас видело только одних «Служанок», а он смотрел разных и может сравнивать. Но из моего подробного, по возможности, описания увиденного больше всего Романа Григорьевича зацепил портрет на столике Мадам:
– Какая Одри Хепберн? Жене ее никогда не видел!
– Ну почему же, откуда вы знаете, может, и видел?
– Я знаю, вот у меня его фотография висит, спрашиваю – не видел.