Выступая на Всемирном Русском народном соборе, патриарх Кирилл высказался против создания государственной идеологии: «В ответ на вопрошание ряда общественных сил, желающих непременно иметь некую национальную идею, могу лишь снова повторить: она у нас и так уже есть. Что может лучше, если хотите – эффективнее, мотивировать человека на созидательный труд на благо общества, нежели искренняя любовь и преданность Родине? Тем, кто по-настоящему любит страну, свой народ и культуру, не нужна никакая идеология, не нужно ничего придумывать и изобретать».
Это вызывало некоторое огорчение у людей, которые считают такую идеологию необходимой – однако мысль патриарха верна по многим причинам, в частности потому, что такая придуманная идеология была бы нежизнеспособной с самого начала. Стоит пояснить, почему.
Люди иногда называют «идеологией» набор нравственных идеалов – таких, как солидарность, свобода или патриотизм, или что-то связанное с национальной идентичностью – как, например, «гордость за свою историю». Но это еще не идеология. Идеология предполагает общий набор представлений о реальности, об истории, о месте в ней конкретного человека и его обязательствах по отношению к другим.
Как это было в хорошо знакомом нам марксизме-ленинизме. Эта идеология охватывала все сферы жизни и задавала рамки для интерпретации любых явлений – от политики до искусства, от военного дела до воспитания детей.
Все подлежало интерпретации через призму «классовой борьбы». В истории, как предполагалось, разворачивается великая драма, которая завершится построением светлого коммунистического будущего – и все происходящее обретало смысл и предназначение в контексте борьбы за тот «новый мир, мир с лица, не с изнанки», который должен был явиться.
«Твой труд вливается в труд твоей республики» – уверяли лозунги; человек не просто зарабатывал деньги для своей семьи, а участвовал в грандиозном общем деле, вместе «со всем советским народом, со всем прогрессивным человечеством».
Добро и зло было ясно обозначено, как не осталось и никаких сомнений, что мы – всегда на стороне добра.
В Сети можно найти массу книг, фильмов и плакатов, изображающих добрый, честный, справедливый мир, где были передовики производства и центнеры с гектара.
В реальности, конечно, было и другое – длинные, раздраженные очереди за кусочком мороженого мяса, повсеместная скудость, серость и неприветливость жизни, «умение жить» (то есть доставать дефицит) и «низкопоклонство перед Западом», который выглядел на этом фоне сказочно привлекательным. Но плохое забывается – особенно, если это время пришлось на нашу юность. Как сказал поэт, «как молоды мы были, как искренне любили, как верили в себя». Остается ностальгия по чувству общности и смысла.
Эта ностальгия остается эмоциональным топливом за тоской по идеологии – и начни у нас возрождать государственную идеологию, в ней неизбежно будет много неосоветского. Только те проблемы, которые в СССР накопились в «эпоху застоя», тут возникнут немедленно – и это прежде всего, при небольшом числе искренних фанатиков, глубокий цинизм большинства.
Я помню присказку из моей юности: «комсомольцам 20-х все было по плечу; комсомольцам 80-х все стало [глубоко безразлично]». Ситуация, когда для того, чтобы сделать карьеру, человек должен выучить (и в нужных местах повторять) предписанные лозунги, выносит наверх не только (и не столько) искренних адептов, сколько циничных приспособленцев. А у государственной идеологии, которую мы бы попробовали создать сейчас, с искренними адептами будет совсем плохо – намного хуже, чем у излетного марксизма-ленинизма. И вот по какой причине.
В самой фразе «нам нужна государственная идеология» содержится проблема. В идеологии есть некоторая двойственность. Идеология, с одной стороны, есть средство манипуляции. Ну, скажем мягче, мотивации. Она должна побудить людей действовать определенным образом.
С другой стороны, она обладает способностью мотивировать, завоевывать сердца и умы только в силу того, что люди в нее верят – полагают ее истинной, описывающей реальное положение дел в мироздании, достойной того, чтобы трудиться или даже умирать ради нее.
Люди могут трудиться и умирать ради ложных идей – примеров этому, увы, предостаточно. Но для этого они должны в них глубоко и искренне верить. Они должны полагать, что за идеологией стоит Правда.
Идеология поэтому не может презентовать себя как придуманная с какими-то практическими целями – только как истина, которую наконец открыли, как прозрение в подлинную суть вещей, как понимание человека и истории, которое после долгих веков поисков, обрели какие-то светлые гении.
Как говорили в СССР, «учение Маркса всесильно, потому что оно верно». Доктрина подавалась как научная истина – которую не сочинили, а открыли «величайшие гении человечества». Для того, чтобы идеология справлялась со своей задачей мотивировать людей, она должна восприниматься в статусе истины, а не инструмента.
Между тем в риторике о государственной идеологии преобладает именно восприятие ее как инструмента. Идеология нужна как средство для решения каких-то государственных задач – чтобы мотивировать людей поступать так, как нам нужно, особенно в условиях противостояния с Западом.
Но предлагая идеологию в качестве средства, вы этим сразу же ее обессиливаете. Адресат идеологии должен всем сердцем уверовать в нее как в истину, достойную его абсолютной преданности – но он не может, потому что ему точно известно, что ее придумали у него на глазах с вполне определенными целями.
Это немного напоминает попытки придумать «экологическую религию», которая бы побудила людей заботиться о планете. Проблема в том, что заведомо придуманная религия не может никого всерьез мотивировать. Чтобы какая-то система представлений определяла поведение людей, они должны считать ее истинной.
А истину нельзя придумать – ее можно только открыть. Или, скорее, воспринять ее от тех, кто открыл ее раньше. И это открытие не может быть спущено сверху – каждый человек делает его сам. Поэтому тезис патриарха Кирилла – «тем, кто по-настоящему любит страну, свой народ и культуру, не нужна никакая идеология, не нужно ничего придумывать и изобретать» – вполне обоснован.