Стремительное изменение ситуации в Афганистане застало мир врасплох. Действия политических игроков и слова политических комментаторов демонстрируют растерянность и полное непонимание – что же делать дальше.
Еврочиновников заботит потенциальное влияние России и Китая на режим талибов («Талибан*» – запрещенная в России организация). Большинство комментаторов рассуждают о полезных ископаемых, логистической связности континента и наркотрафике. Последний пункт – в отличие от всего перечисленного выше – некоторое отношение к реальности все же имеет. Беда в том, что даже тут никто не в состоянии ответить хотя бы на простейший вопрос: так будут талибы с наркотрафиком бороться или, наоборот, останутся главными его бенефициарами? Еще часть комментаторов пытаются успокоить обывателей, дескать, «талибы уже не те», за 20 лет порядком пообтесались и цивилизовались. Обыватели успокоительных рассуждений почти не слушают, завороженные зрелищем падающих с неба функционеров прежнего режима, пытавшихся бежать из страны, цепляясь за самолетные шасси.
На фоне всего этого бродячего шапито уверенными и невозмутимыми выглядят только сами талибы. Охотно раздающие обещания – да-да, мы уже не те, обтесались и цивилизовались. Спокойно отстреливающие тех, кого планировали отстрелять. Снова раздающие обещания. Все будет хорошо, мир-дружба-жвачка, кто старое помянет... И убивать не будем, и памятников взрывать – тоже... Что, где взорвали? Памятник Абдулу Али Мазари? Нет, это не мы! Убили его четверть века назад – точно мы, да. Обманули, заманили на переговоры и убили. Очень было надо. А памятник – не мы. Кто – уже ищем. Если найдем – строго накажем. Если нет – нет.
Спокойствие талибов объясняется достаточно просто. Они точно знают, что и природные ископаемые, и логистика, и права женщин на «участие в политическом урегулировании», и само это «урегулирование», и даже производство и транспортировка наркотиков – маловажные детали. Пыль истории. А значение имеют вещи, лежащие совсем в другой плоскости. Политическая воля. Готовность к жертвам. Система ценностей, определяющая вектор целеполагания. Винтовка рождает власть, а миром правят идеи.
Ископаемые так и будут лежать в своих подземных кладовых. Мировые (преимущественно китайские) компании, выигравшие тендеры на их разработку пять-десять-пятнадцать лет назад, так к ним и не смогли подступиться. Потому что выигранный тендер – это просто бумажка, а реальность – это необходимость отдельно отстегнуть в Кабуле, отдельно – в столице провинции, на чьей территории расположено месторождение, отдельно – жителям ближайшего городка и всех близлежащих кишлаков... И афганская медь по цене добычи внезапно оборачивается золотом 999-й пробы. С логистикой – та же история. Отдельно – в Кабуле, отдельно – в каждой провинции, в каждом городе и кишлаке, мимо которых пролегает дорога... И это – не «коррупция», которую хотя бы теоретически можно «искоренить». Это вековые нормы жизни всей страны.
И даже наркотики – такая переменчивая штука... Вот сейчас засуха. Урожай заметно сократился. Значит, это мы боремся с наркотиками. Потом, глядишь, случится пара-тройка урожайных лет. Ну, просто не будем поднимать тему. Пока разберутся – опять засуха случится. Иншалла.
В сухом остатке – простой факт. Радикальный ислам приходит к власти в целой стране – и мир заранее с этим фактом смирился.
Вообще, понятие «радикальный ислам» (как и его антоним – «традиционный ислам») – предмет политологических спекуляций. Исламский мир децентрализован, состоит из множества школ и течений, с каждым из которых приходится разбираться поодиночке.
Определение салафитов как «исламских протестантов» стало уже банальностью. Но люди, произносящие эту банальность, не задумываются о главном различии между христианской и исламской реформацией. Дело ведь даже не в том, что «исламская реформация» просуществовала долгие века в закапсулированном состоянии потенциальной угрозы, пока США эту угрозу не призвали к жизни ради борьбы с СССР в том же Афганистане.
Гораздо важнее другое различие. В ответ на рождение европейской Реформации католический мир сумел достаточно скоро, с исторической точки зрения – практически мгновенно, мобилизоваться, реформироваться и ответить на вызов Контрреформацией. Благодаря чему борьба этих лагерей на два с лишним века оставалась практически внутренней проблемой Западной Европы, довольно косвенно задевая ареалы обитания и интересы других христианских конфессий и иных религий. Длилась бы и дольше, если бы неожиданный обходной маневр протестантов в виде так называемого Просвещения не обескровил католическое сопротивление.
Ничего похожего на Контрреформацию в исламском мире так и не возникло. Представители так называемого традиционного ислама вообще предпочитают доказывать, что никакого «радикального ислама» не существует, есть лишь происки злобных исламофобов. А террористы, существования которых отрицать невозможно, – это вообще не ислам, потому что ислам – религия мира и добра. Но вот почему-то адресуют они свои утверждения исключительно внешнему миру, испытывающему на своей шкуре действия «несуществующего радикального ислама». К самим террористам никто не обращается. Никто не хочет бесстрашно обличить представителей «не ислама», сообщить им в лицо, что они – «не мусульмане».
