В мороке страшилок старшего послешкольного возраста сильнее, чем ядерная война, ипотека, чумной метеорит, массивный десант зеленых человечков или победа всеобщего либерализма на одной отдельно взятой планете, леденит кровь и парализует рациональное мышление короткое слово из трех букв, которое не стыдно произнести никому. А страшно – всем.
С той самой минуты, как вы узнали, что избраны чьим-то непонятным жребием, вы – Сталкер и вступаете в Зону, законов которой не знает никто
1
Рак – и вы одни во вселенной. Только что все как-то крутилось и вертелось вокруг вас, а теперь, в мгновение, замерло и отстранилось. Отступать некуда. Bы будете играть ва-банк, один на один. Были ли вы при жизни праведником, или подонком, или ни рыбой ни мясом, a таким осторожным «ни при чем, ни при чем», перестает иметь значение с той самой минуты, как вы узнали, что жребий брошен и выпал – вам. C вас снимаются все подозрения, обвинения, заслуги и медали. Вы снова чисты и голы перед миром, как новорожденный ребенок или земляной червь.
Вы будете жить против часовой стрелки, впервые по-настоящему осознавая, что такое обратный счет, дамоклов меч и бесполезность риторических вопросов. Почему мне, а не тому парню? Кого слушать? Кому верить? Кто виноват?
Вам покажутся отвратительнo пошлыми лихие присказки о том, что «жизнь вообще смертельная штука, с летальным исходом» и что «все там будем, но только после вас». Вы будете с трудом принимать сочувствие и переносить жалостливые взгляды, кидаемые на вас украдкой, как парфянские стрелы в ахиллесову пяту: если и выживет сейчас, брешь на всю оставшуюся – а вдруг «опять и снова»?..
И, конечно, страх. Липкий, холодный, с оловянными глазами. И первобытное, тотальное одиночество: даже те, кто, как и вы, зависли в безвоздушном отчаянии диагноза, не с вами. Каждый – один на один со своим... Это и есть настоящее равенство.
Так вот. «Здесь у нас конец куплета». Это все на самом деле так. И даже я уверена, что, если когда-нибудь выпадет лично мне, я лично вот это все именно так и буду переживать. Но мне так не хочется. Мне кажется, что можно по-другому.
2
Так сложилось, что за достаточно долгие годы мне довелось прoжить весьма многочисленные истории, с очень близкими мне людьми, с людьми хорошо знакомыми и со знакомыми хорошо знакомых мне людей. Всех возрастов и социальных категорий. Многолетние наблюдения, застарелое любопытство и привычка вчитываться в любые, так или иначе имеющие отношение к теме источники, постепенно и густо осели в подсознании эдаким солидным отложением солей и сделали так, что с некоторых пор я стала бояться только метеорита и цунами, Паркинсона и Альцгеймера, инсульта и разгула ювенальной юстиции. А рака бояться перестала. И теперь хочу поделиться нажитым добром.
Прежде всего тем, что сказал один старый врач-китаец, втыкая иголки из пункта А в пункт Б, под кожу очень близкого мне человека, с трудом восстающего из руин химио- и радиотерапии: «Умирают не от рака, умирают от страха».
То есть заболеть могут многие. Умереть – не все. И это – вне зависимости от типа и степени заболевания. И даже вне зависимости от средств и методов лечения. Само собой, лучше раньше узнать и быстрее лечить там, где престиж выверен многочисленными победами. Но и это, всем известно, вовсе не гарантия.
Любой профессионал подтвердит: бывают пациенты скорее мертвы, чем живы изначально, и бывают те, которые оказываются живы, будучи практически мертвы. Мне это говорили неоднократно, самые разные и самые высококвалифицированные специалисты: вот этот пришел в общем с ерундой, но может сам себя под белы руки – в белы тапки.
Потому что напуган сильно. И обижен на всех – это главное – обижен! Не верит, боится, зол, сам себя жалеет больше, чем всех своих родных и здоровых. Почему я, а не они?! Вместе ели, вместе спали, вместе воздухом дышали. Экология одна на всех, психологии разные. Но все под одним Богом ходим. Просто у этого уже нашли, а у тех – нет еще. Может быть, у тех найдут, когда будет поздно. А этот выкрутится и еще тех похоронит.
3
Одна моя знакомая, в ужасе лечившаяся в лучшем американском госпитале от первой стадии вовсе не опасной гинекологии, все-таки сломалась под рецидивом, всего пять лет спустя. А бабушка троюродных братьев, прооперированная чуть не тесаком от того же самого, но в стадии номер три, в 1974 году в городе Калуге, успешно продолжила свои сельскохозяйственные занятия еще в течение двадцати восьми лет после причиненного ей неудобства. И даже по праздникам варила самогон. Cама, правда, не потребляла, потчевала родных и близких соседей. И отбыла на заслуженный отдых в возрасте 89 лет, по совсем непонятной причине, во сне, ни на что не жалуясь.
