Последние десятилетия ведётся много разговоров о кризисе отечественной науки и необходимости её возрождения. Предпринято довольно много шагов: от идеи создания «Сколково» до выделения специализированных грантов на исследования, однако ситуация пока принципиально не изменилась. Одним из показателей кризисной ситуации являются количество российских научных публикаций и степень их цитируемости за рубежом. Формально проблема состоит в том, что российские академические журналы имеют низкий импакт-фактор, но на деле она выглядит куда серьезней.
В СССР был создан альтернативный США научный полюс: он был, быть может, совокупно менее мощным, но он покрывал практически весь спектр научного знания и функционировал независимо
Импакт-фактор показывает, сколько раз в среднем цитируется каждая опубликованная в журнале статья в течение двух последующих лет после выхода. Он рассчитывается путём деления числа цитирований статей в течение определённого количества лет на число статей, опубликованных в данном журнале в течение данных лет.
В России самый высокий импакт-фактор имеют статьи, относящиеся к области физики, но и он, по данным Sciencewatch.com, отстаёт от мировых показателей на 20%. Такое положение дел, конечно, порождает массу вопросов: не потому ли российские научные журналы не цитируются за рубежом, что уровень научности российских статей низок? А если низок уровень статей, то низок уровень науки в целом.
Само существование научных журналов в целом и национальных научных журналов в частности продиктовано важностью распространения той или иной идеи в самом сообществе (здесь речь идет о престиже, грантах на исследования, премиях и наградах) и среди компаний, которые занимаются инвестициями. Так, например, фармакологические гиганты следят за публикациями в профильных изданиях, заключая контракты с университетами, чьи ученые разрабатывают действительно актуальные (пусть и потенциально) для бизнеса темы. В свою очередь за физиками пристально следят представители «оборонки», за гуманитариями – правительственные и политические структуры разных стран мира. Без национальных научных журналов нет национального научного сообщества, а значит и национальной науки как таковой.
Хотя публикации студентов в российских научных журналах являются желательными (и даже необходимыми, когда осуществляется конкурс при приеме в аспирантуру), а аспиранты при допуске к защите диссертации обязаны иметь хотя бы одну работу, опубликованную в издании, имеющем аккредитацию ВАК (Высшей Аттестационной комиссии), абсолютное количество научных публикаций в России очень низкое и, как пишет журнал «Троицкий вариант», даже уступает показателям Ирака и Сербии.
«Рецензенты частенько халтурят»
Как полагает Андрей Старинец, физик, доцент Оксфордского университета, проблема научных журналов, и не только российских, состоит в не вполне качественном рецензировании. Процедура отбора работ во всем мире универсальна: для того чтобы статья прошла в журнал, автору необходимо получить отзыв от одного или нескольких рецензентов. «Рецензенты могут предложить что-то улучшить или исправить в рукописи, иногда возникает диалог рецензента и автора, ведущийся через редколлегию». Проблема во многом заключается в самой процедуре производства научных публикаций, полагает ученый: «Рецензенты частенько халтурят, им, активно работающим учёным, некогда вникать во все детали рукописи, никакой моральной и материальной заинтересованности у них нет».
По мнению Анастасии Савиловой, заведующей лабораторией клеточных технологий в Федеральном Научном Центре акушерства, гинекологии и перинатологии им. Кулакова, в российских журналах публиковаться менее престижно. «В российских журналах, как и вообще в России, процветает принцип кумовства. То есть публикацию часто принимают не потому, что ее рассмотрел независимый совет и признал годной, а потому, что статья пришла через знакомых, и надо же помочь хорошим людям». Чаще всего происходит так, что нужного количества статей не набирается, а публиковать что-то нужно. Поэтому в журналы проходят и такие статьи, в которых авторы понятия не имеют о статистике и результаты своих исследований основывают на единичных экспериментах. Уровень членов комиссий, которые рассматривают поданные статьи в журнал, также недостаточно высок».
«У нас нет стимула к написанию статей, и это усугубляется чрезвычайно низким заработком профессорско-преподавательского и научного состава. Даже профессор МГУ, получающий 50% за статус учреждения, имеет оклад в 33 тысячи. Во Франции это порядка 15 тысяч евро (в Сорбонне), в Германии – 10–12. Доцент, который в Сорбонне является основной фигурой, в МГУ получает не более 15 тыс. рублей», – указывает на еще одну проблему Владимир Миронов, декан философского факультета МГУ, член-корреспондент Российской Академии наук.
«Вина лежит и на академиках»
Однако и это еще не все. Николай Непейвода, главный научный сотрудник Института программных систем им. А.К. Айламазяна РАН, считает, что трудности цитируемости во многом состоят в том, что западные научные эксперты оценивают научные статьи с точки зрения актуальности, мейнстрима. Зачастую те, кто контролируют производство и трансляцию научного знания, оказываются русофобски настроенными.
