18 сентября Шотландия может проголосовать за отделение от Англии – число сторонников и противников независимости практически одинаково, и предсказать сейчас результаты референдума невозможно.
Новые государства на западе Европы не возникали уже полторы сотни лет – после того, как завершился процесс объединения Италии и Германии
Впрочем, даже если за независимость выскажется менее половины проголосовавших, Шотландия не откажется от движения к самостоятельности. И следующий референдум наверняка окажется удачным для сепаратистов. Несмотря на то, что в Великобритании исходят из принципа «один референдум – одно поколение», следующее голосование может состояться и раньше, чем через 20 лет. Но главное – шотландский референдум снимает табу на раздел государств Западной Европы.
Уже 9 ноября пройдет референдум о независимости Каталонии – и хотя мадридское правительство не признает его легитимности, Барселона решительно настроена на отделение, и подавляющее большинство каталонцев ее поддерживает. Отделение Каталонии от Испании – это лишь вопрос времени. Развод Испании с Каталонией будет трудным еще и потому, что в Мадриде понимают, что следующей в очереди на выход будет Страна Басков.
На подходе и Италия – уже долгие годы сепаратисты из «Лиги Севера» говорят о независимой Падании со столицей в Милане. Но недавно стало понятно, что гораздо актуальней возрождение существовавшей еще два века назад Венецианской республики (одного из мощнейших государств Средневековья). Состоявшийся этой весной общественный опрос в регионе Венето показал, что подавляющее большинство (90% из принявших участие в опросе трех четвертей избирателей) выступает за выход из Италии.
Показательно, что еще одной горячей точкой европейского развала является страна, где располагаются руководящие органы ЕС: Бельгия уже много лет балансирует на грани развала на два государства. В случае обретения независимости Шотландией, Каталонией и Венето, несомненно, усилятся сепаратистские тенденции на Корсике, Сардинии и в других регионах, не чувствующих себя единым целым со своим нынешним государством. Западная Европа стоит на пороге образования целого ряда новых государств.
Новые государства на западе континента не возникали уже полторы сотни лет – после того, как завершился процесс объединения Италии и Германии. Если карта Восточной Европы все это время продолжала активно меняться – сначала из-за умирания Османской империи, а потом и гибели империи Австро-Венгерской, – то на западе последним случаем обособления было возникновение в 1830 году Бельгии (отделившейся от Нидерландов). В первой половине 20-го века были изменения на севере Европы – Норвегия отделилась от Швеции, Финляндия рассталась с Россией, а Исландия порвала с Данией. Но все же и Норвегия, и Финляндия к тому времени имели уже столетний опыт государственности в качестве очень широкой автономии и самоуправления.
В Западной и Центральной Европе на протяжении последних ста лет шел совсем другой процесс – набирали силу сторонники объединения. Панъевропейские устремления усилились после Первой мировой войны и особенно после второй. Создание Европейского союза в 1992 году было лишь завершением процесса интеграции, начавшегося еще в 1951-м с образования «Союза угля и стали». «Соединенные Штаты Европы», идея которых еще с ленинских времен пробивала себе дорогу, стали уверенно обретать реальные очертания практически одновременно с распадом СССР и крахом просоветского восточного блока – что было, конечно же, далеко не случайным совпадением.
Для атлантистов, державших до этого Западную Европу под контролем через механизм НАТО, необходимо было сохранить свое влияние в условиях исчезновения так помогавшей им мифической «угрозы с Востока». Англосаксы решили, что наилучшим способом это можно обеспечить, возглавив процесс евроинтеграции. Европа стала собираться не по ватиканским или немецким рецептам, а по атлантическим. То есть как часть большого Запада, признающая лидирующую роль США. Такая единая Европа не была опасна силам, продвигавшим глобализацию – более того, она становилась ее опытным полигоном.
