На днях довелось беседовать в узком дружеском кругу о принципах, которых придерживаются разные фонды, финансирующие социальные проекты – от государственных грантов до самых мелких и частных. И по ходу этого разговора всплыло самое очевидное: что основных логик, собственно, две – или, точнее, две части одной, единой логики. Одни фонды финансируют то, что направлено на поддержку самых слабых, ущербных, не замечаемых и т. д. Другие – сильное, яркое, прорывное.
Тем самым поддержки заслуживают те, кто внизу – и те, кто имеет шансы пробиться на самый верх. Первых – чтобы как-то поддержать, не дать совсем погибнуть. Вторых – чтобы помочь взлететь.
Слепой зоной оказываются нормальные. Не самые слабые и не самые сильные. И та средняя зона, в которой они существуют.
Вообще-то в этом нет ничего особенного – ведь нормальное можно понимать, как то, что способно как раз поддерживать само себя, воспроизводить, находить ресурсы для собственного существования. И вместе с тем не обещающего ничего особенного – ведь особенное это, в частности, именно то, что способно преобразовать норму.
И вместе с тем эта конструкция напомнила мне расхожие наблюдения над мировым социально-экономическим порядком последних десятилетий. Который принято именовать для краткости «неолиберальным». За последние десятилетия от изменений в выигрыше в первую очередь оказались самые богатые – они стали еще богаче, и самые бедные – которым удалось немного улучшить свое положение, намного в меньшей степени, чем улучшилось положение богатейших, но тем не менее. А вот теряющими оказываются средние – их относительная доля в общем пироге сокращается.
По ассоциации мне вспомнилась совсем другая история. Знакомого филолога, сколько-то, не так много лет тому назад пришедшего работать в университет – горевшего своей работой, с радостью читавшего свои курсы и т. д. Со временем он обнаружил, как у него добавлялись все новые и новые. Так что в итоге он оказался читающим почти все – от античности до современности. Поскольку оптимизация, эффективность и т. д., майские указы и нагрузка по 900 часов – так что курсы все сокращались, преподавателей увольняли. А человек он был, да и остается, очень таланливый, прекрасный лектор, любимец студентов – и все это понимали и ценили. Так что сокращали других. Но в итоге обнаружив, что читает уже почти все – он сам понял, что нужно уходить.
Именно потому, что хороший преподаватель. А хороший преподаватель – тот, кто старается преподавать хорошо. А это возможно только тогда, когда знаешь свой предмет. А знать «все» и преподавать «все» хорошо – нельзя. И страдают не только побочные курсы, но и свои собственные, основные – потому что на них уже времени не хватает, нет сил и энергии подумать о своем, нет уже возможности всерьез заниматься со студентами. Для него, кстати, история – по крайней мере эта – закончилась хорошо. Он нашел себе подходящее место по профессии, но уже не в сфере образования, работает и рад, по крайней мере как кажется внешнему взгляду, жизни. Словом, за него переживать не приходится. Но вот за студентов – приходится, ведь большая часть тех, кто остался преподавать, цитируя одного знакомого руководителя провинциального вуза, это те, кому больше податься некуда – кто больше ничего не умеет и ни к чему не приспособлен.
И это отнюдь не про то, что «все плохо»: нет, ничуть. Ведь, собственно, сам разговор начался с другого: для немногих, сильных, ярких, способных – какие-то весьма привлекательные опции есть. То есть и сами они обладают качествами исключительными – и им даются дополнительные возможности их реализовать. Но это как со спортом – вместо массового перейти к спорту достижений, что и произошло.
Примеры легко множить – и каждый из них, поскольку он конкретен, со своей спецификой. Но вот что здесь беспокоит, так это то, что «нормальное», среднее – оказывается тем, что вроде бы не требует никакой заботы, существующим просто так.
И возникает опасение: например, подтягивая, помогая слабым, давая им возможности подняться, выстроить свою жизнь – преодолеть проблемы взросления, избавиться от зависимости и т. д. – дело, безусловно, достойное, но забыв о среднем – будет ли им куда подниматься и втягиваться? Ведь слабые, раненые, подбитые – в большинстве своем точно не перейдут в разряд исключительных и уникальных, они не про достижения – то есть не про «достижения» в логике внешних наблюдателей. Огромным достижением окажется выбраться из своей беды и научиться жить самостоятельно – сделать в тяжелой ситуации то, на что у многих не хватит сил и смелости.
Но тем временем эта самая толща обычной, самостоятельной жизни, все больше кажется поставленной под удар, той, которую необходимо оберегать и о которой необходимо заботиться.
Дабы быть правильно понятым: это никак не о том, что не следует заботиться о слабых или оказавшихся в ситуации, когда они слабы – и не о том, что не следует давать возможностей сильным и помогать им реализоваться. Это о том, что логика социального управления, кажется, вполне наивно воспроизводимая, предполагает, что «лучшие», «уникальные» и «передовые» – являются тем локомотивом, который тащит за собой остальные вагоны. Нужно помогать им – и тем, кто оказался в хвосте. И сами эти действия в итоге обеспечивают общее движение всех – «выше и лучше», эффект для тех, кто в центре, наступает сам собой.
И вот с этой логикой многое совсем не ладно в реальности. Начиная с самого общего – самого представления об обществе, уподоблению его телу, органам и проч. – и предположению, что яркое и уникальное, раз созданное, само собой обратится в рутинное и повседневное, будет тиражировано и войдет в обыденность.
Как обычно и бывает – где-то, так и происходит, где-то – нет. Образ мира, поделенного на противоположности – сияющего верха и темных низов, со всей мифологией XIX века об «опасных классах» – возвращается в пространство воображаемого, достаточно вспомнить хотя бы недавнего «Джокера». Звучащего как попытка убедить тот самый блистательный и благополучный мир вершин в необходимости заботиться, делиться, видеть других. Но здесь вновь предметом заботы становится опасный, низший, больной – того, кого лучше и в конечном счете дешевле держать на его таблетках.
О том, что требующим заботы и внимания может оказаться сам средний слой – воплощенная нормальность, собственно, место производства нормы – об этом говорить не то, что непривычно, но сложно. Ведь здесь нет резких красок, нет крайностей, нет отчаянной нужды – есть лишь ухудшающееся положение, сбоящие нормы, все меньшая уверенность в себе, производимая уверенностью в будущем. И потому так легко оставлять эти проблемы и заботы вне фокуса – пока они наконец не станут настолько масштабными, что сделаются нуждой и крайностями, вынудив к себе внимание именно тогда, когда что-то «исправлять и подкручивать» в рутинном режиме уже не получится.