Правда, обстоятельства публикации отповеди Эдельштейна поневоле заставляют вспомнить анекдот застойного времени о еврее, вызванном в КГБ, чтобы прямо там сочинить достойный ответ на письмо, кружным путем пришедшее ему из Израиля. «Дорогой Хаим, – дрожащим пером начинает вызванный на «профилактическое собеседование», – наконец-то я нашел время и место написать тебе ответную весточку…»
На публикации газеты ВЗГЛЯД, «Афиши», «Московских новостей» и ряда других изданий Эдельштейн отвечает в зачуханном сетевом журнале «Букник.ру. Еврейские тексты и темы». Но чем обшарпанней бурдюк, тем пить хрустальней! Иначе говоря, чем зачуханней (и специфичней) журнал, тем больше у тебя шансов найти там единомышленников. Правда, Бог не играет в кости, утверждает вслед за Альбертом Эйнштейном автор защищаемого тобой романа, но теорию относительности еще никто вроде бы не отменил.
Евреи в романе – все как один – настоящие полковники. Неевреи – фактические или потенциальные преступники, чуждые колебаний и – даже задним числом – раскаяния
«Начали, как водится, с языка, он же стиль, – пишет Эдельштейн. – Дело было так: корреспондент «Газеты.Ру» Вадим Нестеров, вернувшись с букеровской пресс-конференции, прочитал первую фразу тарновского романа, обнаружил там слова «гребанул» и «задудел» и сделал из этого далеко идущие выводы. Чем плохи эти глаголы, я, признаться, так и не уяснил, но юзеры, собравшиеся в ЖЖ Нестерова на обсуждение его репортажа, были солидарны с автором в их полном и решительном неприятии. Полагаю, что с этого все и пошло: дальше первой фразы никто из обозревателей, видимо, так и не продвинулся, все просто заражались нестеровским негодованием и транслировали его в своих статьях. Натурально, возникли уже и конспирологические версии: мол, члены жюри Тарна не читали, им просто приказали его в шорт-лист включить, вот они и не посмели ослушаться».
Отвечу традиционно: да что ж, я других не читал? Да что ж, проработав 6 лет в издательстве, не получал я еженедельно по мылу рукописи русскоязычных израильских авторов (включая и самого Тарна), каждая из которых (а 9 из 10 – это уж наверняка) в процессе ознакомления с нею уже где-нибудь к третьей странице со всей неизбежностью превращала Махатму Ганди, не говоря уж об Иосифе Флавии, в Генриха Гиммлера?
Или не консультировал я нашего питерского «Артура Хейли» (правда, родом из Баку) Илью Штемлера: не придавай своим персонажам какой-то особый одесский акцент! Пусть они говорят точь-в-точь как ты сам – и этого будет более чем достаточно! «Не понял таки, об чем кипеш», – отвечал мне на это прославленный советский писатель.
«Тарн – отличный стилист, и все претензии к его языку – результат элементарного недоразумения, – утверждает Эдельштейн. – Кстати, председатель нынешнего букеровского жюри Асар Эппель Тарна не просто читал, но даже написал к предыдущему роману из цикла об израильском суперагенте Берле восторженное предисловие, где как раз стилистическое мастерство автора в первую очередь и подчеркивал».
Что ж, почитаем, «отличного стилиста». Устроим себе, как выразился однажды покойный Игорь Дедков, повторное прочтение протащенного в букеровский шорт-лист председателем жюри (что вытекает из вышеизложенного) романа.
«Звонок раздался ровно в шесть утра, как раз, когда Берл брился. Он неловко подхватил трубку, пачкая ее в белой бритвенной пене.
– Алло!
Голос в трубке был женским и, в противоположность даабской традиции, ужасно торопливым.
– Алло! Коби? – она не стала ждать ответа и затараторила без передышки. – Я так по тебе соскучилась, мамми! Когда же ты вернешься к своей мамочке?
Берл поморщился. Мамми... к мамочке... Могли бы придумать что-нибудь менее пошлое.
– Что ты там поделываешь? – продолжала бойкая собеседница. – Небось ведь трахаешь всех подряд, гангстер ты эдакий. Ну подожди, вернешься, я задам тебе трепку! Шучу, мамми, шучу...
