Великий Октябрь к своему столетию потерпел сокрушительное поражение. Это поражение состоит в том, что даже те люди, которые сегодня занимаются апологетикой большевистского переворота, никогда не используют для его оправдания апелляцию к собственным ценностям, программе и слоганам большевиков.

Никто не говорит о том, что Октябрь открыл путь к построению социализма и коммунизма во всем мире, никто не выражает счастья по поводу того, что сокрушена была власть буржуазии и царских приспешников и возникла власть трудящихся. Никто не говорит, что было покончено с поповским мракобесием и воссиял свет безбожной мысли, никто не настаивает, что большевики дали землю крестьянам, заводы – рабочим, а народам – мир.

Вся красная апологетика строится на разных формах оправдания октябрьского переворота, большевизма и советской власти в рамках чужеродных большевизму ценностных систем.

Патриотической, националистической, конспирологической, народнической, даже православной. Фактически это софистическая манипуляция гегелевским «Хитрым разумом». Большевики хотели одного, но на деле получилось совсем другое, но именно это неосознанное благо и есть подлинная выгода от революции.

Часть подобной апологетики была изобретена еще в 1920-е годы национал-большевиками разных фракций от Устрялова (Ленин объективно патриот и государственник, а белые объективно агенты иноземных сил в виде Антанты) до Клюева (большевики высвободили силы народной, допетровской, керженской Руси).

Общая цена всем этим формам апологетики видна была из того, что всех, кто прославлял большевизм не в марксистко-ленинской логике, расстреляли (Устрялова, Клюева) или пересажали как врагов (Карсавина, Савицкого, Шульгина).

Большевики охотно использовали сменовеховство в своих интересах, но сменовеховского видения своей исторической миссии как патриотов, собирателей нации, хранителей государства и т.д., разумеется, совершенно не разделяли.

Почему люди вообще сегодня занимаются красной апологетикой?

Отчасти из ригидности. В 90-е годы над Русью летали и корячились бесенята, которые орали, что они освободили нас от Ленина, коммунистов и наследия революции, а под это дело чистили нам карманы. И так как этот грабеж обосновывался антикоммунизмом, то естественно оказался востребован дискурс просоветской апологетики, которая лишала права шарить по нашим карманам.

Фактически апология советской власти была апологией социального государства, общенародной собственности, созданной трудом людей советской эпохи, апологией армии, космонавтики, ВПК, флота, научно-исследовательских институтов и т.д. И это было логично.

И, к моему стыду, был период, когда я сам, никогда не переносивший Ленина на дух, чем-то подобным занимался. Особенно популярен был сталинистский извод этой апологетики – мол, революция была ужасна, но пришел Сталин и молча поправил все...

Вообще-то уже проехали. Сегодня перед русским обществом новые задачи, в которых политическая канонизация большевизма, ленинизма и сталинизма не друг, а враг нашего будущего.

Но это не значит, что восторженная апологетика большевизма во имя русского патриотизма, народного блага, даже национальных и христианских ценностей не закончена.

С такого рода апологией выступил и Захар Прилепин в статье «12 пунктов про Революцию и Гражданскую войну». Его защита Ленина и большевистского порядка настолько характерна, что посвященные ей пункты невозможно оставить без разбора, как в идейном, так и в фактическом плане. Рассмотрим их, сохраняя авторскую нумерацию.

1. «Большевики не свергали царя. Большевики свергли либерально-западническое Временное правительство».

На самом деле, большевики были наиболее категоричными сторонниками свержения самодержавия среди всех русских оппозиционных партий, они исключали возможность сохранения монархии даже в конституционной форме и были последовательными республиканцами.

«Российская социал-демократическая рабочая партия ставит своей ближайшей политической задачей низвержение царского самодержавия и замену его демократической республикой», – гласила программа РСДРП, принятая на 2-м съезде партии, том самом, где сторонники Ленина составляли большинство, почему и прозвались большевиками.

Большевики не сыграли крупной роли в свержении монархии только потому, что к февралю 1917-го партия была еще очень слаба.

Зато они с лихвой компенсировали это упущение убийством царской семьи, которое, помимо отвратительности жестокого и мучительного убийства юных девушек, больного ребенка и слуг, и было подлинным свержением русской монархии.

Отречение Николая II в марте 1917-го, как отмечают многие историки и правоведы, было юридически ничтожно и обратимо, а вот факт смерти необратим и против него не поспоришь.

