Парней из военно-исторического объединения FrontLine в Эстонии знают хорошо. Они всегда на виду, потому что им до всего есть дело. Если в Эстонии не допустили к прокату какой-либо фильм о войне, устраивают просмотр в Доме российской культуры. Когда наступает май, развозят подарки ветеранам. Если пришли в негодность памятники на могилах советских солдат, подправляют их и восстанавливают. Если находят в лесах останки бойцов, пишут километры писем, чтобы добиться разрешения на их захоронение.
Видели бы вы, как нас там встречали! Народ на митинг собрался со всего города. Вот это я и называю достойными проводами
Одни – в основном те, кого в Прибалтике принято называть русскоязычными – их за такие дела искренне благодарят. Другие, называющие себя «истинными патриотами», жгуче ненавидят, считают «российскими выкормышами», отказываются принимать на работу, в открытую желают провалиться во время поисковых работ в самое глубокое эстонское болото. Будто бы кому-то может быть во вред то, что незахороненные остатки солдат предают земле.
Чаще всего на таких могильных плитах нет имени – время безжалостно стерло имена улетевших со стаей белых журавлей. Но иногда они возвращаются, перестают быть «неизвестными солдатами». Одна из таких историй, начавшись во время поиска под Нарвой, завершилась на днях в казахстанском городе Семей, бывшем Семипалатинске. Граждане трех государств – Эстонии, России и Казахстана – на протяжении полугода работали как единая команда, чтобы упокоить одного бойца.
Об этой истории, о праве бойцов на достойные похороны, а также о том, другом или врагом является эстонское государство для поисковиков, газета ВЗГЛЯД поговорила с представителем по международным делам Таллинского общества участников Второй мировой войны, руководителем военно-исторического клуба FrontLine Андреем Лазуриным.
ВЗГЛЯД: Скажите, Андрей, то, что сегодня отношения России с Эстонией при всем желании не назовешь безоблачными, серьезно отражается на вашей деятельности?
Андрей Лазурин (фото: из личного архива)
|
Андрей Лазурин: Так ведь мы же не имеем ничего общего с политикой. Просто находим и захораниваем останки солдат.
ВЗГЛЯД: Это разрешено законом? Власти вам не препятствуют?
А. Л.: Открытого противодействия, как, скажем, в Литве, в Эстонии нет. Скорее даже наоборот, во многих случаях нам помогает не только министерство культуры, но и министерство обороны. Конечно, без определенных сложностей на уровне восприятия некоторых чиновников не обходится. Но мы уже давно к таким вещам привыкли и научились с ними более-менее справляться.
ВЗГЛЯД: Население тоже относится к вам доброжелательно?
А. Л.: Если обобщать, получится 50 на 50. Есть много примеров, когда 80-летние бабушки – скрюченные, с палочкой – ведут нас по лесу два–три километра, чтобы показать заброшенное захоронение. Но сталкиваемся, конечно, и с негативным отношением. Некоторые открытым текстом говорят: «Зачем вы тащите из леса косточки оккупантов? Кому это надо?» Или еще хлеще, спрашивают: «Вы ведь, помимо прочего, занимаетесь реконструкцией сражений Красной армии, то есть умеете обращаться с оружием, имеете неплохую физическую и тактическую подготовку. Если случится конфликт с Россией, на чьей стороне будете?»
ВЗГЛЯД: И на чьей?
А. Л.: Хороший вопрос...
ВЗГЛЯД: Есть еще пара вопросов, на которые вы, возможно, не захотите отвечать.
А. Л.: Какие?
ВЗГЛЯД: Первый – найденных нацистов вы тоже хороните? И второй – это правда, что среди поисковиков много таких, кого не интересует упокоение останков солдат? У них совсем другие, меркантильные интересы?
А. Л.: Останки немецких солдат мы передаем представителям германского Союза по уходу за воинскими захоронениями. А что касается копателей, которые называют себя поисковиками... Я, конечно, сталкивался с вариантами, когда люди шли в лес, копали и скрывали свои находки, а потом эти вещи начинали появляться в магазинах. И еще меня всегда сильно задевает, когда тела бойцов находят, упаковывают в мешки и оставляют в лесу. У тех, кто этим занимался, явно нет стремления проводить героев достойно.
ВЗГЛЯД: Вы сказали: проводить достойно. Это, по-вашему, как?
А. Л.: Это на кладбище, куда потом будут приходить люди, чтобы поклониться и возложить цветы. Но бывает и по-другому. Вот, допустим, мы только что захоронили артиллериста Николая Сорокина, которого поисковик Юрий Коршенков нашел под Нарвой.
ВЗГЛЯД: Как вы узнали имя этого бойца?
