За темой защиты детства, которая в самом начале 2013 года стала едва ли не единственным содержанием публичной полемики, кроется несколько политических сюжетов, связанных как с оппозицией, так и с властью.
Опасность состоит в том, что идет отбрасывание лояльного слоя интеллектуального класса в сторону предельно примитивных реакций на примитивные действия
В воскресенье протестующие, от которых даже лидеры несистемной оппозиции не ждали никаких подвигов, сумели отыграться за провал конца декабря и вывели на улицы значительно больше людей, чем предсказывали многие аналитики. В ответ на лозунги о роспуске Государственной думы пресс-секретарь президента Дмитрий Песков заявил о том, что власть не будет прислушиваться к этим заявлениям.
«Обеспокоенность людей в связи с тем, как организовать, обустроить жизнь российских сирот, улучшить эту жизнь, безусловно, заслуживает внимания и может восприниматься с пониманием», – сказал Песков, комментируя состоявшееся в воскресенье в Москве шествие против запрета на усыновление российских детей американцами.
Отвечая на вопрос, как в Кремле оценивают звучавшие в ходе массовой акции призывы к роспуску Госдумы, Песков подчеркнул: «Эта точка зрения не заслуживает внимания как абсолютно неконструктивная».
О том, что изменится после воскресной акции оппозиции в протестном движении и как к этому стоит отнестись власти, в интервью газете ВЗГЛЯД рассказал философ Борис Межуев.
ВЗГЛЯД: Борис Вадимович, не кажется ли вам, что вообще весь сюжет с детьми – это уже не совсем политика, а какая-то ее чем-то подмена? Вопрос – чем?
Борис Межуев: Политика – это борьба за власть, и если какая-то группа людей, настроенных оппозиционно, понимает, что не имеет ресурса взять власть, и открыто говорит об этом, то речь идет уже не совсем о политике, точнее, о политике другими средствами, средствами культуры, например.
Я смотрел много роликов, посвященных агитации за этот марш. Отмечу, что в числе главных агитаторов появляются новые люди, такие, например, как режиссер Владимир Мирзоев, актеры, писатели – на оппозиционной сцене происходит смена декораций, уходят профессиональные политики, приходят вроде бы общественные деятели. Они уже не кричат «Россия без Путина», они хотят только роспуска Думы, ухода «подлецов»-депутатов, они борются не за власть, но за справедливое представительство.
Когда Удальцов на «марше» сжег портрет Путина, большая часть «новых оппозиционеров» нервно поморщились. Заметно, что они были не в восторге не только от поступка Удальцова, но и от самого Удальцова.
Главное, пришли люди, которые не стесняются признавать, что они меньшинство. Они признали это обстоятельство и согласились с ним.
ВЗГЛЯД: Новое меньшинство? Какие у него цели?
Б. М.: Произошло перераспределение ролей. Люди, которые олицетворяли протест, претендовавший на общенациональный размах (и который даже имел криптонациональный оттенок), – такие как Алексей Навальный – оказались на этом мероприятии оттеснены в задние ряды. Напомню, что он в блоге сообщил, что вообще возражал против проведения этого «марша», а некогда близкие ему националисты так вообще отказались принять в нем участие.
Если сухо констатировать, то случилось вот что. Вместо силы, которая претендовала на выражение интересов большинства, которая пыталась расколоть большинство правящее, стремилась противопоставить «Единую Россию» другим фракциям, заигрывая то с коммунистами, то со справедливороссами, во всяком случае, хотела представить городской протест как серьезное – национального масштаба – движение, приходит все больше и больше людей, которые говорят: «Нет, мы уже ни на что такое не претендуем, мы – меньшинство».
Это не значит, что новое меньшинство совсем мирное и пассивное. Это меньшинство – жесткое, оно оберегает своих, не дает своих в обиду, даже если «свои» очевидным образом неправы и замешаны в чем-то явно нехорошем. Оно очень болезненно относится к посягательствам на свои права, к нападкам на свой моральный облик. Оно весьма агрессивно в защите своих интересов. Но в том смысле, в котором вы задаете этот вопрос, оно не политично, оно признает, что не в состоянии сменить режим и совершить революцию, на это у меньшинства нет ни сил, ни возможностей.