2. Прилепин, утверждая, что борьбу белых против красных начали февралисты (Корнилов, Алексеев, Савинков), задает риторический вопрос: «Люди, выступающие против большевиков и Ленина, действительно считают, что России было бы лучше, если б весь XX век ею управляли либералы, революционеры, практиковавшие террористические методы, и генералы, изменившие присяге?»

К сожалению, большинство наших читателей и по сей день недостаточно знакомы с историей антибольшевистского сопротивления, а потому вполне может поверить этому утверждению. Но истине оно не соответствует.

Лидеры, бывшие настоящими иконами Белого движения, – генералы Дроздовский, Марков, Каппель, Юденич, Кутепов – были убежденными монархистами.

Из верховных руководителей белых только Деникин всегда оставался последовательным республиканцем. До конца непроясненной остается позиция адмирала Колчака.

Остальные в той или иной мере высказывались в пользу монархии. Причем, несмотря на недовольство представителей Антанты, Белое движение по ходу своей борьбы непрерывно «правело» и двигалось ко все более выраженному монархизму, вплоть до Земского собора во Владивостоке в 1922 году.

Генерал Корнилов: «Я никогда не был против монархии... я – казак. Казак настоящий не может не быть монархистом».

Генерал Алексеев: «Нормальным ходом событий Россия должна подойти к восстановлению монархии».

Генерал Врангель: «Царь должен явиться только тогда, когда с большевиками будет покончено».

Республиканец Деникин признавал, что половина его армии была монархистами.

Чтобы честно ответить, действительно было бы лучше, чтобы Россией вместо большевиков весь ХХ век правили либералы, отставные эсеры-бомбисты и изменившие Государю генералы, достаточно задать следующие уточняющие вопросы:

– Стал бы террорист эсер Савинков проводить всеобщую коллективизацию, раскулачивание крестьян, высылку людей, у которых была отобрана земля и имущество, в зону вечной мерзлоты, где они умирали от голода?

– Стал бы изменивший монархии генерал Корнилов создавать систему концентрационных лагерей, охватывающих всю страну, в которую люди бы отправлялись за рассказанный о Корнилове анекдот или за хищение колосков в устроенном Савинковым колхозе?

– Стал бы несомненный левацкий негодяй Керенский отдавать приказы не подвозить хлеб в голодающие области Малороссии, Кубани и Поволжья, а напротив, препятствовать голодающим покидать районы бедствия?

– Стал бы республиканец Деникин подписывать списки казнимых на сотни имен и утверждать запросы местных отделений охранки на повышение лимитов на расстрел?

– Стал бы чудовищный в своей либеральной пошлости Милюков закрывать церкви, расстреливать монахов, священников, епископов, юродивых, срывать с детских шей кресты и вскрывать для «освидетельствования» святые мощи?

Честный ответ на эти вопросы покажет, насколько власть невероятно подлых и гнусных февралистов была бы для России предпочтительней власти большевиков.

Даже самые жесткие авторитарные правые режимы не сравнимы по масштабу жертв и разрушений с левыми тоталитарными. Пиночет – не Пол Пот.

В те годы новейшим февралистам оказывалось ожесточенное сопротивление, политическое, идейное, а временами и силовое, со стороны национально-патриотических сил.

И в итоге не прошло и десяти лет, как российский «феврализм» закончился, добровольно отрекшись от власти в пользу Путина, начавшего восстановление государственности. Почему мы думаем, что в 20-е было бы иначе?

3. «Сторонники идеи о том, что революция была совершена на деньги немецкие и британские, должны каким-то образом объяснить для начала самим себе, получили ли искомую выгоду первые и вторые, с какой целью и первые, и вторые участвовали в интервенции против Советской России, если большевики были их агентами».

Никто и никогда не подозревал большевиков в том, что они действовали в интересах стран Антанты. Английской агентурой, вероятно, были февралисты, свергнутые большевиками. Ленин же и его соратники рассматриваются, и не без оснований, как агентура германская.

Никаких минимально значимых столкновений между большевиками и германской армией, оккупировавшей по Брестскому миру значительную часть России, никогда не было.

До последнего дня германской монархии Ленин и его правительство были абсолютно лояльны Германии, каковая пользовалась огромными выгодами от соглашения с большевиками – высвободила с Восточного фронта большую часть армии и бросила в наступление на западном, снабжалась с «Украины» продовольствием...

