– А он мне говорит: когда с Харькова приеду, как вас освободят, я тебя заставлю себе самому ногу отрезать и потом ее сожрать.
– Кто говорит?
– Да сын же мой, который в Харькове живет, – рассказывает Михаил, беженец из Волчанска. Один из более 22 тысяч «вынужденных переселенцев, прибывающих с территории Харьковской области». Проще говоря – беженцев.
Волчанск идет в Россию через КПП в Шебекино. Точнее, шел. После выходных и начала недели поток не то, чтобы иссяк. Но в прошлую субботу, говорят в шебекинской районной администрации, было более четырех тысяч; сейчас же – десятки.
Правее по карте – погранпереход в Валуйках. Туда едут из Купянска – города, разделенного рухнувшим от обстрела мостом через Оскол. У людей по эту сторону Оскола все еще есть возможность добраться до Валуек, перейти границу, сесть на автобусы. И сразу – на вокзал в Белгород, поесть у волонтеров и зарегистрироваться у пограничников: КПП в Валуйках как миграционный пункт закрыт из-за обстрелов, только на выход в автобусы. Дальше – кто в Россию, по родственникам либо централизованно: Центральный, Приволжский, Южный округа – везде, где «харьковских» принимают и размещают. Либо в Белгород, на временное размещение – ПВР «Вираж», автодром с картингом, ныне поле с палатками на 600 с лишним мест. На «Вираже» все: и волчанские, и купянские, и изюмские...
– Сам русский, мама русская, а сын вот такой получился, – продолжает Михаил. На «Вираже» он несколько дней, но каждое утро приезжает в Шебекино – ждать родных из-под Волчанска. Связи с той стороной нет, но договорились, что если те сюда поедут – их здесь встретят. А чтобы встретить, надо приезжать на КПП.
Таких ждущих здесь, у перехода – несколько десятков. Собираются у остановки – раз в час приходит автобус из Шебекина за теми, кто до сих пор выходят оттуда сюда. Напротив остановки – мотоблок. От Волчанска до Шебекина 20 километров, а до КПП гораздо меньше. Пожилая пара добралась на мотоблоке, попросили оставить его близ пункта, чтобы забрать на обратном пути. Мотоблок стоит, укрытый чехлом. В скорый обратный путь верят многие. Но не все.
– Вы имена не записывайте, – просит женщина. – Да, мы оттуда. Ждем своих. Говорить если – поговорим, слушайте, у вас работа такая. Остальное – сами понимаете.
КПП «Шебекино», ждущие
– Ночью с погранпункта никто не выходил. Там вообще не время, чтобы ночью ездить.
– Бабушка несколько дней родственников ждет.
– Каким источникам верить? Будут репрессии – не будет репрессий, если возвращаться в свое жилье.
– По всей видимости – будут.
– Подозреваю, что да.
– У нас шанс один: чтобы была проявлена воля, и войска вернулись на прежние позиции. Чтобы мы тут никому не мешали жить – и жили по своим домам.
– Уже дней пять мы тут. Еле от горячего самого уехать смогли.
– Живем у родни.
– Кто у родни, а кто в машине четвертые сутки. Родня – тоже вы же понимаете: гость гостем один день.
– У меня мать на той стороне осталась.
– Связи вообще никакой.
На КПП приходит очередной автобус из Шебекина. Несколько человек идут к границе.
– Мы тоже несколько дней назад вернулись, чтобы что-то взять. Успели, что смогли, – говорит одна из ждущих.
– Мы вернулись тоже, думали оставаться. Дочка звонит, когда мы приехали: «Не оставайтесь, там ВСУ, машины, все бегом-бегом». Ночью в полночь опять сюда вернулись, в Шебекино. И вторую ночь в машине провели.
– А у меня третья была. Четвертая на подходе. Хрен его знает, что делать дальше. Ни новостей же, ничего. Информации никакой нигде.
– В пункт [временного размещения зарегистрироваться] если? Мы там два дня уже, и кормят, и лечат.