Эти меньшевики (я их так называю), на мой взгляд, на сегодняшний день одержали внутри протестного движения верх над самыми разнообразными большевиками. Большевики старались вести себя провокационно (например, Удальцов), но на сегодняшний день надо признать: меньшевиствующий идеализм победил большевистский радикализм. Лидеры меньшевиков, мне кажется, очень удовлетворены произошедшим: несмотря на аполитичный, предельно гражданский и очень дозированно антипутинский протест, митинг собрал в старый Новый год, в очень холодный день куда больше людей, чем последние акции радикальной оппозиции, и это, конечно, огромный успех для меньшевиков. Привкус у этого успеха – так себе...
ВЗГЛЯД: И скандал с Адагамовым не помешал?
Б. М.: Это было предсказуемо. Я совершенно не знаю подоплеки происходящего с известным блогером, но то, что реакция коллективной поруки явно была неадекватна данной ситуации, – это было заметно каждому непредубежденному наблюдателю. Круговая порука была не очень убедительной, я посмотрел интервью с бывшей супругой Адагамова, и сразу возникло впечатление, что ее заявление требует серьезного расследования, в том числе суровой разборки внутри протестного движения, кто имеет, а кто не имеет права его представлять. Но люди защищают – и защищают отчаянно – своих, потому что болезненно относятся к попыткам намеренной виктимизации меньшинства, боясь – и обоснованно боясь – превращения его в коллективную жертву.
Эта не всегда честная защита «своих» – реакция на превращение их в «чужих». И очень часто бывает, что «своих» оказывается не так мало, более того, нередко именно выделение «своих» в особую оторванную от большинства касту и делает этих «своих», даже с их психологией преследуемой контрэлиты, привлекательными для многих «остальных». Хочется ведь проникнуть именно в «закрытый» клуб. Но потом эта психология избранного меньшинства мешает ему, даже победив, воспользоваться результатами победы.
ВЗГЛЯД: Хорошо, у меньшевиков нет политики, но ведь за власть теперь говорит актер Жерар Депардье?
Заявление Депардье об оппозиции и ее программах, точнее, об отсутствии программ – ниже всякой критики. Хорошо, он попросил гражданство, которое ему и дали, но раскручивать на полном серьезе эту фигуру в качестве спикера от власти по поводу внутренней политики – как это называется? Русская политическая элита решила отдать политическую аналитику немолодому и находящемуся явно не в лучшей форме французскому актеру, ничего не понимающему в том, что происходит в нашей стране, – как это можно комментировать?
Но проблема намного глубже, чем Депардье. Проблема – в намеренном политическом разделении, когда власть себе берет большинство, а несогласные образуют меньшинство. Что получается при таком разделении? Что в проигрыше оказываются немногие интеллигентные и честные люди, которые хотят быть лояльными национальной власти, но при этом отнюдь не желают становиться гопотой, которая везде ищет «врагов», «агентов» и прочих плюющих в наш чистый колодец. Для политического развития страны такая конструкция, которая якобы – на непродолжительное время – обеспечивает России политическую стабильность, выглядит, на мой взгляд, абсолютно деструктивной, и это моя точка зрения.
ВЗГЛЯД: При этом ведь, несмотря на все прогнозы, стабильность никуда не делась?
Б. М.: Понимаете, стабильность никуда не делась, но она приобретает черты Депардье. Это – маска несчастного человека, бегающего по разным странам за паспортами.