Что не в коня был корм, это уже никак не Ленина вина. В соблюдении своего германского контракта наш Ильич был удивительно пунктуален, фактически изнасиловав даже собственную партию ради ратификации Брестского мира.

Достаточно вспомнить, что 1 марта 1918 года большевики безропотно сдали немцам освобожденный от петлюровцев 8 февраля в результате рабочего восстания Киев.

Насколько долгосрочным был большевистски-германский альянс, показывает тот факт, что он быстро восстановился и при новых республиканских властях Германии, несмотря на то, что они подавили все попытки захвата власти поддержанными из Москвы коминтерновцами.

4. «Памятуя о том, что часть аристократии была изгнана из России, вместо которой пришли, как у нас иные любят говорить, «кухарки и бандиты», стоит отдавать себе отчёт, что Ленин тоже был дворянином, равно как и множество виднейших большевистских деятелей и руководителей партии» (далее следуют ссылки на дворянское происхождение Ленина, Орджоникидзе, Маяковского и даже чекиста Глеба Бокия).

Нет ничего нового в том, что представители аристократии встают на сторону антиаристократических движений. Тут можно привести массу исторических примеров, начиная со знаменитого афинянина Перикла и до герцога Филиппа Орлеанского.

Сами приводимые Прилепиным имена показывают, что количество дворян среди вождей большевиков было пренебрежимо мало (особенно если исключить из их списка пропитанных ненавистью ко всему русскому и считавшихся в Российской империи априори революционерами польских шляхтичей наподобие Дзержинского).

Степень «потомственности» дворянства Ленина тоже преувеличивать не следует – Илья Николаевич был сыном мещанина и получил чин, дававший право на потомственное дворянство, только семь лет спустя после рождения Володи.

Отношения между большевиками и дворянством определялись не отдельными личностями, а политической философией большевизма, сущность которой составлял принцип классовой борьбы, а дворяне, равно как и духовенство, и буржуазия, и зажиточные крестьяне, рассматривались как классовые враги, подлежащие уничтожению.

5. «В Красной армии служило 75 тысяч бывших офицеров (из них 62 тысячи – дворянского происхождения), в то время как в Белой около 35 тысяч из 150-тысячного корпуса офицеров Российской империи)».

Приводимые Прилепиным цифры являются произвольным вымыслом,

запущенным советским исследователем Кавтарадзе в книге «Военные специалисты на службе Республики Советов 1917–1920 гг.».

Эти спекуляции опровергнуты в фундаментальном исследовании С.В. Волкова «Трагедия русского офицерства».

Кавтарадзе произвольно суммировал такие совершенно разные категории, как: 1) 8 тысяч офицеров, добровольно пошедших на службу большевикам во время формирования войск антигерманской «завесы» весной 1918 года, то есть желавших продолжить борьбу с врагом, но обманутых большевиками. Значительная их часть покинула Красную армию, а то и присоединилась к белым;

2). Около 48 тысяч бывших офицеров, призванных в Красную армию в 1918–1920 годах, зачастую с применением насилия;

3). Около 14 тыс. пленных белых офицеров, поступивших в Красную армию ради сохранения жизни. Эти бывшие офицеры составляли, по разным подсчетам, от четверти до трети всего комсостава Красной армии, причем их доля неуклонно снижалась, так как большевики не доверяли военспецам.

Манипуляцией является и названная численность офицерского корпуса Российской империи в 150 тысяч, – на самом деле это численность находившихся в строю офицеров действующей армии, в то время как в число тех, кто служил большевикам, включаются все офицеры, где бы они ни находились в 1918 году – в тылу, госпитале и т.д.

По подсчетам Волкова, численность офицерского корпуса на конец 1917 года составляла 276 тысяч, так что количество всех пошедших к красным офицеров не составляло и четверти от этого числа.

Для сравнения: в Белом движении приняло участие 170 тысяч офицеров (больше, чем Прилепин насчитал их всего), из которых 55 тысяч (на 20 тысяч больше, чем Прилепин насчитал белых офицеров в целом) погибли в боях с большевизмом и примерно столько же оказались в эмиграции.

«Вы все еще хотите, – вопрошает Прилепин, – поговорить о том, как кухарки и сиволапые бандиты обманом и нахрапом победили белолицых и прекрасных русских дворян, не изменивших присяге и верных императору?»