– Еще не регистрировались в ПВР. Мы вообще хотим вернуться поскорее. У нас же там свои дома, свое жилье. Боимся очень... Нет, почему «туда нельзя»? Отсюда через границу выпускают, вы же видите. А там – репрессии же.
Волонтеры
– Куда сгружать, как всегда? – спрашивает водитель. В киоск бесплатного питания на КПП «Шебекино» привезли еду, воду, кофе.
Сейчас людей с той стороны меньше, поэтому и волонтеров уже не так много. Но они есть.
– Много было беженцев, всех кормили, поили, одевали-обували, отправляли на места жительства, – вспоминает жительница Шебекина Вита, волонтер. Сейчас Вита – на пункте бесплатной еды. – Десятки волонтеров было. Несложно было, нормально. Главное люди.
– Что говорят?
– Отношение хреновое, но позитивное, – формулирует Вита. – Что войска перегруппировались – ругаются, как людей принимают здесь – тому благодарны. Надеются, что все будет хорошо.
– Без флагов, без партий своих волонтеры в эти дни работали, никто себя не выпячивал, – рассказывает Иван, вышедший из очередной волонтерской машины. Иван – студент одного из белгородских вузов, его двое товарищей учатся в другом. – Мы вот раньше работали за ленточкой, теперь здесь.
Иван, волонтер:
– Мы в принципе-то сейчас находимся в составе гуманитарной миссии партии, которая раньше проходила на территории Харьковской области. Она положила свое начало еще в феврале-марте этого года в связи со специальной военной операцией. Появились люди, которым реально была нужна помощь, поддержка, защита со стороны различных организаций. Одной из них стала наша гуманитарная миссия.
Ближе к сути. Мы выехали пятого сентября в Купянске на автобусе, приехали шестого. Уже тогда ситуация была, мягко скажем, напряженная. Когда мы ехали в Купянск, видели большой столб дыма. На первом блокпосту сказали, что произошел обстрел города, и уже навстречу нам пошли большие массы людей, беженцев, которые покидали свои дома с сумками, баулами и так далее. Когда мы приехали на место, нам четко обозначили, что происходит определенная активность со стороны военнослужащих Украины. Но на следующий день, 7 сентября, мы как ни в чем не бывало поехали в гуманитарный центр, раздавали гуманитарную помощь.
Это было в центре города, в супермаркете <...>. Огромная толпа, которую надо было организовать. Мы были на регулировке потоков, чтобы никто не подрался. Потоки большие. За тот день – мы раздавали до трех часов, я позже расскажу, почему до трех, – перед нами прошли более 500 человек. И там еще оставались люди, не менее 300 человек. Я уже не помню, сколько: мы там находились на эмоциональном подъеме. Точнее, на взводе. Первый обстрел пришелся на гостиницу «Пирамида», где-то в час-два. После этого половина очереди ушло. Мы думаем: ой, какие мы молодцы, раздаем так быстро и оперативно. Но оказалось, что люди просто почувствовали, что что-то не так.
Второй обстрел – где-то в три пятнадцать. Прилетело в рынок, который находился в 200–300 метрах от нас, от места раздачи. Впечатления и эмоции не самые, надо сказать, положительные. Так близко не доводилось [быть под обстрелом] – только когда далеко слышно было. Оставшиеся люди на панике, но хотели гуманитарную помощь несмотря ни на что. Пришлось объяснять на понятном им языке, на том, который мы все вместе словили от этого события, что сейчас раздачи уже не будет. Даже товарищей военных попросили объяснить людям, что нужно выйти. Нет, никто не стрелял, даже в воздух.
Мы уехали, расположились в Купянске на конспиративной квартире. Успели поесть, как к нам залетает один из наших руководителей: «Быстро все бросаем, эвакуируемся».