Иллюзии насчет пользы евроинтеграции очень быстро стали таять у европейских народов – точнее даже, у тех слоев населения, которые эти иллюзии вообще имели. Но никакие колебания низов не влияли на верхи – в первую очередь потому, что во многих странах элиты были сформированы по принципу лояльности атлантизму. Скептицизм по поводу евроинтеграции усиливался все нулевые годы – и особенно после кризиса 2008-го. Но ЕС удалось не только сохранить, но и существенно расширить, причем при приеме новых стран по сути не считались ни с какими серьезными экономическими критериями.
Стало окончательно понятно, что смысл объединения Европы вовсе не в развитии единой европейской цивилизации, а в банальном укреплении силовых позиций атлантистов, осваивании всего доступного пространства. «Единая Европа» стала лишь ширмой для экономического, культурного и военного подчинения европейского пространства англосаксам. И вдруг – сепаратизм? Это сбой программы или ее логичное развитие?
С точки зрения самих жителей отделяющихся провинций все просто – зачем кормить бюрократию Лондона, Мадрида и Рима, если все равно все живут в «единой Европе»? Сэкономить можно не только на бюрократах – все три провинции (Каталонию, Шотландию и Венето) объединяет то, что это самые богатые и развитые регионы своих стран, и никто из них не хочет делиться доходами с более бедными южными регионами. К тому же они не считают себя принадлежащими к одной нации с ними: не сложилось даже единой испанской нации, не говоря уже об итальянской и тем более великобританской. Языковые и культурные отличия от остальных провинций велики – как и память о великом прошлом. Так что оснований для отделения более чем достаточно.
Кому еще выгоден распад западноевропейских государств? Несомненно, Брюсселю – то есть атлантистам из панъевропейской элиты. Интегрировать мелкие страны проще, чем крупные – так что, на словах осуждая сепаратистов, по сути верхушка ЕС окажется в выигрыше от распада Испании и Италии.
Сложнее с Англией – казалось бы, зачем атлантистам уничтожать Соединенное Королевство, служащее одним из главных инструментов их влияния на процесс евроинтеграции? Но если исходить из того, что интересы англосаксонской элиты вовсе не равнозначны интересам государств их происхождения, а сама элита давно уже стала космополитичной, то принесение в жертву Великобритании не покажется таким уж странным. Ставка на ускорение евроинтеграции сейчас главная как для англосаксов, так и для их оппонентов из немецкой и старокатолической элиты континентальной Европы – первые хотят и дальше руководить этим процессом, а вторые намерены перехватить бразды правления.
Если немецким элитам удастся со временем освободиться от атлантической опеки в самой Германии и взять управление евроинтеграцией в свои руки, то дезинтеграция Великобритании, Италии и Испании только облегчит панъевропейское господство Великой Германии.
Таким образом, сам по себе развал европейских государств может привести к укреплению европейского единства – что, впрочем, вовсе не гарантирует победного шествия евроинтеграции. Ведь ей угрожают в первую очередь сами европейские народы – которые не хотят, чтобы их причесывали под одну гребенку. Нынешний формат глобализации ведет к выхолащиванию сути национальных культур и традиций, к ликвидации всех ветвей европейской цивилизации как таковой и замене их универсальным мультикультурализмом по-англосаксонски. Если в ближайшие годы англосаксам удастся продавить идею трансатлантического партнерства, то есть создания единого рынка по обе стороны Атлантики (привязывающего Европу к заокеанскому гегемону), процесс унификации европейской жизни еще более ускорится.
Но как бы сильно уже не были атлантизированы и интегрированы европейские элиты, Европа все же не сдастся без боя. Она обречена на правый, национальный поворот – все больший вес будут обретать силы, выступающие против нынешней модели политической евроинтеграции и за сохранение национальных государств и национальной идентичности. В ближайшие годы они начнут приходить к власти во все большем числе стран ЕС. Этот процесс будет происходить как в новообразованных государствах, так и в оставшихся нетронутыми – и тогда первая попытка мирного объединения Европы под властью одного гегемона может закончиться так же плачевно, как и все предыдущие, силовые.
И тогда Россия может оказаться в противофазе – собирание русского пространства будет идти на фоне дезинтеграции европейского. Ведь «мы попробуем спаять его любовью – а там увидим, что прочней...»