Надо признать сразу, что иллюзия достоверности и жизненная правда в любом сериале не тождественны – прямо как в искусстве. За иллюзию – именно и л л ю з и ю - документальности отвечает аудиовизуальная стилистика, а отнюдь не событийная канва или психологическая проработка образов.
И меткие попадания в животрепещущую правду бытия происходят сплошь и рядом не из-за сознательных усилий творческой команды, но скорее по ее недосмотру. Ведь снимать надо быстро и много. Невольно теряется контроль над происходящим. Тут-то и возникают милые оговорки в словах и интонациях или содержательные паузы, ведущие к незапланированным откровениям.
Худло
Кадр из сериала «Рублевка. Live» (www.rublevka.ntv.ru) |
В «Рублевке…» разыгрывают абсолютно классический (если не сказать кондовый) любовный треугольник. Любая «Кармелита» закручивает аналогичные многоугольники более виртуозно. Но в «Рублевке…» звук похож на живой, не перезаписанный, «не вычищенный». И свет здесь падает на лица так, что все недостатки внешности видны даже у самой главной красавицы.
В результате неискушенный зритель может воспринимать этот сериал как видеослежку за документальными событиями, пускай и довольно скучными. «Рублевка…» зацепит не любопытных, а впечатлительных. Тех, кому приятно просто ощутить себя внутри скрытой камеры, проникающим в элитные коттеджи, элитные рестораны и фитнес-клубы и подслушивающим абсолютно пустые разговоры очень состоятельных людей за бокалом очень дорогого вина или верхом на тренажерах.
Провокатором оговорок и откровений в «Рублевке...» оказывается Никас Сафронов. Он ездит по коттеджам, договаривается о создании портретов, пытается поработать в кадре. Гениальный разговор происходит между отцами жениха и невесты. Отец жениха спрашивает, настоящий ли это Никас Сафронов, или просто похож. Так обычно спрашивают о вещах – ведь есть оригинальная модель, а есть подделки, есть дубликаты и ширпотребный тираж.
А на заявление отца невесты, что групповой портрет в интерьере у Сафронова стоит 150 тысяч долларов, отец жениха выдает: «Хорош!» С нажимом так произносит, не без осуждения, но и не без зависти. Звучит как «вот ловкач, вот мошенник!» Хотя бизнесмены и склонны распространять на людей принцип отношения к вещам, а не понимают, что картина – тоже вещь и тоже товар. И в ее стоимость включена слава ее производителя. А потому между богатыми и теми, кто богат и знаменит сразу, - пропасть, своего рода социальное расслоение.
Портреты Никаса Сафронова ничем качественно не отличаются от работ уличных рисовальщиков - и он, и они не способны создать художественную концепцию внешности, заглянуть через нее во внутренний мир. Собственно, такое умение и отличает художника от ремесленника-портретиста. Но рядом со своими заказчиками Никас Сафронов смотрится как аристократ рядом с плебеями, как человек высокой рафинированной культуры рядом с чудом преуспевшими дикарями. Просто потому, что они, при всей своей финансовой состоятельности и внешней цивилизованности, - по ту сторону культуры как таковой.
Не к этому стремился реалити-сериал... Но добился того, что сочувствуешь Никасу Сафронову и думаешь: Господи, с такими кошмарными людьми меньше чем за 150 тысяч долларов работать нельзя. На творческое начало в облике Сафронова намекает лишь длина волос. В остальном он корректен, сдержан и закрыт, как дипломат на международных переговорах. Одним словом, хорошим художником можешь ты не быть, но дипломатом и бизнесменом быть обязан. Это и есть портрет эпохи, непроизвольно нарисовавшийся в «Рублевке. Live».
Мало ли их, Броделей…
Кадр из сериала «Охота на Изюбря» (www.1tv.ru) |
Впрочем, в «Охоте на изюбря», идущем по ОРТ, для аналогичного портрета вообще хватило нескольких минут. Случился этот «портрет» в одной из первых серий. Но я все ждала и проверяла – не отменит ли его дальнейшее развитие сюжета? Похоже, не отменит. А дело было так.
Приходит в гости к своей возлюбленной главный герой, бизнесмен Извольский (Александр Балуев). Берет со стола Ирины (Екатерина Гусева) книгу и зачитывает фамилию автора - Бродель, с ударением на первый слог. И цитирует то ли название, то ли фрагмент фразы – что-то о французской истории. Да, говорит Извольский, я тоже в свое время читал Броделя. Только там речь шла о технических проблемах. Наверное, это был другой Бродель. Ирина, будучи явно человеком из гуманитарной науки, молчит.
На столе у нее, скорее всего, лежит один из трудов Фернана Броделя, французского историка цивилизации и культуры. И произносить его фамилию принято с ударением на последний слог. И совсем не знать его книг не то чтобы стыдно: Бродель – не Шекспир и не Лев Толстой. Но если уж прочитал Броделя, хочется о нем рассказать тем, кто не читал. Однако научная девушка нервно молча ждет, когда Извольский отпереживает наличие Броделя и как-нибудь самовыразится. Разговора ни об одном из Броделей не происходит.
Недавно, в «Бригаде», героиня той же Гусевой, будучи девушкой из музыкального мира и становясь возлюбленной вдохновенного мафиози, которого играл Сергей Безруков, время от времени вспоминала о своих приоритетах. Героиня страдала от того, что они вытесняются на обочину новой личной жизни, и пыталась как-то сопротивляться неизбежному. То героиня тащила любимого на концерт и строго следила за адекватностью его поведения. То в особо трудные минуты зло восклицала, что обладает богатым духовным миром.
В «…Изюбре» запечатлелся финал очередного исторического слома. Теперь человек культуры даже не пытается приобщить к своим знаниям и ценностям человека из делового мира. Без всякого презрения или скепсиса. Свершилось признание того, что все люди вовсе не обязаны непременно пребывать в пространстве культуры, чтобы считаться полноценными людьми.
И если на героиню нахлынула всепоглощающая любовь к бизнесмену, лучше ей про свое культурное прошлое забыть, а не заниматься просветительством и не обижаться на неправильные ударения. И вот уж сколько серий минуло с того упоминания Броделя, а Ирина пока ни разу ни о чем таком из своего научно-гуманитарного прошлого не заикнулась – и, судя по всему, не заскучала.
Это и есть настоящая безоглядная любовь.
И настоящий переворот в сознании – когда мир культуры перестает быть необходимым даже человеку из самого этого мира. И никакой трагедии в этом ни для кого нет. Одним Броделем больше, одним меньше...