Пункт временного размещения «Вираж», Белгород
– Вы подождите, я сейчас сестре в Москву позвоню, ей расскажу, – говорит Нина, Купянск. Бежала в Россию с мужем через несколько дней после того, как в Белгородскую область выехали их дети. – А вы послушайте тоже, как все было...
– Стреляли так, что тебе не могу передать. Мы заметили, что шось не то. Украинцы села разбомбили, люди стали тикать на границу в Россию.
А мы сидели до последнего. [Сын] закончил курс на милиционера на той стороне. Заставляли, чтобы он уже ехал работать в Каменец-Подольск – будешь, говорить, патрулировать, 30 тыс. гривен получать и все такое. А куды ему ехать, кругом бои, нафига оно нам? Приняли его в такой же вуз в Белгороде, опять по новой учиться – совсем другая программа, не такая, как там.
Но нам с мужем там оставаться было дюже опасно. Люди пошли на работу, сидели без копейки денег. [Муж] пошел работать в [городскую] администрацию – это же смерть теперь, без вариантов.
Иван, волонтер
– Когда мы выезжали из Купянска, мы видели, как работала наша арта, и видели большие колонны техники. Уехали в Сватово, потом были в ЛНР в... Краснодоне, вот. Все время забываю, хочу его Молодогвардейском назвать, по ребятам-подпольщикам в ту войну. После этого, как стало ясно, что большое количество людей переходят границу Российской Федерации, наши руководители приняли решение отправить нас в Белгородскую область, помогать их принимать – на три пункта: Валуйки, Шебекино, ПВР «Вираж» в Белгороде. Вот мы здесь, на КПП в Шебекине. Помогаем, носим сумки, доставляем различные продукты, консервы, сладкие наборы детям. Местных волонтеров тоже очень много. Бывает, [волонтеры] приезжают на обычных «четырнадцатых». Бывают и на немках дорогих, последних марок.
Мне лично там не страшно было. Мы знали, на что шли. Главное, чтобы не слишком в привычку вошло, чтобы чувство самосохранения не притупилось. За шесть месяцев гуманитарной миссии – ни одного погибшего, ни одного раненого.
Нина, беженка
– Двое суток мы стояли на таможне. Ночевали в машине. Были обстрелы – 3,5 километра расстояние до границы. Люди стояли с детками маленькими. Обстрелы начались. Как угроза того, что ракета летит, – так люди бегут в лес прятаться. Мы с Юрой прошли таможню, переночевали в машине, нашли детей. Утром приехали в Белгород, в пункт палаточный, принимают беженцев. Собрались ехать на Воронеж, тут колонну из тех, кто на своих машинах, собирают, мы согласились. Поехали [с сыном и дочкой] попрощаться – и у нас поломалась машина. Третий день на СТО стоит – у них таких запчастей нема, они заказали, ждут. Мы тут и сидим, в палаточном на «Вираже». Кормят хорошо, одежду дали, какой не было, отношение прекрасное. Муж звонил на СТО, они еще не сделали. Я пока оформила карточку в банке, мужу тоже обещали какие-то грОши. Ждем, починят – поедем. Спаслись, уже огромное спасибо.
– Три километра. Рукой подать, блин. Как так можно было? Такая силища на нашей стороне стояла, все держала.
– Наша – это...
– Какая и ваша. Российская.
– Мы еще 22 августа приезжали в Волчанск, – говорит волонтер Иван. – Люди с российскими флагами, не стесняясь, все ходят, радуются общему празднику. Волчанск – это русский город. Нас это, если честно, очень впечатлило и порадовало. Думали, никто это делать не будет. А нет, сами с русскими флагами ходили. Круто! И по примеру Алешки белгородского дети выходили, когда проходила военная техника, и отдавали честь.
ПВР «Вираж», Белгород
«Ейск» – написано на автобусе, стоящем на площадке у палаток пункта временного размещения. Официальным языком – «Краснодарский край принимает десятки вынужденных переселенцев из Харьковской области». На Ейск едут семьи с детьми.