А. Л.: При нем находилась медаль «За отвагу», и на ней четко читался номер. Мы запросили Центральный архив Министерства обороны России. И нам ответили, что эта медаль была вручена 1 февраля 1944 года уроженцу города Семипалатинска Казахской ССР, рядовому 781-го стрелкового полка 124-й стрелковой дивизии Николаю Федоровичу Сорокину.
ВЗГЛЯД: Под Нарвой, если не ошибаюсь, находится крупное воинское захоронение – Синимяэ. Почему его захоронили не там?
А. Л.: Похоронили у него на родине, в Семипалатинске, теперь этот город называется Семей. Так захотели его дочери. Когда мы их разыскали, они сразу же написали: «Если можно как-то перевезти останки в Казахстан, помогите! Мы возьмем кредит в банке и все оплатим!» Но кредит брать им не пришлось. К делу подключился председатель казахстанского Контртеррористического комитета Аманжол Уразбаев, и часть расходов взяла на себя казахстанская сторона. А недостающую сумму добавил петербургский меценат Грачья Погосян.
ВЗГЛЯД: Деньги, конечно, вопрос серьезный. Но ведь такие дела всегда сопряжены с большой бюрократической волокитой, а в этом случае надо было решать еще и дипломатические вопросы.#{ussr}
А. Л.: Мы работали совместно с коллегами – клубом Osting, и нам помогали все – и министерство обороны, и МИД Эстонии, и генеральное консульство Казахстана, и посольство Российской Федерации.
ВЗГЛЯД: А посольство России почему?
А. Л.: Как же! Этот боец участвовал в обороне Ленинграда, поэтому его сначала проводили в Эстонии, в Кохтла-Ярве, потом провели церемонию прощания в Петербурге, и уже оттуда я повез гроб в Астану. Видели бы вы, как нас там встречали! Народ на митинг собрался со всего города. Генералы, заместители министров и депутаты парламента стояли навытяжку и отдавали честь простому солдату. Вот это я и называю достойными проводами.
ВЗГЛЯД: Захоронения всегда сопровождаются такими пышными мероприятиями?
А. Л.: Нет, конечно. Но, кстати, мы впервые в истории Эстонии предали земле этнического эстонца – красноармейца, который погиб при обороне Керчи в 1942 году. Крым тогда еще входил в состав Украины, и сначала останки были доставлены в Киев. Там во Дворце ветеранов прошла торжественная церемония передачи, причем присутствовали представители МИД Эстонии.
ВЗГЛЯД: И все-таки странно, Андрей. Солдаты, о которых вы рассказываете, служили в армии, которую в Прибалтике считают оккупационной, а на церемонии – дипломаты...
А. Л.: Для нас то, что они не отказались прийти, стало определенного рода победой.
Потом останки доставили в Петербург, и оттуда – на юг Эстонии, где этого человека – его звали Артур Хооп – подхоронили к матери. Вот и получается – и государство проявило уважение, и удалось показать людям, что все, может быть, не так плохо, как пытаются иногда показать.
ВЗГЛЯД: Для меня всегда большой вопрос – кому вообще нужно показывать, что после распада СССР мы со вчерашними братьями стали врагами?
А. Л.: Трудно сказать. Я ведь говорю: мы далеки от политики. Вы поймите, у FrontLine и без того очень большой объем работ – и поисковая деятельность, и сотрудничество с ветеранскими организациями, и уход за воинскими захоронениями. Кстати, я особенно горжусь тем, что мы восстановили и поменяли в Эстонии более 80 памятников, из них 54 – совместно с администрацией Ленобласти. Нам ведь довелось пять лет работать с Комитетом по молодежной политике при правительстве ЛО. Мы делали заявки на изготовление утраченных могильных плит. Их изготовление оплачивало правительство Ленинградской области, оставалось лишь перевезти плиты в Эстонию и установить.
ВЗГЛЯД: Получается, практически все ваши проекты имеют международный статус?
А. Л.: Выходит, что так. Но, если бы не работала большая международная команда единомышленников, вряд ли нам вообще удалось хоть что-нибудь сделать.
ВЗГЛЯД: Среди поисковиков, наверное, много молодежи?
А. Л.: К сожалению, нет. Средний возраст – 25 плюс. А с молодежью большая проблема. Ее нет. И я не знаю, как с этим бороться.
ВЗГЛЯД: Вопрос тоже серьезный, особенно если учесть, что именно пишут сейчас в европейских учебниках истории. Но те, кто с вами работает в FrontLine, видимо, полностью разделяют ваше отношение к делу?
А. Л.: Есть, конечно, люди, которые в поиске находятся по каким-то собственным причинам. Но перед своими ребятами я ставлю единственную задачу: каждый погибший боец должен быть найден и упокоен с миром.
ВЗГЛЯД: Но разве можно хотя бы примерно знать, сколько еще неизвестных солдат лежат в земле?
А. Л.: Вы, конечно, правы. Но мы их подымаем и подымать будем.