Вторая война США с Ираком в значительно большей степени определяет отношение российских наблюдателей к Саддаму Хусейну, чем первая. Бесстыжее поведение американцев в 2002 году и катастрофические последствия для глобальной безопасности, которые принесла авантюра Буша-младшего, сломали фокус, ввиду чего опальный диктатор представляется тем, кем на самом деле не являлся или являлся только отчасти.
Патриотом, сражающимся с мировым империализмом за свой народ. Арабским аналогом Сталина, не побоявшимся бросить вызов мировому гегемону. Очерненным лидером, при котором «порядок был».
Деятельный вклад в этот имидж внесли до сих пор действующие политики, выступавшие информационными лоббистами иракского режима в РФ: в первую очередь – Владимир Жириновский, в меньшей степени – Геннадий Зюганов. Меж тем реального Хусейна нужно рассматривать как «своего сукина сына» или «боевого цербера» Соединенных Штатов, который однажды отбился от рук и стал кусать хозяина, посчитав себя незаменимым и чуть ли не бессмертным.
По крайней мере, такова оценка Евгения Примакова, а его оценкам нужно верить. Для СССР и России он уникальный в своем роде специалист по Ираку – не только наблюдатель, который был с Хусейном на «ты» с первой половины 1960-х годов, но и непосредственный участник главных международных событий с его участием, включая обе войны.
Именно в качестве «боевого цербера» Америки Хусейн напал на Иран, развязав восьмилетнюю бойню, в которой сгинули от 350 до 700 тысяч человек. Уже за нее одну судить режим Саддама можно максимально строго, ведь не судят только победителей, а для Ирака конфликт закончился катастрофически – позорным бегством и разорением, несмотря на значительную помощь со стороны ЦРУ, Пентагона, Госдепа и министерства финансов США.
Последовавшее за этим нападение на сочившийся нефтью Кувейт Хусейн рассматривал как бизнес-план по недопущению банкротства. Это был в чистом виде разбой, ставший, помимо прочего, проявлением черной неблагодарности: во время войны с Ираном Кувейт выступал как политический союзник Ирака – кредитовал агрессора и предоставил ему свои порты.
Делал он это не из любви к Хусейну. Эмир Джабер III – творец «кувейтского экономического чуда» – тоже ориентировался на США, как следствие, был призван Госдепом к борьбе против шиитских аятолл. Кроме того, в Кувейте желали добрососедства с Ираком, поскольку опасались возможного поглощения им на протяжении всей своей суверенной истории. Это не паранойя: точно так же все правители Ирака, получившего независимость на 30 лет раньше, строили планы по объединению с Кувейтом, а для Саддама это и вовсе было одним из лозунгов, с которыми он пришел к власти.
К моменту начала войны Багдад уже признавал Кувейт независимым государством, но нападение на маленький эмират показалось Хусейну ключом к решению всех экономических проблем сразу – от слишком низких цен на нефть до долгов, автоматически списывающихся в связи с убийством кредитора.
При этом, как показали дальнейшие события, на полноценное «историческое воссоединение» Саддам не рассчитывал. Тому же Примакову, находившемуся в статусе спецпосланника Горбачева и пытавшемуся избежать вступления США в войну, он заявил, что остается реалистом и понимает, что сохранить Кувейт на правах обычной иракской провинции ему не позволят. Однако Багдад рассчитывает на то, что за вывод войск ему причитаются бонусы в виде списаний долгов, нефтяных вышек и территориальных уступок.
Пока шли переговоры, аннексированный Кувейт банально грабили. Мародерство стало обычной практикой иракских войск – в отношении «единокровных» арабов-суннитов армия Хусейна поступала так же, как привыкла поступать с ненавистными шиитами.
Через Примакова президент США Джордж Буш – старший однозначно дал понять Багдаду, что никаких уступок не будет: или безоговорочный вывод иракских войск из Кувейта, или война на иракской территории. В его картине мира, сам факт торга создавал опасный прецедент – примеру Саддама могли последовать другие страны, рассчитывая, что им позволят оставить себе часть награбленного.