– Только тем, кто с ляльками, – подтверждает женщина. У автобуса – круговорот беженцев, узнать, как и что.
– Еще, говорят, на Саратов будет...
– Не, на Самару...
– А Самара дальше, чем Саратов?..
– 120 километров, – авторитетно отвечает мужчина из вновь прибывших на «Вираж». Он только вышел из административной палатки, направляется за карточками – банковской и симкой. – На край 150.
– 400 с лишним, но кто считал? – возражают ему.
– Что Самара, что Саратов – одна речка, Волга, – продолжает новичок.
– Течет река Воооолга, – затягивает кто-то из женщин. Впрочем, ненадолго.
– У меня тетя Марина, мамина сестра, в Самаре, – вступает еще один беженец. – И в Саратове я сам был.
– В Самаре, говорят, хорошо.
– В Саратове лучше, – говорит бывалый. – Там мост большой, на одном берегу Саратов, на другом – город Энгельс. Прекрасный город.
– Все хорошо, где войны нет, – говорит кто-то.
– Здесь более 630 человек, прибывают и убывают, – говорит Антон Иванов, мэр Белгорода, только что отдав очередные распоряжения по «Виражу». – Люди едут дальше в Россию на автобусах, на поездах, на своих машинах, у кого есть. Вся география Центрального федерального округа и многие за его пределами. Каждый город дает заявки, сколько может принять, разместить – столько-то лиц, вынужденно покинувших Харьковщину.
– Сколько останется в Белгороде?
– Тут оставаться нельзя, – говорит мэр Иванов. – Этот пункт создан исключительно для того, чтобы люди транзитом дальше отправлялись в нашу страну. У нас более 2,5 тысяч своих, областных жителей эвакуированы в безопасные места...
В гостинице, что в центре Белгорода – объявление: «Уважаемые жители Белгородского района, по всем возникающим вопросам вы можете обратиться к ответственному куратору», далее имя и номер телефона. Белгородский район – это, помимо прочего, и село Красный Хутор, которое за эту неделю обстреляли дважды. В Валуйки, где идут беженцы из Купянска, прилетело в ночь на пятницу, один погибший.
– Так и привезли с Купянска, – подтверждает девушка, несущая на руках вислоухую кошку. – Жалко оставить было. Перенесла нормально, как собака. Надо чего – попросилась, подождала... Хорошая Тоська. Стояли с одиннадцати дня восьмого [сентября], в пять тридцать девятого пересеклись только. Большой семьей, и еще сейчас вот наши доехали. Все живы, спасибо. Говорят, что из Шебекина людей эвакуируют. Не, брешут? Сами там были сейчас? Ну опять фейки, получается. Всюду фейки.
КПП «Шебекино»
– Все-таки нам не 20 лет. И болячек целый букет. Я, например, после двух инфарктов. Работы там не было, в последнее время работал охранником. По профессии водитель. Был.
– Да что «был», работать тебе и работать.
– Кто возьмет? Мне 53 года.
– И шо? Молодой мужик.
– И нишо. Два инфаркта у молодого.
– Два кофе, пожалуйста. С сахаром и без, – подходит к раздаче бесплатного питания только что приехавший на автобусе.
– Давайте вы у нас покушаете, – предлагает волонтеры. – Бутерброды, горячее, холодно же.
– Да нет, спасибо. На «Вираже» хорошо поел, сейчас вот ждать приехали.
– Кто у вас?
– Отец с сестрой. Если придут, так вместе поедим...
– Та нормально, упадет давление, – говорит пожилая женщина, вышедшая из палатки медицинской помощи. Сразу после того, как перешла КПП с той стороны. – 150, нормально.
– Может, голодная? Покушайте? – предлагает Наталья Манусьянц, реаниматолог из больницы в Шебекине, здесь же – дежурный медик-волонтер.
– Та спасибо, – отказывается женщина, уходя к встречающим: четверо из Волчанска, теперь пятеро, все в сборе, дальше в Волгоград к родне.
