Вопросы энергетической безопасности стоят в центре политики Эрдогана с момента его прихода к власти. Но энергетическая безопасность Турции всегда понималась Эрдоганом не только как стабильность физических объемов поставок. В его понимании Турции нужна стабильность внутренних цен на энергоресурсы: как на электроэнергию, так и на газ.
Компоненты турецкой энергобезопасности
Для достижения этой стабильности последние сорок лет в Турции ударными темпами строились гидроэлектростанции, которых уже около 740, и которые вырабатывают более трети электроэнергии в стране. Около двух десятков электростанций (причем крупных!) возведено на находящихся на территории Турции верховьях великих рек Ближнего Востока – Тигре и Евфрате.
Эти ГЭС строились, несмотря на протесты Сирии и Ирака, страдавших из-за этого от обострения дефицита воды. Нехватка воды в приграничных районах подогревала антитурецкие настроения проживающих там курдов. А наличие курдских вооруженных формирований у турецких границ побуждает турецкие власти к попыткам установить над этими районами вооруженный контроль. Но это политическая составляющая вопроса.
Полноводных рек, на которых еще не построены гидроэлектростанции, в Турции осталось не так уж много. Поэтому не случайно в 2010 году было принято решение о строительстве на юге Турции АЭС «Аккую» российского проекта.
Ожидается, что доставка топлива на АЭС будет осуществлена 27 апреля. Ее установленная мощность после пуска всех четырех энергоблоков будет составлять 4800 МВт, то есть более 5% всех генерирующих мощностей Турции. А с учетом того, что в отличие от ГЭС или ветроэнергетики, атомные электростанции не зависят от климатических факторов, выработка электроэнергии на АЭС «Аккую» по прогнозу будет составлять около 10% от общего производства электроэнергии в стране. Пуск первого энергоблока АЭС «Аккую» запланирован на конец 2023-го – начало 2024 года. Но выборы в Турции назначены на 14 мая, и президенту Эрдогану нужны зримые свидетельства успешности проводимой им политики.
Третий после ГЭС и АЭС (по порядку изложения, но не по значению) компонент турецкой энергобезопасности – это газ. Пока тепловые электростанции дают более 50 процентов выработки электроэнергии. Газ нужен и растущей турецкой промышленности.
Изначально проблема обеспечения газом для Турции заключалась в проведении в Турцию газопроводов от стран-экспортеров. Первым таким газопроводом стал российский «Голубой поток» (проложенный в 2001–2002 годах по дну Черного моря от Архипо-Осиповки Краснодарского края до турецкого города Самсун).
Но Эрдоган стремился не попадать в зависимость от одного источника, и Турция стала одним из активных участников проекта Nabucco, предусматривавшего строительство газопровода от иранского месторождения Южный Парс до турецкого города Эрзерум. Проект начали разрабатывать в 2002 году, но из-за санкций против Ирана он был заморожен.
Параллельно в 2004 году началось строительство газопровода «Баку – Тбилиси – Эрзерум» (Южно-Кавказского газопровода) пропускной способностью 20–30 млрд кубометров, обеспечивающего поставки в Турцию азербайджанского газа. В 2015–2019 годах он был продлен до западной границы Турции, завершено строительство Трансанатолийского газопровода (Trans-Anatolian Natural Gas Pipeline, сокращенно TANAP). После этого в Европу стало возможно транспортировать газ с каспийских месторождений Азербайджана.
Растущие потребности Турции в газе и игра Эрдогана на российско-европейских противоречиях привели в 2014 году к появлению проекта «Турецкий поток». Россия, вынужденная отказаться от строительства «Южного потока» по дну Черного моря в Болгарию из-за враждебного отношения к этому проекту руководящих структур Евросоюза, предложила переориентировать его на Турцию.
К январю 2020 года «Турецкий поток» был запущен, Турция повысила свою обеспеченность газом и задумалась о его транзите. В декабре 2020 года газ из «Турецкого потока» начал поступать в Сербию. После завершения в июле 2021 года соединительного участка между Сербией и Венгрией российский газ через «Турецкий поток» начал поступать в Венгрию, а затем в Болгарию, Румынию и Грецию.
Турецкий газовый хаб
И вот теперь, в условиях разрыва прямых связей России с Европой, у Эрдогана возник соблазн реализовать на газовом рынке схему, аналогичную российской схеме параллельного импорта. Только в обратную сторону. Газ, который Турция будет продавать в Европу, будет «турецким» независимо от его происхождения. В Турции уже заявили, что новый хаб может быть создан близ границ Турции с Грецией и Болгарией.
Но если сделать из российской марки нефти Urals «латвийскую смесь» относительно несложно, то для запуска полноценного газового хаба нужна диверсификация источников голубого топлива. Только тогда Турция сможет претендовать на роль центра не только физического транзита, но и определения цен.
И с этой точки зрения запуск в эксплуатацию собственного газового месторождения снимает для Турции целый ряд вопросов. Газовое месторождение Сакарья было обнаружено в Черном море еще в 2020 году. В ближайшие годы на нем планируется добывать до 4 млрд кубометров газа.
