Несколько лет назад Москва видела «Ревизора» Херманиса – им закрывался один из NETов и одновременно открывался «Балтийский дом» в Москве». Невыразимо долгий, но при этом очень динамичный, спектакль удивлял антуражем – действие происходило в советской столовой – и неожиданными трактовками характеров.
А еще раньше на NETе гостил «Поезд-призрак» – атмосферный спектакль, почти лишенный текста, построенный на звуках, символах и физических действиях. На этот раз Херманис показал две работы – «Долгая жизнь» и «Лед». Кардинально отличные друг от друга; невозможно было поверить в то, что они сделаны одним режиссером.
Уходящая натура
Сцена из спектакля «Долгая жизнь» |
На сцене досконально воспроизведен быт людей, чье существование столь протяженно, что обросло огромным количеством деталей. Говорят, что для «Долгой жизни» реквизит собирался по реальным квартирам умерших стариков. Кажется, с ними перекочевал в пространство спектакля характерный запах старости. Или это аромат времени?..
Перед началом зрители проходят через тесный коммунальный коридор, забитый вещами. Точно так же, сверху донизу, оказываются переполнены комнаты пятерых героев – двух супружеских пар и одинокого старика.
За два часа действия они не произносят ни одного вразумительного слова – только издают некий набор звуков, от нежного шелестения до недовольного бурчания. Зато очень много перемещаются. Ведь для старого человека даже дойти от стола к кровати – целое дело, а уж добраться до кухни и сделать себе кофе – и вовсе свершение.
Но из этих свершений состоит целый день: проснуться, позавтракать, сходить за газетой, посмотреть новости по телевизору… Одна пара живет тихой, почти растительной жизнью, и при этом видно, что эти двое души не чают друг в друге. Зато вторая пара весьма эксцентричная: дама, прежде чем выйти из комнаты, тщательно наряжается, красит губы и примеряет украшения.
А ее супруг имеет нешуточное хозяйственное рвение – то стремится побелить потолок, за что бывает бит женой, то мастерски гонит самогон в подарок соседям. Что до одинокого старика, то это примечательное существо: день у него занят музицированием на стареньком синтезаторе и исполнением разных песен через микрофон.
Самый трогательный момент спектакля – когда он приглашает в гости тихую соседку и она поет для него под запись «Мой костер в тумане светит» по-латышски – нежным надтреснутым старческим голоском.
Завершается же день неким совместным празднеством – не то отмечанием даты, не то очередным постоянным ритуалом. Резвясь и веселясь, соседи то и дело поглядывают друг на друга: стоит кому-то сесть и утихнуть, остальные беспокоятся – не отдал ли Богу душу. Смерть так давно ходит с ними рядом, что они, кажется, уже привыкли к мысли о скором завершении своего земного пути.
Всех пятерых стариков играют совсем молодые актеры. Что примечательно, играют без портретного грима. Груз «долгой жизни» передается через виртуозно выстроенную пластическую партитуру, умение тщательно «обжить» среду и поверить в «предлагаемые обстоятельства». На предшествовавшей гастрольным показам пресс-конференции Херманис говорил о том, что актерам непросто после этого спектакля «восстанавливать лицо»: настолько прочно въедаются в них черты сыгранных героев. Что лишний раз подчеркивает жесткость режиссерской манеры Херманиса и аккуратно спрятанный мрачный посыл «Долгой жизни». Поначалу кажущийся уютно-ностальгическим, спектакль оказывается довольно злой карикатурой на сам процесс старения человека, физический и душевный. Правда всегда воспринимается болезненно. И по выходе из зала приходилось слышать восклицания зрителей: «Не дай бог дожить до такого…»
В начале был свет
Сцена из спектакля «Лед» |
Единственное, что немного смазывало впечатления от спектакля, – царящий в зале невыносимый холод. Однако зрелище оказалось настолько сильным, что зрители, не переставая дуть на замерзающие пальцы, постепенно забывали о собственном «оледенении».
Спектакль имеет подзаголовок «Коллективное чтение книги с помощью воображения». Перед началом первой части зрителям раздают альбомы с фотографиями, где по эпизодам иллюстрируется роман (артисты на фото те же, что и на сцене). Перед началом второй, более мрачной и философской, – сначала тетради с военно-эротическими комиксами, потом – уютные домашние альбомы со снимками советских времен. И создается ощущение, что история, придуманная Сорокиным, рождается прямо на наших глазах – из картинок, произнесенных слов, стремительной череды сценок, сыгранных в непосредственной близости от публики. Актеры работают истово, не впадая в психологизм, а оставаясь на грани внешней эксцентричности и внутренней глубины.
Пространство спектакля ослепительно белое: круглая сцена-арена с белым покрытием освещается холодным, очень ярким светом. В финале сцена превратится в каток, а герои, сначала потанцевав на коньках, вооружатся машинками для заточки лезвий, и в воздух посыплются снопы искр. Символизируя сердечное горение, разбуженное в людях путем соприкосновений со льдом.
Херманис очень бережно обошелся с одним из самых сильных и эмоциональных романов Сорокина – энергетика текста, пережившего двойной перевод (вначале на латышский, потом синхронно на русский), полностью сохранена. Однако история «сообщества свободных людей» тонко и точно переосмыслена. Режиссер делает акцент не на внешней масти «избранных» (у автора они блондины с голубыми глазами), а на их внутренней сути.
И в итоге спектакль становится философским и чувственным изучением природы любви. «Говорить сердцем» теоретически может каждый, только мало кто осмеливается на это. А те, кто открыл в себе эту способность, уже не смогут быть другими. Правда, в невыносимости окружающих обстоятельств «говорение сердцем» порой не приносит счастья, а наоборот, усложняет земное существование. Однако это не повод отказываться от себя, от своей первозданности. Таким образом, Херманис выходит на осмысление одной из самых важных общечеловеческих проблем. Делая это с неожиданной для театрального высказывания смелостью и безыскусностью.