При этом речь шла о наглом самоуправстве политика, которого в Белом доме полагали своим наемным ландскхнехтом – и эта наглость возмущала американцев более всего. В СМИ США тех лет, наряду с типовыми рассуждениями о свободе и демократии, можно встретить такие определения Хусейна, как «отвязавшийся шакал».
Применение военной силы против Ирака вплоть до полной деоккупации Кувейта было согласовано Советом Безопасности ООН – СССР не стал возражать ни против этого, ни против первого в истории задействования войск НАТО в военной операции. Правда, роль последних свелась к морской блокаде и прикрытию – американцы все сделали сами, чего Москва тем не менее пыталась избежать. Призвания Саддама к порядку ждали все страны региона, то есть операция США превращалась в своего рода миссию, исполнение которой резко усиливало позиции американцев на Ближнем Востоке.
Именно поэтому Примаков пытался уговорить Хусейна пойти на попятную. Но тот медлил: сперва был уверен, что его, столь полезного союзника, просто не посмеют тронуть, а когда бомбардировки иракских войск в Кувейте уже начались и спецпосланник СССР вернулся в Багдад с повторным предложением, не верил, что американцы решатся перейти к наземной операции. Только риск наступления на Багдад, когда ставки возросли многократно, заставил Саддама одуматься.
Хусейн мог избежать и второй войны – в отличие от первой, заведомо бессмысленной и подлой. Незадолго до ее начала Примаков повторил свою роль и как специальный посланник Владимира Путина привез в Багдад план урегулирования, при выполнении которого администрация Джорджа Буша – младшего готова была отказаться от вторжения в Ирак.
Этот план включал отставку Хусейна, но позволял передать власть ближайшему окружению и впоследствии поставить у руля преемника – младшего сына Кусея. Кроме того, Багдад должен был уничтожить все свое оружие массового поражения в присутствии инспекторов ООН.
Второй пункт может показаться странным: общеизвестно, что ОМП в Ираке так и не нашли, следовательно, уничтожать было нечего. Но дело в том, что химическое оружие у Хусейна все-таки было – он неоднократно применял его против курдов. Что же касается оружия ядерного, Багдад сам создал морок, заставив разведки третьих стран поверить в то, что подобное средство защиты имеется в его арсенале. Изначально этот блеф нужен был для запугивания Ирана, впоследствии – чтобы отвести от себя удар западной коалиции.
Это обстоятельство американцев, впрочем, никак не извиняет – вопрос тут не в том, кто кого обманул, а в том, что убедительных доказательств наличия у Хусейна ОМП не было, следовательно, не было и оснований для удара. Пробирку, которой госсекретарь США Колин Пауэлл тряс на заседании Совбеза ООН незадолго до начала второй войны с Ираком, зачастую трактуют неверно: это был сугубо демагогический прием.
Пауэлл имел в виду, что «одной такой пробирки» с ОМП Хусейну хватит для убийства тысяч людей, а не то, что ОМП в здание Совбеза ООН можно пронести в кармане пиджака.
В сухом остатке Саддам дважды недооценил решимость Вашингтона и переоценил себя, в том числе свои силы и значимость. Заплатить за это пришлось ценой всего – политического наследия режим Хусейна не оставил. Павшего диктатора искренне ненавидят и в Кувейте, и в Иране, и в других странах региона, включая сам Ирак, где власть перешла в руки шиитов (65% населения) и курдов (17%) – при Саддаме дискриминации и преследованиям подвергались и те, и другие.
С некоторыми оговорками его наследием стало террористическое движение ИГИЛ* – организационный и офицерский костяк группировки составили бывшие силовики Хусейна, то есть арабы-сунниты, вдруг осознавшие себя угнетаемым меньшинством. Но война ИГИЛ была проиграна, как и другие войны Саддама, включая все те, которые он начал сам. Так мертвый диктатор оказался более разрушительной угрозой для системы международной безопасности, чем живой, что нехотя признают теперь даже в Америке.
* Организация (организации) ликвидированы или их деятельность запрещена в РФ