Имя Сталина в последнее время звучит в российском общественно-политическом дискурсе в отрыве от исторического контекста. Его нынешние сторонники видят в нем железную руку, способную принести возмездие за попранную справедливость; противники же апатично поражаются популярности фигуры генералиссимуса, объясняя это, как, впрочем, и многое другое, мифической склонностью русского народа к тирании.
Сталинисты не знают Сталина, а лишь красуются своей иллюзорной причастностью к его делу, с каждым витком диалога приписывая ему новые сверхспособности, иные же видят вечные репрессии, плач и скрежет зубов лубянского средневекового варварства.
При этом сильное присутствие такой исторической личности в современном публичном пространстве само по себе интересный феномен. И характерен он не только для России.
1956 год стал годом борьбы с культом личности как в СССР, так и в Аргентине. С 14 по 25 февраля в Москве проходит XX съезд КПСС, а всего через несколько дней – 5 марта – глава Аргентины генерал Арамбуру издает указ о запрещении перонистской партии, ее символов и любого упоминания имени бывшего президента Хуана Доминго Перона. Географические названия эпохи перонизма переименовывались, портреты и памятники уничтожались – вплоть до того, что был снесен дворец, где умерла его жена Эвита, десятилетиями служивший резиденцией президентов.
Для понимания современной Аргентины фигура Перона, безусловно, ключевая. Он пришел к власти после военного переворота 1943 года в качестве члена правительства и сблизился с профсоюзами и новым пролетариатом, возникшим в результате вынужденной индустриализации во время Второй мировой войны, обеспечив себе широкую поддержку масс. Благодаря этому в 1946 году он был избран президентом. Через некоторое время он сформулировал три основных догмы, на которых будет стоять его партия: политический суверенитет, экономическая независимость и социальная справедливость.
Немаловажную роль в образе политики Перона сыграла его супруга Эва Дуарте Перон – Эвита, ставшая всемирно известной благодаря мюзиклу Эндрю Ллойда Вебера, экранизированному в 1996 году, с Мадонной в роли Эвиты.
Перон вел националистическую политику, выступая против влияния угасающей Британской империи в стране, а также противостояния США и СССР в регионе.
Нельзя не заметить позитивных изменений в жизни страны за неполные две пятилетки (первый пятилетний план в Аргентине начинается в 1947 году): заметно вырос уровень жизни, появились оплачиваемый отпуск, профсоюзные санатории и пр. Были национализированы многие жизненно важные сферы промышленности, увеличились темпы индустриального роста. В 1949 году была принята новая конституция в духе социальной справедливости.
Консервативная оппозиция, поддерживаемая Римской курией, перешла к активным действиям в июне 1955 года, кульминацией которых стала бомбардировка главной площади страны самолетами морской авиации. Перон спасся, а вот порядка трех сотен граждан погибло и еще вдвое больше было ранено. В итоге оппозиция добилась смещения и бегства президента, который вскоре нашел убежище во франкистской Испании.
Изгнание Перона было названо «освободительной революцией», главой государства стал генерал Лонарди, не сильно стремившийся бороться с наследием своего предшественника, не желая делить страну на победителей и побежденных. Однако сменивший через несколько месяцев его на этом посту генерал Арамбуру был более последователен.
Перон вернулся в Аргентину в 1972 году, и вновь был избран президентом. Но многие круги перонистов вошли в острое противоречие с настоящим Пероном, следуя за Пероном двадцатилетней давности. Спустя два года он умер, оставив после себя страну, разрозненную политическими противоречиями, стоявшую в шаге от гражданской войны и на пороге страшной военной диктатуры.
Сейчас перонистами называют себя и некоторые движения марксистского толка, и самые радикально настроенные круги, не стесняющиеся в голос называть себя фашистами, и либералы прогрессисты – политические движения, имеющие, мягко говоря, мало общего.
В одном из интервью в 1972 году сам Перон говорил о политических настроениях в обществе:
«Десять процентов – социалисты, тридцать процентов – радикалы, пять процентов – коммунисты...»
