Острова Наньша (Спратли) исторически являются предметом спора. Китай традиционно считал их своими – хотя они и расположены в тысяче километров от самой южной точки страны, острова Хайнань. Как и более близкие к Китаю и занятые сорок лет назад острова Хоангша (Парасельские), они рассматриваются Пекином в качестве исконно китайских земель, открытых в ходе плаваний великого адмирала Чжэн Хэ в начале 15-го века, то есть еще до европейской эпохи Великих географических открытий.
Устраивая демонстрации с походом эсминца к архипелагу Спратли, Штаты хотят не напугать Китай, а, напротив, подтолкнуть его к сближению
Срединная империя к этому времени существовала уже не одну тысячу лет, но далекими морскими путешествиями после Чжэн Хэ больше не занималась – новый император решил, что нет смысла плавать в далекие земли варваров, и огромные корабли просто сгнили. Но вскоре варвары сами пришли в Южно-Китайское море – спустя сто лет острова записали в состав своей империи испанцы.
В последующие столетия весь регион к югу от Китая был поделен между европейскими державами – Испанией, Англией, Голландией, Францией. Но так как китайцы не вели ни морской торговли, ни морских экспансий, то они не особо интересовались этим мельтешением на юге от Поднебесной.
В 19-м веке ослабевший Китай уже сам стал объектом агрессии – сначала экономической, а потом и военной: его заставили открыться, а потом стали превращать в полуколонию. Начался период смуты, сначала с восстаниями и иностранными вторжениями, а потом с гражданской войной и оккупациями – длившийся почти столетие, до середины 20-го века и воссоздания единого Китая.
За это время необитаемые острова Спратли успели сменить хозяев и стать яблоком раздора – в конце 19-го века проигравшая войну США Испания уступила им Филиппины, которые стали американским протекторатом. Острова как бы прилагались к лежащим от них на восток Филиппинам. Спустя два десятилетия французы, владевшие расположенным к западу от островов Индокитаем, заявили о своих правах на них – и даже взяли их под свой контроль. Тогдашнее китайское правительство заявляло свой протест, но его никто не слушал – а в 1941-м пришли японцы и выгнали французов, создав на одном из островов базу подводных лодок.
В 1945-м японцы ушли – и Пекин отправил туда гарнизон. Но тут же встрепенулась Франция – которая от лица своей колонии Вьетнама объявила их вьетнамскими. Спор вскоре угас – и острова так и остались необитаемыми, служа местом рыбной ловли.
Но после прихода к власти в Пекине в 1949 году коммунистов тема потерянных территорий стала вновь актуальной – нужно было ликвидировать последствия всех «несправедливых договоров» 19-го века, по которым страна потеряла различные территории – например, Гонконг. И вообще вернуть все унесенное – от Внешней Монголии (независимость которой СССР смог отстоять) и Тибета до островов Сенкаку (занятых японцами), Парасельских и Спратли. Парасельские острова Китай занял в 1974-м, когда американцы уже уходили из Южного Вьетнама, а вот за Спратли все последние десятилетия идет борьба.
Начиная с 50-х годов часть островов заняли сначала вьетнамцы, потом филиппинцы и тайваньцы, а в 80-е годы к ним присоединились и малайцы. Часть архипелага считает своей рыболовецкой зоной и Бруней, но он гарнизоны не высаживал. Таким образом, сейчас острова поделены между пятью странами – Китаем, Вьетнамом, Тайванем, Малайзией и Филиппинами. Всего островов около сотни – они разбросаны на тысячу километров, и около половины заняты воинскими контингентами той или иной страны. Остальные «острова» – это просто рифы и скалы, да и «большие» острова просто микроскопически малы: их общая площадь – всего пять квадратных километров.
