Накануне двухсотлетия Отечественной войны ведущиеся не первый год споры историков вновь стали достоянием широкой общественности. Так, например, главный хранитель музея-панорамы «Бородинская битва» Лидия Ивченко в интервью газете ВЗГЛЯД высказала мысль о том, что точку зрения на события 1812 года сегодня вновь попытаются изменить.

На протяжении шести без малого лет Россия была прямым стратегическим союзником Наполеона, благодаря Наполеону России досталась Финляндия, Россия захватила владения на Карпатах, предполагался раздел Османской империи

«Время от времени наступают периоды, когда появляется искушение пересмотреть историю и даже отказаться от нее. В такие моменты многим кажется, что предшествующие поколения заблуждались в отношении тех или иных фактов или исторических лиц, что вся история была мифологизирована», – пояснила Ивченко.

Между тем существует значительное количество специалистов, которые не слишком доверяют распространенному убеждению о том, что война между Россией и Францией была еще одним этапом нашего противостояния с Западом.

О том, что нам делать с нашей историей и какие уроки стоило бы извлечь из войны 1812 года и победы 1813 года, газете ВЗГЛЯД рассказал Кирилл Серебренитский, историк-наполеонолог, медиатор Восточного бонапартистского комитета.

ВЗГЛЯД: Кирилл, вы, наверное, помните, что, когда праздновали двухсотлетие Пушкина, размах торжеств удивлял воображение: за полгода все было баннерами завешано, беспрерывно стихи читали с экрана, Пушкин был слышен из каждого утюга. Но почему-то война 1812 года, совершенно пушкинское время, такое же далекое от нас, в свой двухсотлетний юбилей кажется менее представленной. Или я ошибаюсь?

Кирилл Серебренитский: У меня такое же ощущение. Более того, незадолго до официального старта праздничной кампании мы увидели целую серию бородинских скандалов. Во-первых, оказалось, что часть экспозиции в музее Бородино разграблена, во-вторых, с начала года идут сообщения, что то самое поле застраивается коттеджами, территория поля сокращена на 40% – именно в этом году, в честь юбилея – в коммерческих целях. Памятники, как вы, наверное, знаете, все в строительных лесах и заляпаны краской, мои знакомые французы туда в июле ездили, и вот сейчас я смотрю по подписке во французских и итальянских группах множество фотографий этих памятников в процессе активной стройки. То есть двухсотлетие застало совершенно неожиданно. Все думали, что оно как-нибудь проскочит, но нет.

Юбилей проводится как-то чрезвычайно вяло и лениво, не реставрируются памятники, в совершенно запущенном состоянии здания, которые связаны с 1812 годом, я уж не говорю о провинции. Меня пригласили на грандиозное представление на Бородинском поле 31 июля, но меня пригласили французы, и из переписки я знаю, что большая часть усилий легла на западные страны, то есть все едут за свой счет, размещаются за свой счет, ищут транспорт, ищут переводчиков, они уже заранее знают, что их никто не будет встречать. Наоборот, они уже заранее обсуждают вопросы политкорректности – нельзя быть слишком французом, нельзя слишком почитать Наполеона, это Россия. То есть они едут на мероприятие своими силами, своими средствами, совершенно не чувствуя, что Россия в этом как-то заинтересована. А по телевизору покажут грандиозные празднества.

При этом вот как раз эффект Пушкина – он действует. Еще с прошлого года началось яростное возрастание количества заявлений и по поводу императора Наполеона, и по поводу Запада, который вечно воюет с Советским Союзом – Россией, про разлагающийся Запад, который пытался в начале XIX века захватить Россию, уже тогда, мол, все и началось. Были заявления патриарха (это весна 2011 года), когда заново была восстановлена торжественная литургия по поводу победы над двунадесятью языками, была серия заявлений православных священников.

ВЗГЛЯД: РПЦ всегда, кажется, Наполеона не жаловала...

К. С.: Их право, я в церковные дела не лезу, дело не в этом. Я поддерживаю общение со многими учеными, и я заметил яростное нарастание патриотизма и среди ученых. Если в 2010 году я достаточно добродушно перекликался с коллегами по поводу взаимодействия французской и русской разведки, то в 2012-м они начали занимать какие-то очень жесткие позиции, сурово формулировать, и переписываться с некоторыми людьми стало скучновато, потому что история стала подменяться публицистикой. Вы поймите, это не жалоба, я просто пытаюсь уловить дух времени.

ВЗГЛЯД: То есть дух времени, о котором вы написали в своем блоге, – это сделать из Отечественной войны новый символ победы русского духа?