Турецкий парламент уже утвердил внесение изменений в структуру нефтегазовой госкомпании BOTAS, чтобы превратить Турцию в энергетический центр. Импорт газа будет либерализован как для BOTAS, так и для юридических лиц частного сектора, но эти положения не будут применяться к импорту СПГ и спотового трубопроводного газа. В переводе на русский это означает, что Турция защищает право на собственное ценообразование на экспортируемый газ и не собирается обращать внимания на спотовые цены в ЕС. А чтобы иметь свободу маневра при неблагоприятной конъюнктуре цен, турецкие власти уже объявили о намерении серьезно расширить мощности по производству СПГ и увеличить хранилища для природного газа.
Ради кого старается Эрдоган
Дешевые (насколько это возможно сегодня) электроэнергия и газ критично важны для Турции. Дешевые газ и электричество важны для турецких отелей. Как-никак туризм – важная часть экономики Турции, и рост расходов на отопление/кондиционирование сведет на нет ценовое преимущество турецких курортов. А доля российских туристов для отрасли значима. Но стабильные и невысокие цены на энергоресурсы в еще большей степени нужны Турции для обеспечения конкурентоспособности турецкой промышленности.
К моменту распада Варшавского договора вклад промышленности в ВВП Турции был значительно меньше, чем в Болгарии. С тех пор утекло много воды. Сегодня промышленность Болгарии генерирует вклад в ВВП страны в пять раз меньше, чем промышленность Турции (27,1 млрд долларов против 134,4 млрд долларов).
За годы пребывания в ЕС Болгария деиндустриализировалась. А Турция, которую в ЕС так и не пустили, напротив, прошла через индустриализацию (может быть, поэтому и не пустили?), и сегодня является наряду с Германией и Нидерландами одной из самых экспортно ориентированных экономик Европы.
В отличие от Германии, обладавшей до последнего времени огромным положительным сальдо внешнеторгового баланса, торговый баланс Турции стабильно отрицательный. Поэтому проблемы с доступом на экспортные рынки сразу отражаются на ухудшении платежного баланса, что влечет за собой, как правило, и падение турецкой лиры. А значительная доля импорта на турецком рынке сразу превращает снижение курса национальной валюты в рост потребительской инфляции. До сих пор Эрдоган жертвовал стабильностью лиры ради низких ставок ЦБ и поддержания экономического роста.
А если Эрдоган проиграет?
Консервативные избиратели Эрдогана в значительной части являются жителями сельских районов и производственных анклавов. Их волнует стабильность цен на товары первой необходимости, в первую очередь на муку (отсюда и заинтересованность Эрдогана в зерновой сделке). Малый турецкий бизнес (да и промышленность тоже) волнуют ставки по кредиту. Ослабление турецкой лиры и для тех, и для других означает повышение их конкурентоспособности на внешних рынках и снижение конкурентоспособности импорта на рынке внутреннем. Для туристического сектора и малого бизнеса ослабление лиры тоже не критично: ниже цены в отелях – больше приедет туристов.
Турок, имеющих право голосовать на выборах, но работающих в Европе, ослабление лиры не пугает. Чем слабее лира по отношению к евро, тем состоятельнее они по сравнению с соотечественниками. А сильный национальный лидер им импонирует, поэтому европейская турецкая диаспора для Эрдогана – весомый резерв голосов.
Избиратели же турецкой оппозиции – большей частью жители больших городов (не случайно мэры Анкары и Стамбула – представители оппозиции). Избиратели оппозиции – представители среднего класса, работающие в крупных (часто иностранных) компаниях, IT-секторе, творческой индустрии и т. д. Их реальные доходы (получаемые в лирах) напрямую зависят от курса турецкой валюты. И чем быстрее она слабеет, тем резче они опускаются из верхнего среднего класса в его более низкие сегменты.
Бизнес, поддерживающий турецкую оппозицию, как правило, связан с обслуживанием импорта. Ему нужна твердая лира и сохранение доходов богатых и хорошо обеспеченных слоев населения. Проблемы турецких крестьян лидеров оппозиции не очень волнуют, потому что те голосуют за их оппонента. Бизнес, обслуживающий импорт, не нуждается в сильной турецкой промышленности, поэтому усилия Эрдогана по поддержанию низкой ставки (что вызывает ослабление турецкой лиры) ими не приветствуются. Их рецепт борьбы с инфляцией и обесцениванием лиры – жесткая монетарная политика и повышение ставки. Взамен они обещают турецким промышленникам возобновление переговоров о вступлении в Евросоюз или как минимум о расширении доступа турецких товаров на европейский рынок.
То, что в случае прихода к власти оппозиции внешнеполитическая ориентация Турции станет в большей степени проевропейской – не вызывает сомнений.
Другое дело, что потепление отношений с ЕС не слишком поможет турецкому экспорту. Евросоюз склонен защищать внутренний рынок, емкость которого в условиях кризиса сжимается. Проевропейская позиция турецкой оппозиции в случае ее победы на выборах приведет к присоединению Анкары к антироссийским санкциям. Или, по крайней мере, к существенному сокращению поставок в Россию по параллельному импорту.
В энергетической сфере позиция Турции тоже будет в таком случае координироваться с Евросоюзом. Если в Европе предпочтут получать российский газ через Турцию (пусть формально и не как российский, а как азербайджанский или турецкий), сотрудничество Анкары и Москвы в газовой сфере продолжится. Если же Европа не захочет иметь дела с Турцией как газовым хабом, а предпочтет низвести ее до одного из рядовых поставщиков, победившая оппозиция может сократить импорт газа из России.
Конечно, если с «Голубым» и «Турецким» потоками не произойдет то же, что произошло с «Северными потоками». Последнее, кстати, может случиться и вопреки желанию Европы.