– Гм... – вставил Берл, не зная, протестовать или смеяться».
Гм… вот именно, гм… Впрочем, может быть, букеровскому финалисту не удаются одни только диалоги? Читаем дальше.
« У эсэсовских сапог есть особый звук, Ваша честь, когда их обладатель задумчиво покачивается с пятки на носок, прикидывая, убить тебя тут же, на месте, или прежде помучить. Я обернулся и понял, что произошло непоправимое. Прямо за нашими спинами стоял господин Штайгер, лагерфюрер Дахау собственной персоной. Лагерфюрер, Ваша честь, отвечает в концлагере за дисциплину. В отличие от большинства своих коллег, бывших садистами по призванию, Штайгер был им еще и по должности. За плечом Штайгера виднелся наш капо, зажмуривший глаза от ужаса, как суслик перед надвигающейся грозой. Во всей слесарке уже наступила мертвая тишина, и только Йозеф, как ополоумевший соловей, продолжал выводить Эльзину руладу».
Многовато зооморфизма, скажете вы. И автор наверняка возразит вам: «Не понял таки, об чем кипеш!» А как, интересно, прокомментирует этих сусликов, соловьев и садистов грамотный (этого у него не отнимешь) и вроде бы вменяемый Эдельштейн?
Роман Алекса Тарна «Бог не играет в кости» |
«– Похоже, не жилец ты, бижу, – сказал он по-арабски. – И неудивительно. Человек не птица, чтоб из окошка вылетать, даже с таким количеством бабла... – Берл поднес рюкзачок к лицу умирающего. – Может, повинишься в чем перед смертью, а? Этот твой бледнолицый друг... он откуда приехал?
– Мать твою... – ругательство далось Збейди с огромным трудом. Сзади взорвался бензобак; «исузу» вспыхнула как факел.
– Мать моя... – наставительно произнес Берл – ...учила меня пристегиваться в машине ремнем безопасности. Если бы твоя мамаша брала пример с моей, то ты бы сейчас весело горел, а не помирал бы в пыли и скуке от перелома шеи... Так, значит, не поделишься знанием с коллегой? Может, все-таки передумаешь? Я ведь все равно от него самого узнаю.
В глазах у курьера мелькнуло странное торжество. Он попытался что-то ответить, но не смог. На губах его выдулся и лопнул кровавый пузырь; Збейди закатил глаза, дернулся и умер».
Эдельштейн (напомню в третий раз) считает Тарна отличным стилистом. О вкусах – когда они таковы – не спорят. Но хвалит рецензент «Еврейских текстов и тем» потенциального главного лауреата Русского «Букера» отнюдь не только за стиль.
«Берл идет по следу таинственных европейских спонсоров арабских террористов. Выясняется, что спонсоры подкармливают своих клиентов нацистским золотом. Так в романную ткань вплетается вторая сюжетная линия – история погибшей в Холокосте семьи, складывающаяся, как из мозаики, из показаний 8 свидетелей. Эту историю в финале автор свяжет с похождениями Берла неожиданной и страшной рифмой.
Надо сказать, что придуман и исполнен этот сюжет настолько мастерски, что на его фоне приключения израильского Бонда откровенно проигрывают. Более того, соседство этих двух линий порождает даже некоторую досаду от ощущения, что инструментарий, пригодный для создания если не шедевра, то настоящего большого романа, оказывается в конце концов растрачен на обычную, пусть весьма качественную, беллетристику. И манера письма, и композиция, и – особенно – та самая финальная сюжетная рифма, выводящая повествование к подлинному трагизму, который беллетристике не положен по штату, обещают нечто большее, нежели то, что получается на выходе», – пишет он.
Меж тем, «весьма качественная беллетристика» не лезет ни в какие ворота – чего стоит сама по себе главная сюжетная пружина этого горе-детектива: нацистские и неонацистские изверги, снабжая арабских террористов немецким золотом, по оплошке передают им брусок, выплавленный из золотых зубов узников Освенцима, – и тут же наперегонки с израильскими коммандос начинают охоту за этой чудовищной уликой!