У этой проблемы есть своя история и логика. В 17–20 веках сформировалась так называемая система «информационных ворот», глобальных мегаполисов, контролирующих мировое материальное и интеллектуальное производство (комплекс городов в Нидерландах (Гаага, Амстердам, Лейден...), Лондон, Нью-Йорк). Страна, которая первенствует в научных технологиях, будет и лидером идеологическим, навязывая всем не только собственные стереотипы поведения и стиль жизни, но и стиль мышления, и условием этого является навязывание собственного языка.
«После Второй мировой войны основное производство научного знания осуществлялось в США. И если в послевоенный период научная база СССР являлась мощным альтернативным США фактором, то после перестройки она подверглась страшному разгрому и была фактически уничтожена. В борьбе двух сверхдержав сильнее оказалась Америка, и советская наука была демонтирована, – комментирует преподаватель ВШЭ Кирилл Мартынов. – В новой экономике она оказалась никому не нужной. Вина за это лежит в первую очередь на государственной элите позднего СССР и реформаторах, но также и на самих академиках тоже».
Андрей Старинец в свою очередь, полагает, что ученых, которые публикуются не в отечественных журналах, а на Западе, легко можно понять.
«В СССР был создан альтернативный США научный полюс. Он был, быть может, совокупно менее мощным, но он покрывал практически весь спектр научного знания и функционировал независимо, с опорой на отечественные силы. На Западе были организованы перевод и публикация многих советских научных журналов. В результате перестройки и того, что за ней последовало, советский научный полюс подвергся страшному разгрому. Помимо этого, в связи с исчезновением тех или иных барьеров, препятствовавших публикации наших авторов в западных журналах, ученые России потянулись к главному полюсу. Это, мне кажется, не есть свидетельство отсутствия патриотизма. Ученому важно, чтобы его/ее результат не пропал в малоизвестном журнале на пыльных полках российского вуза, а был бы обсуждаем и ценим коллегами, являющимися лучшими специалистами по данному вопросу. А лучшие специалисты, как правило, близки к главному полюсу», – пояснил ученый газете ВЗГЛЯД.
Таким образом, в связи с разгромом советской науки в перестроечные и пост-перестроечные годы, произошло отставание в научной сфере, уровень научных публикаций резко упал Русские публикации стали «запаздывать» с цитированием основных мировых «трендов». Например, период между расцветом так называемой «плюмовой гипотезы» в 90-х гг. и упоминанием об этой теории в российских журналах составляет целых 7 лет.
Разомкнуть круг
Теперь же мы имеем дело с замкнутым кругом: отечественные научные журналы не цитируются, поскольку их не читают. Не читают их потому, что они на русском языке. А не переводят потому, что низок уровень научности, который определяется «информационными воротами». Выйти из порочного круга возможно при развитии российской науки – этот тезис поддерживают все опрошенные газетой ВЗГЛЯД специалисты.
Положительная тенденция, пусть и осторожная, в развитии науки прослеживается. Например, по словам Анастасии Савиловой, в области молекулярной биологии за последние пять лет много лабораторий получили крупные гранты и закупили дорогое оборудование. Другое дело, что сейчас проблема стоит не в накоплении новых знаний, а в переходе на качественно иной уровень в оценке и анализе полученной информации. Необходимы новые методы в подходе к научному знанию, а также эффективные механизмы распространения знаний.
«Учитывая некоторый кризис современных моделей распространения знаний (проблему адекватного рецензирования, астрономического роста числа средних по качеству работ, жадность издательств и т.д.), Россия, возможно, могла бы разработать и внедрить новую модель. Над этим нужно очень серьезно работать. Что же касается ситуации с российскими публикациями в целом, то нужно восстанавливать собственный научный полюс, собственную современную науку, в рамках которой присутствовала бы циркуляция научных кадров (а не только их отток за рубеж) и Россия была бы активно включена в международную академическую жизнь. Я думаю, это прочистило бы многие прудики с застоявшейся академической водой. Эти процессы требуют ресурсов, постепенности, осторожности, терпения и, самое главное, когерентной политической воли», – предлагает Андрей Старинец.
Что же касается общих прогнозов репрезентации научного знания, то в том, что англоязычные издания будут доминировать на международном научном рынке, мало кто сомневается.
«Английский язык на нашем веку, скорее всего, останется главным языком науки, сопоставимым по своему значению со средневековой ролью латыни. Число китайцев в науке будет расти, но они тоже будут публиковаться на английском языке. Еще будет расти число индийцев, но они изначально ориентированы на англоязычную науку. США будут продолжать успешно инвестировать в научный хедхантинг, импортировать в страну лучших ученых, и именно американские журналы будут оставаться – года до 2050-го уж определенно – ведущими в мире», – уверен Кирилл Мартынов.