К. С.: Действительно, идеологически то, что происходит, – это какой-то взмыв чувственного, актуального восприятия событий 1812 года – такое чувство, что Наполеон был буквально сегодня с утра, многих раздражает, что в этой войне участвовали две стороны, то есть необходимо рассмотреть разные точки зрения. К юбилею 1812 года до сих пор не переброшен мостик через гигантскую информационную пропасть, потому что источники, в том числе и российские, очень далеки.

Базовые первоисточники российского происхождения (переписка Александра I, переписка полководцев, штабные документы) – они давно опубликованы во Франции, но их нет в России. Действительно, наблюдается некий идейный поток издательского шквала, стало больше книг на эту тему, но этот поток совершенно не историчен, он публицистического склада, использует события 1812 года для подкрепления одной-единственной парадигмы: извечной борьбы Запада против России.

ВЗГЛЯД: То есть нашествие Наполеона не было борьбой Запада против России? Это было чем-то иным?

К. С.: Никакого Запада вообще нет. Есть такой континент – Европа. Россия там территориально находится, ведь Россия – это европейская страна с большой территорией за Уралом, поэтому противопоставление России и какого-то Запада – это идеологема, которая объявляет войну географии. События 1812 года в схоластическом, школьно-мифологическом комплексе радикально идентифицированы: это, если угодно, наиболее фальсифицированный исторический комплекс во всей истории.

Это я как раз и определяю термином «бородинизм». Бородинское сражение – битва, которая во всех странах, кроме России, называется Московской битвой, то есть сам термин «Бородино» – он уже, собственно, скрывает суть этого сражения. Тот, кто потерял Москву, – тот разгромлен. Соответственно, речь идет о грандиозном поражении. При этом князь Голенищев-Кутузов Смоленский – великий полководец, и победа над Наполеоном действительно была великой, и можно даже точно определить имя этой победы – это Малоярославец. Победа русской армии над французской – это победа под Малоярославцем. Очень характерно, что это сражение упоминается через запятую в списке кампаний и совершенно никак не празднуется, не отмечается. Собственно говоря, оно известно только внимательным читателям и специалистам. А Бородино находится в эпицентре.

ВЗГЛЯД: Ну, вы же понимаете, что Бородино находится в эпицентре, потому что о нем сначала Кутузов... простите, Лев Толстой написал, а потом Сергей Бондарчук снял кино.

К. С.: Вы совершенно правы в своей оговорке, потому что все началось с отчета Голенищева-Кутузова, который об этом сражении отчитался так, что можно было понять, что это победа. Естественно, тогдашний идеологический аппарат был в этом заинтересован, и эта версия была растиражирована сразу после сражения. Но тогда это не определяли как великую победу, но сумели облечь в некий идеологический кокон, в котором это выглядело не совсем как поражение. И именно от Голенищева-Кутузова пошла версия о том, что это все – грандиозная хитрость, которая заманила противника в ловушку.

Собственно, Михаил Илларионович славился как грандиозный составитель отчетов, его карьера на этом строилась, что, конечно, не умаляет его заслуг как полководца. Наполеон, кстати, тоже этим отличался, и он очень изящно, точно и вдохновенно составлял отчеты о поражениях, которые показывали, что это, возможно, победа. Тогда тоже работал идеологический, пропагандистский аппарат, который был эффективен. И вот и 200 лет спустя грандиозное поражение поставлено в центр, на нем зиждется вся патриотическая кампания, это и определяет всю дальнейшую систему классификации этих событий.

ВЗГЛЯД: А на самом деле это было что? Россия одолела своего кумира?

К. С.: Еще какого кумира. Вот, послушайте:

Был век бурный, дивный век: / Громкий, величавый; / Был огромный человек, / Расточитель славы. / То был век богатырей! / Но смешались шашки, / И полезли из щелей / Мошки да букашки.<...> Фраз журнальных лексикон, / Прапорщик в отставке, / Для него Наполеон – / Вроде бородавки.

Это – отрывок из стихотворения Дениса Давыдова, генерал-лейтенанта русской армии. Страстным бонапартистом был покоритель Кавказа Алексей Петрович Ермолов. Да и князь Голенищев-Кутузов Смоленский был сторонником немедленного союза с Наполеоном после вытеснения Наполеона из России и умолял Александра I заключить мир, начиная со 2 января 1813 года.

ВЗГЛЯД: А как же антихрист? Объявили же?

К. С.: В манифесте Наполеона назвали не антихристом, а лжемессией, точнее, объявили, что иудеи в Париже ему поклоняются как лжемессии, из этого мистики и толкователи уже свои выводы сделали: Наполеон – антихрист, или предтеча антихриста, или предсказанный в Апокалипсисе Аполлион. Вся эта история, случившаяся перед Аустерлицем, – это как раз басня, из коей следует мораль, что теологический термин следует полегче употреблять в мире внешней политики. Потому что в декабре 1806 года было объявлено, а в июле 1807 года был заключен Тильзитский мир между Россией и Францией.