– На хронику, разволновалась, – говорит врач Манусьянц. – В основном с нервными состояниями приходят. Вот эта женщина сказала, что ее дом заняли [украинские] солдаты, пятеро, и машину отобрали... Ну хоть сама жива, слава Богу.
ПВР «Вираж», Белгород. Психолог Андрей:
– Люди напряжены, но они находятся в адаптивном состоянии. Они в целом способны строить перспективу на будущее, понимают, что здесь надолго не останутся. Каких-нибудь ситуаций, выбивающихся из ряда вон, на которые стоит обратить внимание, пока что не происходит. Постоянно обхожу людей в палатках, слушаю, о чем они общаются... Они не чувствуют себя хорошо. Но они способны к дальнейшей жизни. Они все знают, что я здесь, что с ними психологи, вот в этой палатке, и всегда могут обратиться.
К нам отдельно приходят по большей части с «я не знаю, что делать с будущим». Задача каждого психолога, находящегося здесь, – вывести человека из стрессовой ситуации. Посредством расспроса, посредством каких-то упражнений – вывести его на то, что, вообще-то, жизнь не закончилась, она продолжается. И то, что происходит сейчас, – не будет вечным. Когда человек к этой мысли хоть чуть-чуть приближается, у него появляются планы на какие-то дальнейшие истории. Вот. Это, по факту, основной запрос...
Психологи делят палатку на «Вираже» с походным храмом. В одной половине – столы и кушетки, в другой – иконы, кадила и богослужебные книги. Священник бывает утром и вечером.
– Разные функции – дело одно, – говорит Андрей. – Сказать, что атмосфера критичная – нет. Она напряженная – такая, какой и должна быть в подобных условиях. Чего-то сверх того не происходит.
КПП «Шебекино»
– И кому мы сейчас нужны? Одним 30 лет назад поверили, другим сейчас...
– А теперь если вернешься, то могут либо посадить, либо убить. А может, ничего не будет. Хрен его знает.
– Я уборщицей работала, простой человек. Мне ничего не будет, типа. Но я боюсь.
– У меня жена работала с Россией, вы же понимаете, что с нами будет. Мать там осталась, ее сестра не захотела. Живет вдвоем с теткой. Та говорит, могилы родителей, дом. А мы все бросили, собрались за полчаса. Те, которые работали, – понимаешь, что с ними сейчас делают?..
– Мы вот в Шебекино приехали – добродушно все, нормально. А дальше – в Ростове дочка, она говорит, что на харьковские машины люди бросаются: «Чего вы сюда приехали, теракты устраивать?» Почему-то неадекватно там принимают.
– Да вчера возле школы, что у рынка, дело было. Остановились поговорить – выбежали, замахали: «Уезжайте, украинские номера!»
– Хотя, в принципе, да. Я понимаю, что терактов боятся. Перестраховываются.
– Но нельзя же так говорить.
– Мы знаем, с каких аккаунтов распространяется подобная недостоверная информация – мол, террористы среди беженцев. Выявляем тут же, в связке [с правоохранительными органами] пресекаем всячески, – говорят в администрации Шебекина. – Но у нас как с этим делом: кинул [в Сеть] – сожрали, кинул – сожрали. Будем активнее с этим работать, людей обижать нельзя. Тем более беженцев.
ПВР «Вираж», волонтеры
– А где ваш вкладыш о пересечении границы? – спрашивает молодой, но строгий постовой у входа в пункт.
– Так мы русские, белгородские. Мы пришли помогать...
– А зачем вы мне тогда российский паспорт даете?
– А проверять? Вот продукты, вещи для беженцев...
Одна из Якутии, другая из Саратова, обе – уже много лет как белгородские, и обе на пенсии. Дочка Ольги – завсегдатай группы ВКонтакте, где координируется народная помощь беженцам в ПВР.
– Я увидела, что руки нужны, – говорит Ольга, – и хотя бы на пару-тройку часов пришла, пока внучку из школы забирать не надо. Да вот Наталью подругу взяла.