О качестве пошедшего к большевикам офицерства следует поговорить отдельно.

К 1917 году командный состав русской армии подразделялся на две большие группы: первая – кадровые офицеры Императорской армии, подобные Рощину из «Хождения по мукам» А.Н. Толстого.

Эта категория очень серьезно пострадала во время Первой мировой, когда в её начальный период была выбита значительная часть кадрового офицерства (что и предопределило кризис дисциплины в императорской армии).

Вторая – офицеры производства военного времени, такие как поэты Николай Гумилев и Александр Блок, Телегин из того же «Хождения», пресловутый прапорщик Крыленко и т.д.

Офицеры второй категории были, по сути, обычными интеллигентами в погонах, не обладавшими ни кастовым военным сознанием, ни зачастую серьезной военной подготовкой.

К концу войны редкий грамотный человек был не при погонах.

Генерал Гурко с пренебрежением говорил об офицерстве, «вышедшем из среды банщиков и приказчиков». Значительная часть из них, прапорщики, не слишком отличалась и от солдатской массы, и от штатских, из рядов которых они недавно вышли.

Подавляющее большинство покрасневшего офицерства составляли именно офицеры производства военного времени. Кадровые офицеры составляли в Красной армии не более 6% комсостава.

В Википедии фигурирует список из 385 царских генералов, служивших в Красной армии.

Даже если принимать его на веру без критики, то необходимо осознавать, что уже на лето 1916 года в императорской армии было около 4 тысяч генералов, а к концу 1917-го их стало еще больше.

В Красную армию пошло служить не более 10% генералитета.

В их числе практически не было командиров высшего звена времен Первой мировой – по большей части это были либо штабные генералы (такие как Михневич, Маниковский, Зайончковский), либо лихие полковники, выслужившие генеральские чины на войне.

Еще более характерно то, что самостоятельного командования этим генералам большевики практически не поручали, держа их в качестве спецов-консультантов и плотно окружая всевозможными комиссарами. Редким исключением был генерал-майор Ольдерогге, добивавший армию Колчака в Сибири осенью 1919 года.

Еще более показательна судьба большинства царских генералов и обер-офицеров, пошедших на службу к большевикам.

Они были уничтожены в 1931 году по сфабрикованному ОГПУ делу «Весна». В рамках этого дела были арестованы 3000 человек. Упомянутый Ольдерогге и многие другие – расстреляны.

В 1937–1938 годах были расстреляны и те арестованные по данному делу, кто сперва получил лишь тюрьму и ссылку: крупнейший военный теоретик Свечин, генералы Сытин, Верховский, Морозов...

Так что либо советская власть набрала в Красную армию врагов и служили они ей неискренне, либо большевики сознательно уничтожили поверивших им и решившимся служить совнаркому из любви к Родине офицеров и генералов.

6. «Гражданскую войну устроили белые...».

Первым актом Гражданской войны в России стал насильственный захват большевиками власти в Петрограде и Москве, сопровождавшийся, к примеру, артобстрелом Кремля, узурпация власти.

Автор, очевидно, предполагает, что все граждане бывшей Российской империи должны были подчиниться этой узурпации на том основании, что в столице какой-то съезд советов объявил о переходе власти в руки некоего совнаркома.

Если всякий, силой захвативший власть, тем самым имеет право на безоговорочное подчинение, то совершенно непонятно, что майор Прилепин делает в рядах армии ДНР – по его же логике типичных мятежников, не подчиняющихся самозахватной власти в Киеве и «устроивших» войну тем, что решили не сдаваться майданным узурпаторам.

«Была осуществлена интервенция четырнадцатью (14!) странами – и в такой ситуации сваливать жертвы Гражданской войны на одних большевиков – несусветная дичь».

Представлять большевиков защитниками России от интервентов – давний пропагандистский ход.

Интервенция стран Антанты имела в виду локализовать последствия отпадения важнейшего союзника в разгар Мировой войны и заключения его узурпаторским правительством сепаратного мира.

Ни Англия, ни Франция, ни США не пытались захватить часть российской территории, не предпринимали военных попыток свергнуть большевиков

(а такие попытки были бы, скорее всего, успешными), крайне скупо поддерживали антибольшевистское сопротивление и крайне настойчиво требовали с него золото.