В 2003 году мне довелось наблюдать за учредительным съездом того, что сегодня именуется «Международным евразийским движением». Самое сильное впечатление на меня произвел один из высокопоставленных российских муфтиев, поздравивший делегатов съезда с тем обстоятельством, что «в Европе уже 35 млн мусульман и их число непрерывно растет». «Неплохой десант?» – заговорщически подмигнул муфтий ликующему съезду. Было ли это проявлением непроходимой глупости представителя «традиционного ислама», не понимающего, что речь идет исключительно о мобилизационном резерве его идейных оппонентов? Или, наоборот, тонкой издевкой над недалекими «евразийцами» умного человека, хорошо понимающего, что внутриисламский раскол – спектакль, предназначенный исключительно для внешних наблюдателей? А ведь даже не важно.
Потому что важно другое: исламская Реформация – исключительно проблема внешнего по отношению к исламу мира. А этот внешний мир пребывает в состоянии жесточайшего метафизического авитаминоза. Ему нечего предложить не только на экспорт, но и для внутреннего потребления. Сначала был разрушен христианский мир. За ним – пытавшиеся конкурировать с христианством идеологические конструкции. Не так давно людям еще было, за что умирать. За свободу. За Родину. За коммунизм. За веру, царя и Отечество. За свободу или за коммунизм. За расовую исключительность или за всеобщее равенство. Сегодня ничего этого нет. Убивать – готовы. А умирать – не за что.
Между тем метафизическая борьба силой оружия не выигрывается в принципе. Ты можешь убивать, и снова убивать, и опять убивать, но если тебе не за что умирать – ты все равно проиграл. Потери американцев и вьетнамцев примерно соотносились как 1:20. Но для американцев и преследуемых ими целей потери оказались слишком велики – а для вьетнамцев их независимость того стоила. Какое-то время спустя на те же грабли наступил СССР – его потери соотносились с афганскими как 1:70. Но для СССР это оказалось слишком, а для афганцев – дело того стоило. И вот мы опять сталкиваемся с той же арифметикой.
Война с ИГИЛ* (запрещенной в России организацией) для всех вовлеченных в нее стран означала борьбу за собственное существование. Не прямо сейчас, разумеется, в будущем. Будущем довольно отдаленном – что позволяло участникам довольно условной коалиции куда больше сил тратить на внутреннюю грызню. Но несомненном – что заставляло все же не совсем забывать об общем противнике. ИГИЛ представлял собой угрозу именно метафизическую – он предлагал людям то, в чем они отчаянно нуждались, – концепцию «справедливого общественного устройства». И можно было сколько угодно доказывать, что эта «справедливость» фундаментально бесчеловечна, что реальность «исламского государства*» кардинально отличается от его пропагандистского образа, – все аргументы уходили почти впустую. Потому что не было ответа на главный вопрос: «А что вы можете предложить взамен?» Потому что запрос был на справедливость и на смысл жизни. А в качестве альтернативы предлагались в лучшем случае смартфоны, самокаты, ипотека, зеленая энергетика, толерантность и абсолютная бессмысленность существования. В худшем же случае – азиатская нищета, отсутствие всего перечисленного – и все та же бессмысленность.
Но у «исламского запрещенного в России государства» было одно несомненное достоинство – оно было далеко.
Добираться до него надо было нелегально через полдюжины границ. И возвращаться точно таким же образом. Именно это обстоятельство в первую очередь и регулировало поток добровольцев. Это же обстоятельство в итоге позволило проигнорировать главный вопрос. ИГИЛ победили. А экзамен – провалили. Сегодня же его аналог появляется практически под боком. Американцы улетели, до них беда доберется позже. Россия же рядом. Так что нет никакого повода так уж бурно радоваться американскому провалу.
Сухопутная граница с талибами означает одну очень простую вещь. Через эту границу достаточно скоро пойдут миссионеры. Бескорыстные идеалисты, убежденные проповедники, харизматичные вожди. Через горы, пешком, с парой лепешек и флягой воды в заплечном мешке. И это гораздо страшнее любого наркотрафика. Кого-то перехватят российские пограничники. Кто-то пройдет. И придет в среднеазиатские «независимые государства». Абсолютно безоружные перед наступающей угрозой.
Правящие режимы этих стран неспособны противопоставить этой угрозе не то что действенной – вообще никакой альтернативной идеологии. Если кто-то и попытается сопротивляться – то только силой оружия. Часть проповедников, наверное, убьют. Но оружие против идей – плохая защита. На смену убитым придут другие. И еще. И снова.
А потом внимательные слушатели и ученики этих проповедников приедут в Россию в числе миллионов «трудовых мигрантов». И не только они, но и растворившиеся в их среде новые проповедники и учителя. Уже – для мусульманских регионов самой России. Пока еще приверженных «традиционному исламу». И думать сегодня надо не только об укреплении границ – хотя и об этом тоже. Но о том, что же можно предложить взамен. И не только российским мусульманам, но и христианам, и буддистам, и иудеям, и атеистам, и агностикам...
О справедливости. О чести и достоинстве. О правах и обязанностях. О смысле жизни и цене смерти. Надо было заняться этим много раньше – но стоит начать хотя бы сейчас, раз уж раньше руки не доходили. Если экзамен не сдан вовремя – приходится идти на переэкзаменовку.
«Лучшее время, чтобы посадить дерево, было 20 лет назад. Следующее лучшее время – сегодня».
* Организация (организации) ликвидированы или их деятельность запрещена в РФ