В России 2 сентября отмечают День воинской славы – день окончания Второй мировой войны. Вспоминаем героев, отстаивавших честь и свободу родины на всех фронтах. Говорим им добрые слова. И чаще всего совершенно не задумываемся о тех, кто воевал против нас – воевал не из ненависти, а просто потому, что родился на другой земле и искренне верил в то, что его ведут правильным путем.
Один из них – 90-летний бывший японский камикадзе. В 1945 году он не сомневался в том, что обязан выполнить долг перед своей страной. И кто знает, скольких советских солдат положил, будучи пулеметчиком в отряде солдат-смертников Квантунской армии.
Его зовут Петр Танака. Или – в как в юности – Акио, что в переводе с японского означает «яркий мужчина». Без малого полвека он честно работал – мотористом, пастухом, кочегаром – на экономику сначала СССР, потом РФ. Давно разучился писать и читать иероглифы. Разговаривая по-японски, с трудом подбирает слова. На вопрос: «Хотелось бы вернуться на родину?» – чаще всего отвечает: «Нет!» Наверное, так оно и есть. Однако по ночам, пусть и не часто, видит во сне цветущую сакуру.
В этом году Танака-сан (или сельский пенсионер дядя Петя) все-таки поедет в Японию. Так сложилась жизнь.
Петр Танака (фото: Андрей Лазурин)
|
ВЗГЛЯД: Вы, господин Танака, через месяц собираетесь в Японию. Но почему все-таки так долго – больше семи десятков лет – откладывали поездку?
Петр Танака: С моей пенсией далеко не уедешь.
ВЗГЛЯД: Ну хорошо, это сейчас. А раньше, когда работали? Неужели не хотелось встретиться с родственниками?
П. Т.: Так у меня ж там никого не осталось. Мамы не стало, когда мне было четыре года. Отец тоже умер. И мачеха.
ВЗГЛЯД: А сестра? Она ведь, если не ошибаюсь, жива?
П. Т.: Жива, только я про нее ничего не знаю. Она даже не ответила на письмо-запрос, который ей отправило генконсульство Японии. Видимо, не может простить. Я же был тэйсинтай – доброволец-смертник, но сдался в плен вместо того, чтобы сделать себе харакири. Кодекс камикадзе – слышали, знаете?
ВЗГЛЯД: Конечно. Даже выписала, когда ехала к вам: «Смерть легче пуха, ты ее даже не почувствуешь, поэтому бояться умереть не стоит. Все произойдет мгновенно, и душа твоя обретет вечность, а имя – уважение в обществе».
П. Т.: Ну вот... А я не разрезал себе живот, значит, стал предателем. А по нашим обычаям вся семья предателя покрывается позором.
В общем, меня в Японии никто не ждет. Разве что сакура? Она ведь уже 72 весны без меня цвела. Может, помнит своего Акио, как вы думаете?
ВЗГЛЯД: Помнит, не сомневайтесь. Но объясните, пожалуйста, что вас заставило записаться в отряд смертников?
П. Т.: В 1943 году, когда я окончил восемь классов школы, война была в самом разгаре и наши власти призывали молодежь идти добровольцами на фронт. Я и пошел.
Меня записали – не помню, правда, в какую часть. В общем, в Квантунскую армию.
ВЗГЛЯД: Вы уже умели стрелять? Или добровольцев сначала посылали в какую-то школу молодого бойца?
П. Т.: Ничего такого не было. Через неделю посадили в поезд, отправили в Маньчжурию. Там было тогда более миллиона японских солдат. А стрелять нас учили еще в школе – и из карабина, и из автомата, и из пулемета.
ВЗГЛЯД: Свой первый день на фронте помните?
П. Т.: Еще бы! Выкопали ячейки, установили пулеметы. Китайцы нас атакуют, стреляют, мы – в них. И мы, и они погибали тысячами...
Видите, у меня следы на обеих руках? Это в меня китайский пулеметчик попал.
ВЗГЛЯД: В госпитале долго лежали?
П. Т.: Совсем не лежал. Доктор намазал мне чем-то раны, забинтовал, а через два дня я снял бинты – и снова воевать. Больно, конечно, было, но меня за это наградили медалью.
ВЗГЛЯД: И присвоили звание сержанта?
П. Т.: Нет. Сержантом – гунсо – я стал позже, когда взял в плен большого китайского начальника, генерала.