«А перонисты?» – спросил его журналист.
«А перонисты все мы» – ответил он.
Это хоть и ироничный, но достаточно проницательный ответ. Разные силы видят что-то хорошее в том времени. Одни – защиту прав наемных рабочих, другие – сильную международную позицию в регионе, третьи – рост при государственном регулировании экономики, а кто-то – патриотически настроенных военных у власти.
Однако за этим феноменом, на мой взгляд, стоит нечто более масштабное. Все это в некоторой степени ностальгия по самому счастливому времени в истории человечества – 1950–1960-м годам.
Именно в послевоенные годы большинство населения начинает жить в современном мире. Складывается и устанавливается современный тип семьи, современное жилье, новый быт, появляются товары массового спроса, неотъемлемыми атрибутами домашнего хозяйства становятся холодильники и телевизоры.
Но наиболее важную роль сыграл невероятный оптимизм во взгляде общества, устремленном в будущее. Распад колониальных империй, появление новых государств, молодежные движения (как культурные, так и политические, революционные), межконтинентальные пассажирские авиаперелеты, начало космической эры, новые музыкальные стили, покоряющие планету. На контрасте с 1930–1940-ми могло казаться, что еще вот-вот и наступит всемирное благоденствие.
Это кульминация вековой борьбы модерна за веру в прогресс. И прогресс этот в сознании людей был тесно связан с улучшением качества жизни. Если все идет такими темпами, то почему бы и правда не могло казаться, что к 1980 году не сможет быть построен коммунизм?
С какой бы сферой жизни мы бы ни соприкоснулись, мы встретим там ощущение полноты бытия и радостного энтузиазма, почти подросткового нетерпения от ожидания, уверенности в том, что дальше будет только лучше.
(фото: Public domain)
|
Оптимизм достигнет пика в 1968 году, и тогда молодежь в ее желании дальнейших перемен урезонят в самых разных частях света и политических блоках, а после кризиса 1973 года светлые ожидания от будущего мира будут все более оставаться прерогативой меньшинства. Желание мира во всем мире или покорения других планет будет все чаще вызывать скептическую улыбку, а представления о будущем будут все более обретать постапокалиптические черты.
Эта тоска по времени, когда у нас было будущее, сильно недооценена как фактор политических симпатий. Сильная любовь к Сталину, массовый аргентинский перонизм и даже трамповское «Make America great again» – явно общемировая тенденция. «Again» как когда? Безусловно стоит думать, что это послевоенные годы, а не годы Великой депрессии.
Но если самые счастливые годы, исполненные видимого прогресса, для большинства населения это 1950–1960-е, то в чем причина популярности в исторической памяти симпатий к концу 1940-х – началу 1950-х, которое не так легко назвать безоблачным временем? Мобилизация и занятие крайней политической позиции общества того времени может восприниматься по прошествии лет как необходимое условие процветания 50-х.
Что еще характерно, это был последний предтелевизионный период для широких слоев населения, когда многие образы формировались визуальной пропагандой (на рубеже 1940–1950-х она на пике – как в Аргентине, так и в США, и в СССР) на плакатах или в кинематографе, что давало возможность идеализировать и контрастнее изображать реальность.
Сейчас у человечества нет даже намека на светлое будущее, есть только тревожные ожидания. Все внимание захватывают кризисы и войны. Мы, человечество, уже искренне не верим ни во что другое. Только беспечный маргинал может позволить себе роскошь неуместного в нашу эпоху оптимизма, и вместо радости за успехи человечества, люди пытаются углядеть настоящий или мнимый корыстный интерес.Массовые настроения в пользу возвращения Сталина, Перона, Маккарти или Эйзенхауэра в политическую жизнь современности – явления одного порядка, вызванные иллюзиями исторической памяти и тоской по «Золотому Веку» новейшей истории. Но это не более, чем культ карго: вера в то, что эпоха процветания и благоденствия приходит только вместе с ними или сразу после них.