Тильзитский договор имел семь секретных статей, которые не просто определяли мир, они предполагали создание единой российско-французской армии под командованием одного из французских маршалов и общие стратегические действия в направлении Османии, раздел Османии между Россией и Францией. Фактически российские контингенты были включены в состав Великой Армии, самый большой – это корпус Сергея Голицына, 40-тысячный корпус, который был включен в 1809 году под командование Наполеона. Эскадра адмирала Синявина была подчинена стратегическому французскому командованию в Атлантике и Средиземных водах.

На протяжении шести без малого лет Россия была прямым стратегическим союзником Наполеона, благодаря Наполеону России досталась Финляндия (он выиграл войну со Швецией), Россия захватила владения на Карпатах (современная Тернопольская область), предполагался раздел Османской империи. То есть война 1812 года – это комбинация очень сложных внешнеполитических отношений, геополитических проектов, которые нельзя свести к парадигме, что злой Запад голодает и разлагается, его единственная надежда – захватить Россию и отобрать у нее поля.

ВЗГЛЯД: Кирилл, а как так получилось, что при всей, мягко говоря, франкофилии русской элиты, которая думала по-французски, при всех тех отношениях с Наполеоном, о которых вы говорите, как вообще эта война получилась? Ведь логическим образом, как я понимаю, ее вообще не должно было быть. Или же она была предопределена чем-то?

К. С.: Логически она была предопределена острейшими геополитическими противоречиями вдоль восточной границы. То есть и Александр I, и Наполеон стояли перед постоянным выбором между продвижением Наполеона на восток и движением России на запад.

Но если уж совсем коротко, я просто боюсь уйти в исторические подробности, я считаю, что главная причина войны – это прекрасный, продуманный и очень чувственный бонапартизм лично Александра I. То есть Александр I был настолько бонапартистом, настолько он после Тильзита глубоко проникся глобальным проектом Наполеона: единая армия, единый мир, фактически обладание планетой Земля, – что, естественно, как бывает в таких случаях, ему стал мешать Наполеон. Александр I, он был настолько увлечен ролью Наполеона, что хотел занять его место. С 1813 года Александр I начал создавать свою великую армию, именно поэтому 80 тысяч французских солдат были задержаны в России, начались формирования полков, Германский легион и Пиренейский легион, польские солдаты были разбросаны по чешскому и сибирскому казачьему войску, в сибирском казачьем войске в 1814 году наполеоновские уланы составляли примерно 20%, для контингента это, согласитесь, достаточно много.

Александр I, лично сломав и переломив себя, ездил с визитом к пленным французским генералам и уговаривал их перейти к нему на службу, часто терпя оскорбления. Например, пленный генерал Фандам бросил ему оглушительную грубость в лицо: «Зато я не убивал своего отца», – а Александр I стерпел и продолжил с ним переговоры. Хотя в те времена на дуэль вызывали и за меньшее, стерпеть такое – почти невозможно. Александр стерпел. На русскую службу был принят генерал Моро из Соединенных Штатов, барон Жемини, но большинство генералов отказались. После этого Александр I начал секретные переговоры во Франции о замещении Наполеона на престоле, то есть ему был нужен свой кандидат на французском троне. Он вел переговоры с Эженом де Богарне, протежировал Бернадотта, короля Швеции. Он поддерживал проект Наполеона II, и его планы сорвал только Венский конгресс – противодействие Австрии, Пруссии и, конечно, Великобритании.

Если же говорить о начале войны, то, конечно, главный камень преткновения 1812-го – герцогство Варшавское. Александр I хотел его уничтожить как постоянную опасность на границах России, а герцогство Варшавское в своей идеологии сохраняло идею вторжения в Россию и отвоевания прежних областей, Речи Посполитой, то есть это был неразрешимый конфликт. Фактически война началась из-за этого, а потом обе стороны втянулись, то есть Наполеон и Александр I ввели в действие механизм, который не смогли остановить, хотя страшно хотели.

И вот это сложное переплетение не западно-восточных противостояний, не европейских, а именно реалий восточноевропейской границы – оно и породило войну. Вообще в сфере шпионажа 1812 года до сих пор много загадок, которые невероятно опасны для патриотического мифа. Этот простой и радостный миф «опять Запад к нам полез, и мы Западу наваляли» – он здесь на минном поле, и историки рано или поздно приведут эти взрывные механизмы в действие.

