Сергей Лавров пригрозил ЕС разрывом отношений в случае введения «чувствительных» санкций. При этом не пояснил ни вид разрыва, ни то, какие санкции будут чувствительными.
Безнаказанность порождает насилие
Министр иностранных дел России Сергей Лавров является самым цитируемым (после президента Путина, естественно) представителем органов власти. Некоторые его цитаты печатаются на футболках (например, ставшая уже легендарной аббревиатура ДБ). Другие вызывают скандал (не менее легендарный ответ министра в 2008 году своему тогдашнему британскому визави Дэвиду Милибенду на претензии по поводу российской операции против Грузии). Третьи же позволяют отдельным товарищам протрезветь и задуматься над своим поведением.
Собственно, именно третий вариант цитаты Лавров и изрек на днях. В одном из интервью глава российского МИДа заявил о готовности разорвать отношения с ЕС в случае, «если мы еще раз увидим, как мы уже почувствовали не единожды, что в каких-то областях накладываются санкции, которые создают риски для нашей экономики, в том числе в самых чувствительных сферах».
Причины, подвигшие Кремль (а Лавров, понятно, говорил от имени российской власти), понятны. Россия долго терпела санкции, которые ЕС вводил по всяким надуманным поводам – за Крым, Украину, «вмешательство в западные выборы», дело Скрипалей. Терпела, выражала озабоченность, для проформы грозила симметричными ответами – и надеялась на то, что Европа перебесится, что санкционный раж либо прекратится, либо будет и дальше идти в виде введенных лишь для галочки мер (наподобие персональных санкций в отношении ряда незначительных политиков и чиновников). Ждала – и на своем опыте еще раз убедилась в истинности выражения о том, что безнаказанность за насилие приводит лишь к новому насилию. Ну или, проще говоря, если вовремя не ударишь по рукам, то потом придется уже бить по морде. Не получив по рукам во время введения персональных санкций, ощутившая безнаказанность Европа начала (на фоне дела Навального) обсуждать более серьезные меры. В том числе и секторальные санкции. Поэтому Лавров четко дает понять: озабоченностей больше не будет, будут жесткие действия. Ибо достали.
При этом Сергей Викторович не обозначает, какие санкции будут восприняты Москвой как «чувствительные», после чего Кремль станет рвать отношения с ЕС. Возможно, речь идет о секторальных санкциях – запрете на экспорт в РФ высокотехнологичных товаров, закрытие «Северного потока – 2», запрет на экспорт в ЕС продукции ряда российских предприятий. Они действительно станут чувствительными – и не только потому, что ударят по и без того пораженной коронавирусом российской экономике. Если введенные из-за провокации Запада (а «отравление» Навального является именно провокацией) санкции оставить безнаказанными, то они пробьют окно Овертона и потянут за собой новую вереницу еще более серьезных ограничений. Однако не исключено, что «чувствительными» Москва посчитает и ряд персональных санкций, не касающихся экономики. Например, те, что будут приняты лично против Владимира Путина. Да, западные страны регулярно накладывают ритуальные санкции на лидеров стран третьего мира – но Россия не является страной третьего мира. У нее есть гордость, достоинство, суверенитет – а также возможности все это защищать. В том числе и через разрыв отношений с ЕС.
Страх убивает сотрудничество
И вот тут вторая неопределенность в словах Лаврова – он не пояснил, в чем будет состоять «разрыв отношений». Вряд ли речь идет о тотальном разрыве – закрытии посольств европейских стран, прерывании экономических, культурных и всех иных связей. Для России это будет как отмораживание ушей назло европейской бабушке. В конце концов, не для того мы строили «Северный поток – 2», не для того его защищали, чтобы сейчас вот так легко выбрасывать его на помойку под радостное улюлюканье поляков и прибалтов, а также находящейся за чертой ЕС Украины.
Скорее всего, Сергей Викторович Лавров имел в виду разрыв отношений с ЕС как институтом и возвращение к двусторонним отношениям с интересными для нас странами – членами Евросоюза. И действительно, о чем мы можем договорится с Брюсселем, если тамошние бюрократы должны действовать на основе общеевропейского консенсуса, да и к тому же при разговоре они смотрят не в глаза Лаврову, а в рот госсекретарю США Энтони Блинкену? Уж лучше заключать двусторонние соглашения с венгерским премьером Виктором Орбаном – а также лидерами других европейских государств, не боящихся сотрудничать с Москвой.
Кроме того, Лавров, вероятно, подразумевал прекращение сотрудничества и консультаций с ЕС по важнейшим мировым и региональным вопросам. Например, украинскому. Москва участвует в не приносящем результатов минском и нормандском форматах, поддерживает Минские соглашения в ситуации, когда Киев на них чуть ли не официально наплевал. И если отношения с Европой будут разорваны, то России нет никаких оснований соблюдать европейские интересы на Украине, а также в Белоруссии.
Услышит ли ЕС этот ультиматум, прочтет ли его правильно? С большой долей вероятности – да, услышит и прочтет. Страны Восточной Европы будут настаивать на новых санкциях, однако Западная Европа, возможно, поостережется их вводить. Не морали ради (если бы у них была мораль, то они бы не вводили санкции одной рукой, протягивая другую за нашим «Спутником V»), а исключительно из прагматических побуждений.
Однако в то же время хотелось бы, чтобы Европа услышала и межстрочный подтекст в заявлении Лаврова. Не столько угрозу санкций, сколько призыв к диалогу. Да, на сегодняшний день наши идеологии слабо сочетаются. Россия выступает за суверенитет, Европа, как знаменитый скорпион из сказки о скорпионе и лягушке, не может не жалить Россию темами о соблюдении прав человека. Вот Москва и предлагает ЕС поменять сущность – стать нормальным партнером и соседом.
Это не угроза – именно предложение, с обозначением вероятных для ЕС последствий продолжения нынешнего курса. Поэтому пресс-секретарь Владимира Путина Дмитрий Песков, которому пришлось комментировать слова Лаврова, еще раз пояснил, что шар на стороне ЕС. «Мы не хотим этого – мы хотим развивать отношения с Евросоюзом, но если Евросоюз пойдет по этому пути, то тогда – да, мы будем готовы, потому что надо быть готовым к худшему».