ВЗГЛЯД: Как вам это удалось?
П. Т.: Да как – как?.. Пошли ночью, впятером. Ползком, тихонько-тихонько. Один из наших в часового метнул нож – и насмерть. Я открыл палатку, вижу – генерал спит, укрывшись ковром. А под подушкой – пистолет.
Я пистолет из-под подушки вытащил, генерала в простыню замотал и потащил.
ВЗГЛЯД: Погодите, погодите, господин Танака! Генерал что – не кричал и не сопротивлялся?
П. Т.: Так он же был в наркотическом опьянении. У китайцев половина войска были наркоманами. Да и вообще они плохо воевали. Накурятся своих наркотиков и спят под кустами. Какие ж это солдаты?
В общем, за выполнение этого задания мне вручили золотую медаль, присвоили звание сержанта, и я стал командиром. У меня в подчинении было 27 человек.
ВЗГЛЯД: Как вас на передовой кормили?
П. Т.: Еды хватало. Повар варил кашу и суп на большом костре, а когда не мог готовить, нам давали сухой паек.
ВЗГЛЯД: С обмундированием тоже все было хорошо?
П. Т.: С этим – по-разному. Кадровые части имели полные комплекты формы, а пополнению не хватало ботинок, солдаты плели себе сандалии из соломы.
Акио Танака (фото: из личного архива)
|
ВЗГЛЯД: А где вы мылись, приводили себя в порядок?
П. Т.: Какое мытье?! В войну некогда и негде было мыться. Это было очень тяжело – жара же стояла страшная, все мучились. Ходили по очереди к болоту или к луже, там и мылись. Без мыла, конечно, его не было совсем. Песком натрешься – вот тебе и вся гигиена.
ВЗГЛЯД: Но с информацией, надеюсь, все было нормально? Вы знали, что был взят Берлин, что закончилась война в Германии?
П. Т.: Все мы знали.
ВЗГЛЯД: Артисты к вам приезжали?
П. Т.: Бывали. Помню, ансамбль – человек тридцать парней и девушек. Как раз затишье было, мы все сидели по своим окопам, а они на горке танцевали, песни пели. Не русские, конечно, наши, японские.
ВЗГЛЯД: Понятно, что не русские, вы ж с русскими тогда воевали. А как, кстати, вам советские солдаты? Лучше, чем китайские?
П. Т.: Да что там говорить... Конечно. Но и мы хорошо сражались. У русских были большие танки, в них садились по четыре–пять человек, а в наши – только три. Однако и мы хорошо стреляли.
ВЗГЛЯД: Сильному противнику не обидно и проиграть.
П. Т.: Что вам сказать... Это ведь не мы проиграли – наши генералы подписали капитуляцию. А мы воевали хорошо, смерти не боялись.
ВЗГЛЯД: Как с вами обращались, когда вы попали в плен?
П. Т.: В Хабаровске? Хорошо обращались, не били, кормили вовремя, рыбу соленую часто давали, горбушу.
С немцами, конечно, обходились хуже. Мне их было жалко, я им частенько отдавал свой паек – рисовую кашу. В пакет бумажный заворачивал и носил.
ВЗГЛЯД: Когда японских военнопленных начали отправлять на родину, многие уехали. Почему же вы остались?
П. Т.: Уехали рядовые. А мы, командиры, были уверены, что на родине нас за предательство либо повесят, либо расстреляют. В Японии закон строг.
ВЗГЛЯД: Вы, вернувшись в 55-м, попали бы под трибунал, так?
П. Т.: Точно.
ВЗГЛЯД: А сейчас поедете – вам это не грозит? Прошел срок давности?
П. Т.: Ну, думаю, таким стариком военный трибунал вряд ли заинтересуется.
ВЗГЛЯД: Вот уж на старика вы точно не похожи!
П. Т.: Елки-палки, неужели правда молодо выгляжу? Эх, жаль, жизнь быстро пролетела.
ВЗГЛЯД: Жалеете, что пришлось большую ее часть провести не на родине, или стали в России совсем своим?
П. Т.: Своим в России, скажу честно, я так и не стал. А про родину – что ж... Очень, конечно, хочется посмотреть, как там сегодня живут. А вы в самом деле думаете, что моя сакура меня все еще ждет?
Автор и редакция благодарят за помощь в организации этого интервью Андрея Лазурина, председателя международного военно-исторического объединения FRONT LINE.