Весной 1919-го Антанта и вовсе приняла решение отказаться от военного вмешательства в Гражданскую войну в России. Никакой угрозы большевистскому режиму ни одна из «интервенций» не представляла.

7. «Первые законы, которые приняли пришедшие к власти большевики, не носили никакого репрессивного характера. Большевики явились во власть в качестве невиданных идеалистов, освободителей народа и, в самом лучшем смысле слова, демократов».

27 октября (9 ноября) был принят «Декрет о печати», четвертый по счету из декретов советской власти.

В нем обосновывались и вводились критерии для репрессивных запретов органов «буржуазной» печати совнаркомом. Таких критериев введено было три: призывы «к открытому сопротивлению или неповиновению Рабочему и Крестьянскому правительству» (т.е. непризнание узурпаторов законной властью); попытки посеять «смуту путем явно клеветнического извращения фактов» (т.е. любая информация, которую большевики считают для себя невыгодной); призывы «к деяниям явно преступного, т.е. уголовно наказуемого характера» (в условиях отсутствия на тот момент уголовного кодекса – призывы к любым неугодным совнаркому действиям).

В дальнейшем в течение ноября и декабря накал проповеди насилия в декретах советской власти неуклонно нарастает: Конфискация частных типографий и запасов бумаги (17 ноября – здесь и далее новый стиль), введение государственной монополии на объявления (20 ноября), требования арестов и «революционного суда народа» для всякого, кто «вредит народному делу» (18 ноября), прямой запрет на переговоры и посредничество с «вождями контрреволюционного восстания» (8 декабря), приказ об аресте руководства кадетов как «партии врагов народа» (11 декабря).

Вот такие «в самом лучшем смысле слова демократы».

8. «Столкнувшись с возможностью распада империи и сепаратистскими движениями на национальных окраинах, большевики немедленно изменили тактику и стремительно собрали империю, в итоге окончательно потеряв только Финляндию и Польшу, нахождение которых в составе России и ныне кажется неактуальным и чрезмерным.

При всём желании, большевики не могут именоваться «разрушителями империи» – они всего лишь именовали свои наступательные походы «интернациональными», однако результатом этих походов было традиционное российское «приращивание земель».

В прославляемой Прилепиным «Декларации прав и народов России» четко зафиксировано «право народов России на свободное самоопределение, вплоть до отделения и образования самостоятельного государства».

Выходит, большевики были обычные лицемеры – как только народы реально попытались воспользоваться провозглашенным правом, те тут же «немедленно изменили тактику» и занялись «приращиванием земель». Очень напоминает отношение большевиков к любым другим правам.

Но и никаких земель большевики, разумеется, не приращивали.

К моменту окончания Гражданской войны на Дальнем Востоке они потеряли Прибалтику, Западную Украину и Западную Белоруссию, признанные за Польшей по Рижскому мирному договору, Бессарабию, отторгнутую Румынией. Всё это Сталин вернул в 1939 году никак не благодаря большевизму, а благодаря Мировой войне и договоренностям с Гитлером (и ничего из этого, кроме районов, возвращенных из состава Эстонии и Латвии, в границах собственно советской России не оказалось).

По дороге потерялся аж до 1944 года Урянхайский край, ныне Тува. Навсегда были потеряны в 1921 году, благодаря Московскому и Карсскому договорам с «другом Кемалем», области Западной Армении: Карс, за который столько раз лили кровь русские солдаты, и гора Арарат.

Признавая независимость Финляндии, Ленин щедрым жестом признал за ней Выборг, отбитый еще Петром Великим у шведов.

В 1940 году Выборг вернулся в состав России только благодаря маршалу Маннергейму – его отчаянное сопротивление советским войскам привело к тому, что Сталину, вместо договора с марионеточной Финляндской Демократической Республикой Куусинена, по которому СССР дарил ей половину Карелии и проводил границу южнее Выборга, пришлось заключить полноценный мир на жестких условиях.

Ни единого приращения русской земли большевики не сделали до самого занятия Львова в ходе сталинского «освободительного похода». Но вот только

Львов вошел бы в состав Российской империи, если бы царя не свергли.

А в сталинском варианте он оказался отравленным подарком, заразившим Украину самой радикальной бандеровщиной.

9. «Царя нет – это раз. Есть белые генералы, которые в целом были готовы на вышеизложенный расклад и распил страны, – это два. И есть большевики, которые этому раскладу и распилу противостояли».