Больше всего контролирует Вьетнам, потом Китай, крупнейший остров занял Тайвань, около десятка мелких заняли Филиппины, несколько островов удерживает Малайзия. Никто не собирается уступать. Причина не только в том, что все хотят ловить рыбу – но и в потенциальных огромных запасах нефти и газа. Но главное, конечно, это стратегическое положение Спратли – острова лежат на пути из Индийского океана в Тихий, из Малаккского пролива к Китаю и Японии, то есть на главном торговом пути современности.
Огромный объем грузов – и тот, кто контролирует Спратли, может в случае войны закрыть сообщение между тихоокеанской зоной и Ближним Востоком и Европой. Поэтому в последние годы Китай перешел в наступление – он начал строительство искусственного насыпного острова, на котором можно будет разместить военный аэродром. В отличие от других стран, претендующих на архипелаг, у Китая нет там своего аэродрома – а расстояние до его берегов больше, чем у претендентов.
Мотивация Китая понятна – он хочет обезопасить свои южные рубежи, усилить присутствие в Южно-Китайском море. И его противниками там являются вовсе не Вьетнам с Филиппинами – а США. Именно поэтому поход американского эсминца носит демонстрационно-провокационный характер. Штаты хотят показать, кто в доме хозяин.
Реакция Китая была резкой – Пекин обвинил США в нарушении суверенитета Китая и посоветовал не «создавать инцидент на пустом месте», заявив, что примет все необходимые меры для защиты собственной безопасности. Нет, войны сейчас, конечно же, не будет – но зачем Обама дергает дракона за хвост?
Архипелаг является потенциально самой военно опасной точкой в Тихоокеанском регионе – наряду с Корейским полуостровом. Понятно, что Китай, находящийся на стадии возвращения себе статуса главной державы этого региона, построит там аэродром и будет наращивать военное присутствие – с тем, чтобы укрепить свою безопасность и подчеркнуть претензии на весь архипелаг.
Китай, конечно же, хочет, чтобы страны региона были в его орбите, но сейчас для него пока еще актуальней другое: как сделать так, чтобы они не были проводниками враждебного влияния. И усиление китайского военного присутствия в Южно-Китайском море связано в первую очередь с желанием выдавить из региона нынешнего «гаранта безопасности всего человечества» – США. В идеале, конечно же, Китай хотел бы вернуть Юго-Восточную Азию и Южно-Китайское море к временам до пришествия «бледнолицых варваров» – когда адмирал Чжэн мог спокойно доплыть до Африки и Аравии, не встречая никаких европейцев.
Китай при этом не торопится – время работает на него, и он мыслит категориями циклов и десятилетий. В отличие от Штатов и даже в целом англосаксонских стратегов – которые, конечно, тоже ведут игру вдолгую, но в силу несравнимого исторического опыта имеют гораздо меньшую выдержку и часто срываются и ошибаются.
Например, сейчас американцы занимаются в отношении Китая странной игрой. Они одновременно приглашают его разделить мир на двоих и демонстрируют ему свои претензии на то, чтобы продолжать быть мировым гегемоном. С одной стороны, Штаты уже несколько лет как заявили о своем развороте к Тихоокеанскому региону – как к центру тяжести мира в 21-м веке. И предлагают Китаю построить взаимовыгодные отношения – соседи по океану, две крупнейшие в мире экономики, громадный товарооборот. Но китайцы почему-то не соглашаются – как предлагал Байден им организовать «большую двойку» и все поделить, так и нет ответа.
Ответ, впрочем, прост – китайцы прекрасно видят и страх США перед ними, и желание Вашингтона сдерживать Китай любыми способами. Страх при этом вызван не тем, что Пекин угрожает США – нет, просто его растущая мощь ставит под вопрос американские планы глобального господства. А угрожают-то как раз американцы китайцам – чьи военные базы находятся по всему периметру восточных границ Поднебесной.
Кто контролирует сейчас мировые морские пути? США – только они обладают огромной сетью военных баз по всему миру, крупнейшим флотом и способностью в случае войны перекрыть все проливы, ходы и выходы. И что удивительного в том, что Китай считает их главной угрозой своей безопасности?