Опасность состоит в том, что идет отбрасывание лояльного слоя интеллектуального класса в сторону предельно примитивных реакций на примитивные действия. С другой стороны, оппозиция возвращается, но оппозиция уже не думает, что победит, а думает только о том, чтобы удержать в своем поле нелояльную, раздраженную интеллигенцию, верхи и даже низы городского слоя. Просто то, что раньше называлось интеллигенцией, теперь предпочитает называться «креативный класс». Эта конструкция очень хорошо показала себя вчера, она выдержала проверку коротким этапом времени, а поскольку она хорошо себя показала в обеспечении краткосрочной стабильности, то, боюсь, она и дальше будет развиваться нам всем на погибель.
ВЗГЛЯД: Раньше – это когда? Брежнев?
Б. М.: Скорее уже Черненко. И опять же – совершенно не политические параллели, общественные. Например, реформа образования, которая почему-то сводится к тому, что наплодили, мол, вузов, наплодили образованщину (это термин Александра Солженицына, очень актуальный и сегодня), – все оттуда.
Когда я учился в школе, нам постоянно говорили: нужно идти в техникумы, в ПТУ, настоящие люди идут в ПТУ. Инженеры заработать не могут, научные работники на гроши живут, девушки их не любят, идите учитесь на слесарей.
Потом люди, которые пошли в рабочие, очень жестко поплатились за это, к сожалению. И они не были в этом виноваты. Плохо не то, конечно, что они пошли в рабочие, плохо то, что у нас обрушилась экономика, в которой рабочий человек чувствовал себя материально обеспеченным.
С другой стороны, именно тогда, при Черненко, расплодились интеллигентские кружки, в которых пошли разговоры, что «народ – это быдло», наша задача – сидеть и читать Анну Ахматову, Бориса Пастернака и презирать тех, кто слушает Иосифа Кобзона. Тогда же случился памятный отъезд Юрия Любимова, который при Брежневе был почти статусной фигурой, а при Черненко стал изгоем, с ним власти уже не могли найти общий язык.
Мы снова в «модели 1984 года». Власти опираются на борцов со «шпионами» и «агентами», а оппозиция понимает, что здесь ее риторический шанс, и она сейчас будет доказывать, что на ее стороне – все честные и совестливые люди страны, а на стороне власти – простите, Депардье. Вот он – конфликт между элитой и контрэлитой.
ВЗГЛЯД: А контрэлита – это меньшевики?
Б. М.: Контрэлита – это люди, которые претендуют на элитные позиции, их объективно не имея, которые говорят, что они истинная элита, хотя в их руках пока нет иных ресурсов, кроме культурных и идеологических. Это разночинцы в эпоху всевластия дворянства. Мы возвращаемся в эпоху, когда говорили, что Михайловский, Лавров, Бакунин – вот истинная русская элита, а не, скажем, Трубецкие и Оболенские. А то, что разночинцы пока еще не у руля управления страной, так это временно. И в поздние брежневские годы возникал такой же слой, ждущий, когда реальная власть перейдет к достойным.
Только тогда контрэлитой был, как я его называю, интеллектуальный класс. Но кончается все тем, что контрэлита начинает всех убеждать вокруг в своей подлинной элитарности. Девушкам начинают намекать, что следует выбирать диссидентствующих писателей-Мастеров, оставляя мужей – советских функционеров, потом туда, куда идут хорошие девочки, идут хорошие мальчики, потом за девочками и мальчиками идет весь народ, избиратели, и энергетика уходит к тем, кто еще вчера чувствовал себя обреченным меньшинством...
В этом смысле все сегодняшнее обсуждение новой экранизации «Анны Карениной» – ровно о том же. Из экранизации Райта ясно следует, что Алексей Каренин – отнюдь не отрицательный персонаж, как нас учили, а самый что ни на есть положительный герой, почти святой. Но нас приучили считать его человеком, недостойным любви, ревнивцем и тираном.
