Ловушка клипового мышления
На языке вертятся слова «манипулирование» и «культурный фашизм
Название детской фэнтезийной трилогии впечатляет: «Темные начала». Подзаголовок: «Детская книга для взрослых сердец». Действительно, эти книги отличает от множества им подобных какое-то очень серьезное отношение к описываемым в них событиям, сколь сказочными бы они ни казались.
Мрачный колорит, вневременной локус – то ли Средневековье, то ли викторианская эпоха послушно воспроизведены в кинофильме. А страшные последние глубинные вопросы, на которых завязан сюжет: «крыша» организованной религии или опасное самостоятельное путешествие к запретным мирам, амбивалентность добра и зла, внешняя манифестация души и ее связь с половым взрослением – все эти моменты оказались практически не востребованы в эффектной экранизации.
Режиссер Крис Вейтц предпочел следование сюжету, нежели вживание в характеры персонажей, они вполне пунктирны и двумерны. Что вполне, впрочем, соответствует стилистике фильма – предпочтение экшена связному и вдумчивому рассказу. Монтаж предельно рваный, насколько это допустимо в детском фильме, но все равно создается впечатление, что мы смотрим какой-нибудь очередной боевик Тони Скотта.
Упор на зрелищность сыграл злую шутку с создателями «Золотого компаса». Зрители, которые не читали книгу, почти ничего не поймут в фильме, настолько пунктирно в самом начале фильма, после титров, объясняются основные ударные моменты книги Пулмана.
В книге, заметим, эти довольно сложные гностические построения вызревают исподволь и герои приходят к их пониманию буквально на своей шкуре (буквально – потому что манифестация души персонажей представлена животными, «деймонами» по книге, которые сопровождают героев и неотделимы от них).
Почему-то принято полагать, что дух времени адекватнее может быть выражен минималистскими средствами. В поэзии это миниатюры, верлибром преимущественно. В фильмах – рваный монтаж, мелькание крупных планов. Мол, «время вперед», убыстряемся, нет возможности вглядываться в детали и медитировать.
Можно подумать, что пресловутый горбачевский лозунг «Ускорение!» получил свое воплощение именно в начале XXI века, и не в политическом или экономическом, а в сугубо культурном контексте.
Остается восхищаться мастерству монтажера, который соединяет эти «вспышки сознания» в нечто условно цельное.
Родословная краткости
Вывод из вышесказанного неутешителен. Краткость – в ее динамическом формате – отнюдь не заменяет собой содержательность. Она противоположна афористичности, ибо емкость в ней отсутствует.
Иначе она была бы просто невозможной – никакое сознание не выдержит напора компрессии, будь она явлена в так называемом клиповом мышлении. Нагрузка элементов нарезки минимальна, и именно это позволяет ей течь сквозь наше восприятие, почти его не затрагивая.
Это отнюдь не плавное течение, как в предсказуемом жанровом фильме, когда наше полудремлющее восприятие с удовлетворением фиксирует предсказуемость сюжетной композиции и визуального ряда.
Динамичный монтаж, ни на секунду не дающий отвлечься от происходящего на экране, скорее, наоборот, диктует нашему восприятию свои законы и не позволяет критически воспринимать увиденное – на это просто нет ни времени, ни эмоциональных сил.
На языке вертятся слова «манипулирование» и «культурный фашизм». Вопроса о зрительском соучастии уже не возникает, разве что – тут улыбнуться, тут всплакнуть, а вот здесь подпрыгнуть от неожиданности.
Что любопытно, если раньше такая подача материала была в новинку и действительно являла собой некие новые веяния, то на сотом или тысячном ее воспроизведении возникает чувство отторжения.
Наверное, по законам «культурной физики» нас ждет в будущем отнюдь не еще более ускоренный темп, а, наоборот, плавное и постепенное развертывание повествования. Что, конечно же, не исключает иных приемов манипулирования и подчинения, только еще более тонких и неявных.
Но не хочется заканчивать на грустной ноте. Читатели Пулмана все же получили визуальный ряд, который теперь неизбежно будет сопровождать чтение этой замечательной книги. Николь Кидман в роли матери Лиры вполне адекватна, равно как и Дэниел Крейг в роли лорда Азриэла.
Декорации Иордана и столичная роскошь – выше всяких похвал, равно как и путешествие на дирижабле, и северные просторы. Впечатляют и милые метаморфозы зверюшек (у детей «деймоны» еще не оформились и могут менять обличья), когда читаешь книгу, это как-то проскальзывает, но фильм наглядно демонстрирует весь спектр возможных превращений.
Есть и забавные совпадения. Главный положительный медведь почему-то похож на Александра Валуева, а король цыган – на покойного питерского диссидента Вячеслава Петрова.
Остается ждать продолжения, оно неизбежно по законам Голливуда. И смеем надеяться, что две следующие серии искупят недостатки первого фильма.