Уход России из Совета Европы вызвал новую волну разговоров об отмене моратория на смертную казнь. Как, например, заявила фракция ЛДПР, «Россия покидает Совет Европы, а значит, скидывает с себя оковы чуждых нам ценностей и правил. Одно из них – запрет на смертную казнь, которая применяется повсеместно за пределами Евросоюза».
Конечно, поднять вопрос о возвращении смертной казни – значит, привлечь симпатии избирателей. Множество простых людей поддерживают эту меру. Против выступают те, кто рассматривает проблему профессионально – криминологи и юристы. Церковь тоже последовательно выступает против – о чем еще раз напомнил глава синодального отдела Московского патриархата по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Владимир Легойда.
Но один из главных доводов, который выдвигается в нынешней полемике – будто отказ от смертной казни был навязан нам европейскими структурами и противоречит нашей культуре и традициям, – стоит рассмотреть подробнее. Исторически он просто неверен. Фактический мораторий на смертную казнь был впервые в Европе введен императрицей Елизаветой Петровной 7 мая 1744 года.
Согласно указанию императрицы, приводить в исполнение смертные приговоры можно было только с ее разрешения – и за все время ее правления, с 1741 по 1761 год, не был казнен ни один человек. Это было личным решением государыни, продиктованным, как говорят историки, ее глубокими религиозными убеждениями. Ее поведение оказало большое влияние на другие страны – и знаменитый итальянский юрист Чезаре Беккария в своем труде «О преступлениях и наказаниях» (1764), где он выступает против смертной казни, говорит о «блистательном уроке», который подает «пример императрицы Московии Елизаветы».
Екатерине Великой пришлось вернуть смертную казнь – особенно из-за восстания Пугачева. Однако и она стремилась всячески сократить область ее применения. Смертная казнь возможна для обуздания мятежа, смуты и анархии – но ее следует избегать в мирное и спокойное время. «При спокойном царствовании законов, – полагала императрица, – в таком государстве не может в том быть никакой нужды, чтобы отнимать жизнь у гражданина». В своем «Наказе», обращенном к членам комиссии, которая должна была составить новое «Уложение о наказаниях», она пишет, что жестокость наказаний не должна быть больше, чем это необходимо для сдерживания преступности. Екатерина указывает, что суровые кары не достигают цели: «Исторический опыт показывает нам, что очень нередко особенно сильная преступность уживалась наряду с самыми жестокими наказаниями».
Многие образованные русские люди XIX века полагали нравственно отвратительным лишать жизни безоружного человека, находящегося в их власти. Как писал, например, в 1824 году член Государственного совета, адмирал граф Н.С. Мордвинов, «имеет ли человек право отнять у подобного себе то, чего, раскаявшись впоследствии, он не в силах ему возвратить? Судья, постанавливающий смертный приговор, невольно чувствует душевное содрогание: но есть ли это напоминание ему совестью о том, что он принимает на себя ему не принадлежащее? Нравственный и всеобщий закон, воспрещающий убивать безоружного, должен ли измениться в своей правости в применении к обществу, а окованный, лишенный свободы, предаваемый смерти, по невозможности его быть далее вредным – не есть ли жертва бесполезная?»
Общая тенденция к смягчению уголовного права сохранялась и при других Романовых. И таким образом, постепенное избавление от смертной казни – это наша, русская традиция, коренящаяся в православной вере. Развитие русского общества шло к окончательному избавлению от этого вида наказания – и этот процесс был заторможен смутой 1905-1907 годов, когда смертные приговоры стали относительно широко выноситься мятежникам и революционерам.
Катастрофа 1917 года, приведшая к страшному нравственному и цивилизационному обвалу, отразилась в немыслимом еще недавно удешевлении человеческой жизни и применении смертной казни в масштабах, неслыханных для Российской империи. Если военно-полевые суды, действовавшие восемь месяцев с 1906-го по начало 1907 года, вынесли чуть больше тысячи смертных приговоров, реально казнено 683 человека, то в 1937-1938 годах к высшей мере наказания было осуждено 681 692 человека. Нам стоит помнить о том, что смягчение нравов происходит медленно и с трудом – а вот одичание и ожесточение приходит быстро.
Разумеется, опасный злодей должен быть лишен возможности причинять вред. Но современное государство – которое, слава Богу, далеко от мятежа и анархии – может содержать его под стражей пожизненно. Доводы относительно того, что смертная казнь ничуть не сделает наше общество безопаснее (скорее, наоборот), уже приводились. Здесь мы только отметим, что отказ от смертной казни – это никоим образом не что-то навязанное нам извне, а органичный результат развития того лучшего, что уже было в нашей истории.