Что же касается «настоящего большого романа» (написанного, впрочем, как и всё остальное в этой книге, словно бы в обратном переводе с идиша на русский; с малороссийского на еще менее русский, как шутили когда-то про неудачные переводы с украинского), то он не просто плох, но, на иной взгляд, и кощунствен: 8 свидетелей (по-видимому, на Страшном суде) один за другим излагают обстоятельства жизни и смерти замученного в концлагере еврейского юноши Иосифа, бессовестно насыщая их прямыми евангельскими аллюзиями!..
Так, уже в первом свидетельстве, Иосифа распинают на столбе (за то, что он, будучи гениальным музыкантом, осмелился «погаными устами» спеть что-то из Вагнера), а тайно влюбленный в него лагерный педераст Карузо (он тоже певец, правда, не еврей и поэтому певец бездарный), желая сократить распятому невыносимые страдания, заносит над ним – копьем Лонгина! – заточку... Да и в дальнейшем путь Иосифа к мучительной гибели в Терезиенштадте расцвечен как бы евангельскими притчами (правда, не без аллюзий и на Иосифа Прекрасного).
Московский критик и литературовед Михаил Эдельштейн |
Евреи в романе – все как один – настоящие полковники. Неевреи – фактические или потенциальные преступники, чуждые колебаний и – даже задним числом – раскаяния. Единственное исключение – русский безработный Алеша (по-видимому, Карамазов), почему-то называющий израильского суперагента Бэрла («Бонд. Бэрл Бонд» – называлась рецензия все того же Эдельштейна на предыдущий роман Тарна) «кацо».
Посмотрим теперь, что у нас получается. Асар Эппель (нынешний председатель жюри), где-то познакомившись с Алексом Тарном (возможно, гостил у него на Земле Обетованной или что-нибудь в этом роде), сначала написал предисловие к одному роману этого горе-Флеминга, а затем протащил в финал Русского «Букера» второй. Михаил Эдельштейн – по причинам, известным ему одному, – обеспечил этому малопочтенному, да и попросту неприличному акту информационную поддержку.
Стиль Тарна чудовищен, поэтому в «Букере» роман провели по ведомству жанровой литературы (лишь чуть-чуть не дотягивающей до литературы высокой). С жанром у Тарна, положим, тоже не ах, но я покривил бы душой, взявшись утверждать, будто роман «Бог не играет в кости» хуже, скажем, чем наш недавний фильм «Код Апокалипсиса» с прекрасной няней в роли суперагента.
Точно такой же примитивный и заведомо неправдоподобный боевик, точно такая же низкопробная агитка (впрочем, боевикам и положено быть агитками). Создатели «Кода Апокалипсиса» агитируют как умеют за свое, и автор рецензируемого романа – тоже за свое (и тоже, увы, как умеет). Так зачем же, спрашивается, катить бочку на Алекса Тарна, неуловимого, как Джо, который неуловим именно потому, что и на хрен никому не нужен?
Пусть и делает израильский детективщик – вкупе со своими клакерами – вид, будто Джон Ле Карре никогда не писал «Маленькой барабанщицы», будто не было ни «Братцев из Бразилии», ни «Марафонца», ни хотя бы «Меморандума Квиллера» (имею в виду и романы, и их экранизации)?
Однако представим себе гипотетическую (пусть и совершенно исключенную) ситуацию: на израильский национальный кинофестиваль взяли и допустили московский-перемосковский «Код Апокалипсиса»!.. Допустили потому, что создатели фильма знакомы (а они ведь наверняка знакомы) с руководителями фестиваля. А поскольку они не просто знакомы, но и хорошо знакомы (скажем, председателю израильского жюри довелось однажды поухаживать за Анастасией Заворотнюк) – «Код Апокалипсиса» признают (как минимум) одной из 6 лучших израильских кинокартин года!
Невозможно? Спросите у Эппеля. Спросите у Эдельштейна. Спросите у Тарна.
И я знаю, что они – мне, а не вам – ответят. Потому что ответят они еще одной цитатой из рецензируемого романа.
– Видите ли, вашему национальному характеру свойственна совершенно беспрецедентная наглость. В этом, господин Липс, если хотите знать мое мнение...
– Плевать я хотел на твое сраное мнение, старый пердун, – сказал Бэрл и харкнул.