Да, пока что США не объявляют о политике глобального сдерживания Китая – в отличие от той же России – но в Пекине прекрасно видят, что пытаются сделать США как в сфере безопасности в том же Южно-Китайском море, где они фактически подначивают соседей Китая, так и в экономических отношениях. Не прошло и нескольких дней с момента завершения государственного визита Си Цзиньпина в США, как президент Обама объявил о завершении переговоров по Транс-Тихоокеанскому партнерству – торгово-экономическому союзу, имеющему отчетливую антикитайскую направленность. Да еще и сопроводил это таким комментарием – «мы не можем позволить странам вроде Китая писать правила глобальной экономики. Мы должны писать эти правила».
При этом, устраивая демонстрации вроде нынешнего похода эсминца к архипелагу Спратли, Штаты хотят не напугать Китай – а, напротив, подтолкнуть его к сближению, сделать более сговорчивым. Давайте договариваться – как бы предлагает Вашингтон, давайте делить мир вместе. И не смотрите на русских, не слушайте того, что они вам предлагают – «объединим усилия по закату американской гегемонии», «оторвем Европу от США».
Антироссийский мотив приобретает все более важное значение – хотя Вашингтон пока еще и делает вид, что его не особенно беспокоит российская геополитическая активность в глобальном масштабе. Ну да, Украина – но это Европа, у нас там и так все схвачено, ну хорошо, Сирия – но это Ближний Восток, мы и сами хотели уменьшить там свое присутствие. Но вот союз России и Китая абсолютно неприемлем для американского миропорядка – потому что самим своим фактом он его аннулирует.
Поэтому своим давлением на Китай Штаты сейчас просто набивают себе цену – в надежде, что Китай поймет, с каким серьезным парнем он имеет дело, и прекратит водить дружбу с Иваном-дураком. Расчет рисковый – но один раз ведь сработало. По крайней мере, так считают американцы. В начале 70-х они смогли восстановить отношения с Пекином, именно разыграв советскую карту – коммунистический Китай внезапно ответил на ухаживания США.
Но тогда Китай считал для себя главной угрозой СССР – и именно на этом сыграли Никсон и Киссинджер. Точнее, сыграл сам Мао – он действительно думал, что СССР вынашивает антикитайские планы, которых в реальности не было. Для Мао было важно не допустить, чтобы Москва и Вашингтон сблизились, ведь объединение двух таких мощных противников в его представлении стало бы смертельной угрозой для Поднебесной.
А Киссинджер выстраивал свой треугольник. Было принципиально важно, чтобы у США были более близкие отношения с Москвой и Пекином, чем у них между собой. Полтора десятилетия Штаты пытались использовать такой баланс сил для сдерживания СССР, и порой им удавалось сотрудничать с Пекином даже в военном противостоянии СССР, как, например, в Афганистане. А когда Китай принял решение изменить баланс сил в треугольнике и начать сближаться с Россией, было уже поздно – в конце 80-х отношения Москвы и Вашингтона стали настолько близки, что СССР рухнул.
Но тогда Китай был слабой стороной треугольника, а сейчас он стал практически равен США экономически. А в геополитическом плане инициативу взяла на себя Россия – и сближение Москвы и Пекина идет все последние годы, особенно усилившись после 2012-го. Попытка Штатов изолировать одну из сторон «киссинджеровского треугольника» и сблизиться со второй его стороной ни к чему не привела. В самом выгодном положении оказался Китай, который сохраняет тесные отношения с обеими силами.
Но тесные экономические отношения и тесные стратегические отношения – это две большие разницы: во втором случае речь идет о будущем, о глобальных перспективах. И в их видении у Москвы и Пекина несравнимо больше общего – при отсутствии при этом тех фундаментальных противоречий, которые есть у США и Китая.
Достаточно напомнить, что российские военные корабли все чаще проводят совместные военные учения с китайскими – а не вторгаются в территориальные воды КНР.