Обсуждать эти инициативы не имеет смысла, поскольку их мотивировочная часть сводится к «нам, казакам, не любо» и активно использует такие субъективные определения, как «мерзость» и «грех». Гораздо интереснее понять, чего добиваются эти люди, кидающиеся в информационные войны так же безоглядно, как их предки бросались в атаку на неприятеля. Однако я не стану развивать проскочившую в предыдущей фразе аналогию и говорить об искони присущем казакам консерватизме. На мой взгляд, никакой преемственности тут нет, все обстоит прямо противоположным образом. Если в царской России казаки поддерживали монарха в обмен на полученную от государства землю, то нынешние казаки, наоборот, надеются выторговать что-нибудь в обмен на поддержку. Получается казачество наоборот.
С тем же успехом можно принимать концепцию госполитики в отношении исторических реконструкторов, ролевиков, готов или игроков в SoulCalibur V
При этом даже такую зависимость многие представители казачества находили тяжелой и унизительной. Так, в 1906 году Федор Дмитриевич Крюков, депутат от области войска Донского, на заседании Государственной думы говорил, что правительству удалось частично стереть память о временах, когда у казаков «была та совокупность прав личности, которых добивается теперь русский народ». Но если Крюков сожалел о подкупе казачества и признавал неправильной ситуацию, когда казака с первого года службы приучают «есть глазами начальника», то это унижение хотя бы оплачивалось. В наше же время покупать услуги казаков по поддержке порядка государство не будет. Не тот товар. Потомки казаков прекрасно это понимают, понимают и то, что особое воинское сословие, которое именовалось казачеством, уже скоро лет сто как перестало существовать. Однако так случилось, что примерно с того же времени в нашем социальном государстве материальные блага стали распределяться исключительно на условиях отказа граждан от самостоятельной защиты своих прав. Эта ситуация вынуждала граждан «есть начальство глазами» с удвоенным тщанием, поощряла их к предупредительности и в то же время делала чувство собственного достоинства эволюционно невыгодным качеством. В результате такой отрицательной селекции и появилась генерация новых «казаков», «казаков наизнанку», антагонистов по отношению к прежнему казачеству. Эти новоявленные «казаки» суетятся и спешат поддержать государство там, где не просили. Стараются превентивно защитить традицию и нравственность, напасть на грех или кощунство, забежать вперед, придержать дверь и т. д. Насколько же это противоположно концепции прав личности, которую более ста лет назад казацкий депутат представлял в парламенте страны от лица казаков!
Наблюдаемое нами сейчас явление отчасти сродни феномену «красного казачества», но лишь отчасти. Все-таки «красный казак» – это не субъект каких-то специфически новых, «красных» правовых отношений с государством, а представитель все того же прежнего военного сословия, который после Первой мировой по инерции продолжал рубить шашкой направо и налево и так увлекся любимым занятием, что забыл, какой стороне присягал. Поэтому, строго говоря, «красное казачество» существовало только до конца Гражданской войны, а после от него осталось лишь название. В советское время казаку полагалось шевелить усами на детских утренниках в честь Октябрьской революции и бормотать что-то вроде «давненько не брал я в руки шашек». Недаром Шолохов, характеризуя Харлампия Ермакова, «культового», как теперь бы сказали, казака, человека трагической судьбы и своего близкого знакомого, будто бы даже ставшего прототипом Григория Мелехова, не придумал ничего, кроме пошлой фразы: «Тов. Будённый помнил его по 1-й Конной армии и отзывался о нем как об отличном рубаке, равном по силе удара шашкой Оке Городовикову».
В наше время, когда уже и из «красных казаков» никого не осталось в живых, вообще непонятно, что имеют в виду люди, объявляющие себя казаками. Кто такие, например, «Казаки Санкт-Петербурга»? Где они несут службу, чем засевают свой пай, сами ли справляют строевого коня, к какому юрту приписаны, что думают о предложении наделить землей иногородних? В принятой в июле 2008 года «Концепции государственной политики Российской Федерации в отношении российского казачества» я не нашел ответов на эти вопросы. Это неудивительно: какая может быть государственная политика в отношении несуществующего феномена? Потомки казаков есть, а самих казаков нет. Это как с дворянами. И ничего уже с этим не сделать. Строго говоря, концепция касается не казачества, а фантомной идентичности, которая, в отличие от казачества, вполне реальна. С тем же успехом можно принимать концепцию госполитики в отношении исторических реконструкторов, ролевиков, готов или игроков в SoulCalibur V, и я не удивлюсь, если бурная виртуализация нашей жизни приведет когда-нибудь к появлению таких концепций.
Так или иначе история казачества закончилась в 1920 году – с момента, когда на казачьи области распространились все действующие в РСФСР законы о землеустройстве и землепользовании. Советские «казаки» были в лучшем случае слабым напоминанием о прежнем казачестве, а то и пародией на него, постсоветские же «казаки», по крайней мере те из них, что постоянно дают о себе знать громкими заявлениями, – это и вовсе антиказаки. Что же касается тех немногих потомков былого казачества, которым действительно дорога память о временах «зипунных рыцарей», то им мне хотелось бы сказать что-то ободряющее, но что тут скажешь?