А почему? Да потому что в историю Анны нас учили вкладывать простой смысл: Россия, ее душа, русская женщина разлюбила тогдашнюю русскую Власть. Кого она полюбила при этом – другой вопрос, но вот петербургское чиновничество русская душа, душа чистой и страдающей Анны точно разлюбила. Надо признаться, и Лев Толстой, нисколько не оправдывая Анну, думал, в общем, так же. Но вот удалось посмотреть на все это с другой стороны, и оказалось, что Каренин – самый благородный и достойный герой этого романа. Просто в отношении него и всего его слоя была осуществлена – с отчасти сознательной подачи Толстого – идеологическая провокация. Я уверен, что сейчас в столах у наших писателей и режиссеров уже лежат десятки аналогичных сценариев, в которых в роли обманутых мужей выведены представители нынешней всячески дискредитируемой элиты.
ВЗГЛЯД: В итоге-то что делать? Выращивать кабачки, читать книги, исходя из вашей логики, потому что это все, что остается людям, которые хотят сохранить разум?
Б. М.: Я стою на позиции политической критики. Совестливым людям следует не вступать на территорию большинства и меньшинства, не принимать самого этого порочного деления. И если пока еще этот раскол не просто сохраняется, а укрепляется, нужно показывать его искусственность, неприемлемость. Доказывать власти, что она ошибается, делая ставку на раскол; показывать оппозиции, что она ошибается, делая аналогичную ставку.
Медийное поле, раз вы меня еще спрашиваете, не полностью захвачено теми и другими нашими «разделителями», так что остается возможность в меру сил показывать пагубность этой дихотомии. Показывать, что мир России настолько сложен, что в нем невозможно прочертить подобную грань. В мире много всяких важных факторов, которые играют свою роль. И вот лично я в последнее время стал обращать внимание на студенческое движение, которое одним фактом своего пробуждения могло бы стереть различия между центром, столицей и регионами, ибо студенты есть и там, и там. И если, наконец, русское студенчество выдвинет своего лидера – это будет лучшим выходом из полузастойного состояния русской политики.
Я думаю, если это будет осознанно, и уже видно, что к этому прилагаются определенные усилия, то и сама конструкция будет заменена чем-то более приемлемым. Если брать в расчет не чудовищный идеологический компот имени Депардье, а посмотреть на реальные шаги, которые осуществляет власть, то следует признать: ею делаются определенные уступки, в том числе либералам, например, возвращаются избирательные блоки.
То есть внутри «элиты» существуют не только депутаты, голосующие за «закон Димы Яковлева», но и люди, которые стараются что-то делать в меру своих сил для оживления политической ситуации. Эти действия не вписываются в общую логику чудовищного застоя, но это не означает, что ничего вообще не происходит.
ВЗГЛЯД: Что еще происходит в региональной политике?
Б. М.: Один из главных вопросов: что делать с губернаторскими выборами, как сделать так, чтобы дать свободу людям и не дать ее мафии? Как отнять у мафии власть, чтобы люди что-то могли решать?
Еще сюжет – проблема рабочих мест, вопрос квалифицированных рабочих для этих мест. Этот вопрос решается пока методом, который называется «если губернатор подсуетится» – как в Калуге, то есть привлечет иностранное производство. Очаги решения проблем есть, но в целом российская элита не напугана тем, что население выражает явное нежелание жить в отсталой стране. К сожалению, пока и сам этот запрос ясно не формулируется, он буквально блокируется мышлением в дихотомии «меньшинство» – «большинство».
ВЗГЛЯД: Что-то там пока ясно формулируется только что-то антиамериканское...
Б. М.: Самое при этом показательное состоит в том, что Америка делает радикальные шаги в сторону свертывания имперского могущества, но на антизападном фоне действительно формируется новое «протестное большинство»: его можно собрать, а не отдавать Зюганову, Удальцову, но совсем было бы хорошо, если его собрать в серьезную, самостоятельную и при этом не оголтело революционную силу, которая понимает и принимает ограничения, связанные с суверенитетом, территориальной целостностью, экономическими особенностями страны, но которая при этом выражает стремление бороться за свои интересы, а не слушать распоряжения начальства. Из этого может вырасти новый тип оппозиции, не такой, как справедливороссы, а более внятный и деятельный.
И верховная власть как хранитель национального суверенитета была бы первым выгодополучателем данного процесса.