Апология ленинской национально-территориальной политики дается Прилепину особенно мучительно. Тут и повторение либерального тезиса о том, что «все империи распадаются», и апелляция к соглашению Англии и Франции «о разделе зон влияния в России».

Начнем с явной подмены. Белые сражались за единую и неделимую Россию. Это был главный лозунг и главная цель Белого движения.

И Колчак, и Деникин, и Врангель категорически отказывались от признания сепаратистских образований на территории Российской империи.

Как уже говорилось выше, трактовать соглашение Англии и Франции от 23 декабря 1917 года, которым устанавливались зоны ответственности союзных держав на юге России, в условиях продолжающейся Мировой войны как «раздел России между Англией и Францией» нет никаких оснований.

Автору может сколько угодно не нравиться тезис о том, что именно большевизм заложил атомную бомбу под единство России. Но ничего нельзя поделать с тем фактом, что именно большевиками создана была в 1920 году «Киргизская АССР», переименованная в 1925 году в Казахскую, причем её столицей до 1925 года был Оренбург – так изощренно мстили большевики Оренбургскому казачьему войску за непокорство.

Чудо, что в итоге этот русский город был исключен из состава Казахстана и остался в РСФСР. Многим другим частям Южной Сибири повезло в этом смысле гораздо меньше.

Везде, где могла, создавала советская власть республики с правом отделения и автономии, формировала «титульные нации», выделяла им средства на развитие, конструировала им историю и впаривала им латинский алфавит (к которому сегодня с такой помпой возвращается Назарбаев).

Об этом есть прекрасная книга Терри Мартина «Империя «положительной деятельности». Нации и национализм в СССР в 1923–1939».

Отец-основатель украинского сепаратизма Михаил Грушевский в роли президента Академии Наук УССР смог осуществить то, о чем он даже и не мог мечтать в роли президента Украинской Народной Республики, – превратить миллионы малороссийских крестьян в «украинцев».

Украинизация была магистральной политикой советской власти в 1920–1930-е годы и никогда в полной мере не прекращалась и позднее.

Да, Сталин местами эти процессы притушил (хотя именно он вместо АССР создал Казахскую, Киргизскую, Карело-Финскую, которую, по счастью, упразднил Хрущев, союзные республики), но никогда полностью за советский период они не заглохли.

И эти искусственно сформированные коммунистами границы «рванули» в 1991-м благодаря либералам.

Кто больше виновен в падении? Тот, кто долго и трудолюбиво подпиливал ножки стула, или же тот, кто со всего размаху уложил на него свой афедрон?

10. «Патриарх Тихон предал большевиков анафеме, говорят нам. Нельзя большевиков поддерживать поэтому. Но ведь патриарх Тихон и Белое движение не благословил, не принял».

Патриарх Тихон предал анафеме не большевиков, а всех, кто творит кровавые расправы над Церковью

и верующими людьми, ее защищающими, кто убивает священников, грабит храмы, обдирает иконы, оскверняет священные сосуды.

А вот собственно большевиков как таковых патриарх сурово обличал в своем послании от 13 (26) октября 1918 года, и его слова бьют наотмашь, в том числе и по Прилепину:

«Великая наша Родина завоевана, умалена, расчленена, и в уплату наложенной на нее дани вы тайно вывозите в Германию не вами накопленное золото».

«Никто не чувствует себя в безопасности; все живут под постоянным страхом обыска, грабежа, выселения, ареста, расстрела. Хватают сотнями беззащитных, гноят целыми месяцами в тюрьмах, казнят смертью часто без всякого следствия и суда, даже без упрощенного, вами введенного суда.

Казнят не только тех, которые перед вами в чем-либо провинились, но и тех, которые даже перед вами заведомо ни в чем не виновны, а взяты лишь в качестве «заложников», этих несчастных убивают в отместку за преступления, совершенные лицами не только им не единомышленными, а часто вашими же сторонниками или близкими вам по убеждению».

«Сначала под именем «буржуев» грабили людей состоятельных, потом под именем «кулаков» стали уже грабить более зажиточных и трудолюбивых крестьян, умножая, таким образом, нищих, хотя вы не можете не сознавать, что с разорением великого множества отдельных граждан уничтожается народное богатство и разоряется сама страна».

Так что уже совсем не важно, поддерживал ли Белое движение патриарх, находившийся в руках большевиков и в постоянной смертельной опасности, или не поддерживал.

