Пребывая в госпитале, Григорий Мелехов подвергался революционной агитации освободителя, рассказывавшего ему, как славно все заживут при полной свободе. Григорий слушал, слушал, после чего отшил агитатора: «Воли больше не надо, а то на улицах будут друг дружку резать. Ишо тебе сказать?».
Через сто лет в донельзя передовой Европе сбылось предсказание Григория, причем самым буквальным образом. Именно что режут на улицах. Хотя не чураются и другими способами смертоубийства – давят автомобилем, укладывают автоматной очередью, etc.
То есть европейские жители, вроде бы достигшие самой высокой степени травоядности, наслаждающиеся благоденственным и мирным бытием, сегодня все более забывают о нем. Когда режут на стогнах Европы, какое там благоденствие – «Всяк боится быть застрелен. Иль зарезан, иль подпален».
Но возникает вопрос. Мирное бытие – это ведь не фантазия, и оно действительно было. Всяк посещавший Европу некоторое время назад, может припомнить это ощущение мира и радушия. Возможно, отчасти лицемерного, но в любом случае лучше даже и лицемерие, чем свобода творить черт знает что. Так откуда это взялось и куда оно пропало?
Объяснить все благотворным действием свободы и демократии не получается. Во-первых, свобода и демократия вроде бы никуда не делись, но благотворное действие уже не очень. Во-вторых, есть страны, где свобода и демократия весьма ограничены, но обыватель чувствует себя в большей безопасности, нежели в странах демократии продвинутой.
Так что, возможно, причина в другом, она называется «инерцией страха».
Многие годы (и даже века) драконовского законодательства приводят к тому, что граждане сильно опасаются резать друг друга на улицах, хотя закон давно уже не столь свиреп и даже порой чрезмерно вегетарианский. Генетическая память – большая сила, и предупреждающее действие жестокого закона сохраняется какое-то время (порой длительное), хотя сам закон давно отправлен в музей юридических древностей.
Можно вспомнить довольно вегетарианское брежневское время, когда, однако, сохранялся императив «Не болтай лишнего». И действительно, старались не болтать. И вживе, и по телефону. Представление о страшном чекисте под каждым кустом долго еще сохранялось благодаря давно отправившемуся в мир иной т. Сталину. Он так оледенил кровь в жилах, что Брежневу особенно ничего и делать было не надо – за него работала инерция страха, доставшаяся от сталинского времени.
Но все не вечно, инерция страха не является необратимой. При Горбачеве выяснилось, что бояться особенно нечего (так ведь и прежде страхи были порядком преувеличены) – и понеслась она по кочкам. «Пришли иные времена, взошли иные имена», и предупреждение сталинского террора перестало действовать. Но ведь и в Европе мы наблюдаем в принципе сходный процесс
То же самое: «А что, так можно было?». А слабость и трусость полиции (возможно, навязанная трусость) и юстиции особенно способствуют преодолению инерции мрачных времен.
К этому добавляется еще одно обстоятельство. При однородном состоянии общества культурные переживания прошлого (в том числе и инерция страха) сохраняются дольше. Но ведь не только пришли иные времена. Еще пришли иные племена, не отягощенные местной историей и местной традицией. Этим племенам страшиться совсем нечего, что мы и видим.
Положение довольно печальное. И прежде свирепость закона, так поражающая нас ныне, объяснялась не только (возможно, даже и не столько) тогдашним варварством, садизмом законодателей и правоприменителей, etc. Она была связана и с убеждением общества, что преступники есть злейшие враги общества, а милосердие без силы есть малодушие. Попросту говоря, а что же еще делать? Иначе нам пришлось бы признать, что старинные общества состояли сплошь из людоедов и только мы сейчас избавились от этого отвратительного обычая.
Вернее признать, что жившие в прежние эпохи не видели другого способа избавиться от лихих людей, кроме как согнуть им шею под железное ярмо закона. Если дело пойдет так, как идет, и в просвещенной Европе все громче будут раздаваться (да и уже раздаются) голоса тех, кто считает: раз инерция страха выдохлась, надо дать новый импульс для новой инерции. И тут уж лучше пересолить, чем недосолить.Приятного в таком импульсе будет немного, но если откинуть все нереалистические варианты того, как поступать в нынешних делах скорбных, останется только самый неприятный.