– Сласти-конфеты в первую палатку, там обычно детки питаются, – говорит Людмила, раздающая вещи. Вещей много, на раздаче пятеро, на приеме – кажется, что полсотни беженцев.
– Спасибо, – говорит Ольге и Наталье женщина в первой палатке; там только начинают накрывать обед для детей. – Конфеты, апельсины, – все разложим после еды, чтобы аппетит не попортили. Все разберут, не переживайте...
– Так, с едой разобрались, – говорит Мария. – Теперь посмотрим, где пригодитесь.
– Вода есть? – спрашивает ее беженец.
– Питьевая в бочках, – показывает волонтер.
– И моющие средства. Постираться, – продолжает мужчина из вновь прибывших: семья, своя машина, почти сутки очередь на российскую сторону, «дальше куда скажут, лишь бы дальше».
– Это вот там есть помещение, – говорит Мария. – Там стиральные машины стоят, около них средства.
– А с водой что? Набрать не во что даже. Только приехали, – говорит он.
– Сразу бы сказали, ну чего вы, – Мария отбегает, появляется со штабелем фабричных пластиковых бутылок, полных воды. – Выпьете эту – будете наливать из бочек сюда же, не теряйте, не выбрасывайте.
– У меня свои работники – студенты-правоохранители, после пар пришли, – объясняет пенсионеркам «хозяйка» очередной волонтерской палатки.
– Да мы понимаем, что вам молодежь нужна. А мы две бабульки – конфеты, фрукты, печенье, вещи, рабочие руки, – говорят Ольга и Наталья.
– Товарищи волонтеры! Есть две прекрасные женщины, готовые помогать на сортировке. Вам нужны? – спрашивает Мария очередных организаторов помощи.
– Еще как, – отзывается из палатки парень. – Вещи, предметы гигиены.
Фасовать пакеты с комплектами – мыло, щетка-паста, рулон бумаги. Это людям в дорогу: Самара, Орел, Воронеж, далее везде. Плюс сухпайки.
– Поставим тут, – говорит один из волонтеров и размещает пакет с чем-то разноцветным пластиковым у автобуса на Ейск. – Кому надо, тот возьмет.
В пакете – разноцветные детские горшки.
– Только, если можно, наденьте, – организатор протягивает Ольге и Наталье фартуки. – Видите, сколько людей тут – чтобы сразу можно увидеть было.
«Бабульки» облачаются в фартуки «Скорая молодежная помощь».
Давно известно, что у нас прекрасная молодежь. Причем любого возраста.
КПП «Шебекино»
– Поехали в Белгород на «Вираж» с нами? – предлагает кто-то. Вечер, уже понятно, что больше никто с той стороны не выйдет. – Не ночевать же в машинах?
– Будем ждать.
– Чего ждать?..
– Наших ждать.
– Ночью не ходят.
– Все равно. Чего туда-сюда ехать.
– Я вообще хочу вернуться.
– Пока еще рано возвращаться.
– Я ж не говорю, что сию секунду.
– Через время.
– А сколько это время будет: день, два, неделя, месяц? Или полгода? А в зиму у меня там паровое [отопление], сейчас все полетит к черту.
– Да оно и так полетит.
– Не дай Бог, мародеры позалазят, увидят, что дом пустой.
– Страшно. Придет человек домой, захистники увидят – и все, труп.
– А если все же в пункт временного размещения?
– Ага. А там говорят: или езжай во Владивосток, или в Пензу.
– Владивостока не было. Краснодар, Воронеж, Курск, Орел.
– Соседние области – куда ни шло.
– Не хотелось бы далеко куда-то.
– И потом, там матери 77 лет. Тоже после инсультов. И связи нет узнать, как она, шо.
– Надо возвращаться.
– Вместе со всеми лучше.
– С кем?
– С ними. Как ушли, так и вернутся же. Будет там Россия. Иначе зачем нам было это все.