11. «Большевики произвели национализацию промышленности – более всего они ущемили интересы крупного капитала, отдав предпочтение интересам трудящихся. Более всего в Гражданской войне был заинтересован, образно выражаясь, российский список «Форбс»...».

Не совсем понятно – интересам каких конкретно трудящихся отдали приоритет большевики? Рабочих, которые были обречены на несколько лет разрухи, голода, остановившихся заводов? Крестьян, взвывших от террора комбедов и продразверстки, а потому поднявших затравленное газами Тамбовское и многие другие восстания?

При «эксплуататорах» экономика России росла на 8% в год, а при власти советов больше десятилетия нагоняла призрак самой себя из 1913 года.

Что же касается «членов российского списка «Форбс», то за вычетом убитого при загадочных обстоятельствах в 1918 году в Москве богатейшего человека России Н.А. Второва прочие эмигрировали и скончали живот свой в Париже или Монако. 127-метровая яхта М.И. Терещенко «Иоланда» была в 1920-е годы самой большой яхтой в мире.

Как в то же самое время жили пролетарии, освобожденные от гнета эксплуататоров и царского социального законодательства, хорошо описал сам певец большевицкой власти Маяковский: «сидят впотьмах рабочие, подмокший хлеб жуют».

Впрочем, это были еще цветочки. Вместо города-сада их в ближайшем будущем ожидала система принудительного труда, которая и стала главным сталинским «ноу-хау» в ходе индустриализации.

Не имея возможности сконцентрировать достаточно капитала для полноценного осуществления задуманных на пятилетку планов, товарищ Сталин нашел решение – он свел практически к нулю цену другого производственного фактора, труда.

Впервые в истории была проведена современная индустриализация на базе рабского труда.

Большевики и в самом деле уничтожили частный капитал. Единственным капиталистом осталось государство. И теперь уже не предприниматели, а оно вело переговоры с трудящимися, подкрепляя свои слова чекистским маузером.

В то время как их собратья в Европе и Америке добивались всё более выгодных условий оплаты труда, оформления системы социального государства, русские рабочие десятилетиями оставались на рабском положении и еще считали, что им повезло, если их не перевели из рабов встречного плана в рабы ГУЛАГа.

12. «В Гражданской войне победил, в первую очередь, русский народ. Русская революция, случившаяся 7 ноября 1917 года, – и заслуга, и победа, и трагедия русского народа. Он несёт за неё полную ответственность, и он вправе гордиться этим великим свершением, изменившим судьбу человечества».

Не буду спорить с тем, что в Гражданской войне победил именно русский народ. Не поддержи слишком многие русские большевиков, активно или покорностью, никакие латышские стрелки и китайские добровольцы не даровали бы Ленину и его шатии победы. 

Вот только победил русский народ сам себя. И ту свою часть, что осмелилась выступить за честь, правду Божию, страдающее Отечество – единую и неделимую Россию. Такая победа обрекла практически всех, кто склонился перед большевизмом, на десятилетия нищеты, террора, рабства, зощенковского быта.

Им никто не напомнил, что совсем недавно царская Россия осуществила один из самых грандиознейших проектов в истории человечества – всеконтинентальную магистраль Транссиб. И сделала это без всякого напряжения сил, не платя за инфраструктурный прорыв десятками тысяч человеческих жизней.

Каждое человеческое сообщество, в том числе и русский народ, имеет набор базовых ценностей и целей: духовные – распространение своего мировидения, своей веры, укрепление самобытности, оригинального творческого начала в национальной культуре; материальные – улучшение благосостояния и увеличение численности народа; политические и геополитические – увеличение своего ареала обитания и безопасности границ.

В достижении всех без исключения этих целей русский народ в ХХ веке провалился именно благодаря большевистскому перевороту.

Православие пережило жесточайшее гонение, поставившее Русскую Церковь на грань уничтожения. Оригинальность русской культуры, достигшей высшего расцвета на рубеже XIX–XX веков, начала насильственно стираться. Русские люди были обречены на десятилетия ужасающей нищеты, террора, голода и провал в невообразимых размеров демографическую яму.

Закончился большевистский период стремительным сжатием границ, сужением ареала обитания русских и превращением нашего народа даже в России в людей второго сорта.

Если это – «победа», то главное не победить себя таким же образом еще раз.