ВЗГЛЯД: А ведь действительно наваляли, если коротко. С одной стороны, перед нами стоит задача исторической правды, в том числе и по отношению к Наполеону, с другой стороны, патриотический миф ведь и не обязан быть правдивым, по большому счету. От него не требуется следования деталям, от него требуется убедительность, некая непротиворечивая цельность, своя логика.

К. С.: Естественно, просто я этой логики не разделяю. И вы поймите, этот мой антибородинизм, это мое противостояние мифологии – не антироссийская позиция. Точно так же я решительно выступаю против наполеоновского бородинизма, который говорит о том, что Наполеон был честным солдатом, который не выносил шпионов и не потерпел ни одного стратегического поражения. Все его поражения, мол, это результат действий агентов, а стратегически его никто никогда не разгромил, он не проиграл ни одного сражения. Я по мере сил всегда решительно выступаю против, я считаю, что император Наполеон не нуждается в своих «бородинах» и «скажитедядях». Естественно, он потерпел сокрушительное поражение. Естественно, он многого не просчитал.

Он во многом страшно опередил свое время, потому что у него был мозг программиста, кибернетическое мышление, это была и его сила, и его поражение. Он великолепно просчитывал ситуации и постоянно упускал из виду человеческий фактор. Он всегда терялся перед сумбурностью эмоций, перед тем, что люди действуют вопреки своим собственным очевидным интересам, перед тем, что монархи и главы правительств поддаются влияниям каких-то посторонних людей и разрушают державы. Он все время путался в личностных отношениях.

В частности, одна из причин его поражения в России – то, что он совершенно не просчитал выносливость человеческого разума, человеческой психики. Он просчитал, что даже в случае оставления Москвы такое-то количество людей при таком-то количестве продуктов смогут пройти такое-то расстояние и при этом сохранить физическую боеспособность. При этом он не просчитал, что голодный и совершенно промерзший человек, физически страшно усталый, еще может двигаться, но психологически он уже превращается в вопящее животное, которое просто хочет что-то съесть и погреться. Поэтому его армия и была еще физически боеспособна, но психологически уже сражаться не могла. И он постоянно оступался на таких факторах.

Поскольку Наполеон создавал унитарную систему, империя замыкалась на нем лично; поэтому он и спал по три часа в сутки, потому что решал сам все проблемы сразу: указ о создании Комеди Франсез был подписан в Москве на барабане. По делам французских театров курьеры мчались к нему из Парижа в Москву, без его подписи ничего не действовало. Он просто надрывался в этом страшном переплетении сложнейших тем, гигантского комплекса противоречий.

ВЗГЛЯД: Хорошее основание для мифа о сверхчеловеке, кстати. Как вы думаете, удастся ли все-таки создать этот патриотический миф или что-то может помешать?

К. С.: Я считаю, что вообще вся подобная мифология обречена по определению. История – не окостеневший школьный учебник, это постоянная ревизия, постоянный анализ, бесконечный штурм вчерашних постулатов. То есть нужно либо, как при Сталине, вообще запретить историю, то есть ввести несколько канонических книжек и на этом успокоиться, либо как-то бесконечно модифицировать патриотический миф в соответствии с новыми историческими реалиями, новыми историческими исследованиями. Но я говорю, что патриотический миф как миф о противостоянии России Западу – он, на мой взгляд, настолько не соответствует исторической правде, что он обречен.

ВЗГЛЯД: А какие уроки все-таки можно извлечь из нашей победы в 1813 году? Вот буквально для дня сегодняшнего?

К. С.: Для идеологии война 1812 года намного удобней, чем Великая Отечественная. Война 1812 года может работать фактически на любой аспект российской идеологии. И вот теперь ее медленно запрягают в идеологему противостояния Востока и Запада, продолжения холодной войны, к сожалению.

На мой взгляд, из опыта войны 1812 года нужно вынести, прежде всего, следующее: Россия – европейская держава. Это не Восток, противостоящий Западу, это восточная окраина Запада. Все интересы России, ее надежды и устремления находятся на континенте по имени Европа. И к Европе нельзя относиться как к какому-то святилищу, где сплошные святыни, а мы такие глупые, грязные и несчастные. К Европе нельзя относиться как к благополучному сытому миру, который нас далеко опередил. Этого там нет, потому что там огромные проблемы, я хорошо знаю европейцев, и многих проблем нет в России. Нельзя говорить, что Россия во всех отношениях менее благополучная страна, чем Франция, как Россия в 1812 году, так и современная Россия. Мы и есть Европа, и России нужно сделать все, чтобы погасить конфликты внутри Европы, любую напряженность: не потому, что Европа такая хорошая, а потому, что Европа – это дом, в котором Россия живет. Этот дом – стеклянный, и нельзя бросаться в нем камнями лишь потому, что нам так вдруг захотелось.