Еще одна бабушка, уже английская, до сих пор счастливо проживает где-то под суровым смогом туманного Альбиона, в доме для престарелых, потому что пережила всех тех, кто ее помнил. В последний раз, когда я ее видела, ей было 105 лет и она побила все онкологические рекорды, начав в 25-летнем возрасте с рака груди, походя отоперировав рак легких, желудка, селезенки и даже печени. И может быть, чего-нибудь еще, чего я не помню, потому что плохо учила анатомию и смутно представляю, что у нас там еще есть внутри. Очень весёлая бабушка, так энергично рассказывала: «Я его отсюда – хрясь! А он уже с другой стороны подполз и прицепился! Его оттуда – геть! А он – вот он я, сбоку, снизу, поперек...» Я еще подумала тогда, может, это они и есть, зеленые человечки? Выходят на контакт. А мы их – дустом...
Потому что, если как следует приглядеться да прислушаться, непременно ткнешься носом в очевидность: что это за послание человечеству, зачем оно, откуда и куда точно, не знает никто. Каждые примерно десять лет новые теории то сбивают с ног, то снова поднимают с колен старые гипотезы. Нет, кое-что мы уже сообразили, кое-как наловчились, и из брандспойта, и маникюрными ножницами. И даже достигли здесь и там достойных результатов.
Но! Следует признать: все-таки наощупь, впотьмах и на авось. То есть всё в поиске (что обнадеживает) и в постоянном развитии (что настораживает, поскольку, похоже, что бич развивается и мутирует, одновременно с то нагоняющей его, то снова отстающей медициной). А это значит, что жизнь-таки прекрасна и удивительна, потому что полна неожиданностей, пусть и не всегда особенно приятных. Зато это абсолютно точно значит, что неуловимый прогнозами шанс есть у каждого, без исключений.
4
Даже у моей свекрови: нам 16 лет назад заявили, что лучше поторопиться и срочно окружить ее заботой и поскорее высказать ей все самое насущное, чего еще не успели. Потому что у нее внутри, кроме всяких нужных организму вещей, нашли такое, отчего многие сразу ложатся на спину и складывают руки на животе. Нам сокрушенно пообещали, что максимум через полгода она никого больше не потревожит.
И что? Где? Она сначала тоже долго удивлялась, отчего, почему, не курила, не пила, ни о ком никогда не беспокоилась, занималась только собой, питалась биопродуктами и подпитывалась неувядающей молодостью через специальные гормоны (может быть, они и виноваты?)
Ни стареть, ни умирать не захотела, из чистой вредности; подписала сразу все бумаги в госпитале: согласна на любые методы экспериментального лечения, фиг с вами, пробуйте! Устно добавила: «Сожрать себя не дам! Пусть лучше медики спалят, хоть и вместе со мной!» И было очень трудно, очень плохо, очень долго. Гораздо дольше шести обещанных месяцев. Но вот она сегодня здесь, среди нас, снова трепет нервы, как ни в чем не бывало, и даже не вспоминает о былом.
Простая свекровь – и та победила! Я уж не распыляюсь на авторитеты... Ну, если только парочку, на посошок.
5
Известный канадский психоаналитик Ги Корно в 2007 г. загремел в госпиталь с внезапным сюрпризом: рак желудка 4-й степени, метастазы в мозгу, в легких и в селезенке. Он потом признался, что если б знал тогда, сколько всего у рака ученых «степеней», он умер бы сразу, не заходя домой, после первой консультации. Ему как-то не догадались с ходу объяснить. А когда он понял, уж было поздно. Он тоже все подписал и на все согласился.
А параллельно еще и сам себя вводил в медитацию и уговаривал собственные раковые клетки прекратить безобразие. Но уговаривал с умом, без переходов на личности, чтоб никого не обидеть. Вот так: «Друзья мои! Прекрасен наш союз! Я понял вас: мне нужно измениться. Я всё учту и впредь не побоюсь не пить, и не курить, и не жениться...» (то есть не лениться, конечно).
В общем, с тех самых пор и до сих он тоже среди нас. Французский врач и исследователь Давид Серван-Шрейдер с обнаруженной глиобластомой мозга (один из самых яростных известных на сей момент раков) прожил двадцать лет и многое успел.
Певец Клод Нугаро тоже пожил, поборолся, не потеряв чувство юмора и радости бытия: свыкся, приручил его и даже называл ласково «мой рачок». А в Квебеке и сейчас живет женщина, пригвожденная «окончательным диагнозом» к «от силы нескольким неделям»... ровно 24 года назад.
Крупнейший французский канцеролог, профессор Виктор Израэль не так давно поделился интересными прогнозами: через 10 лет во Франции болен каким-нибудь раком будет каждый второй. То есть как в апокалиптическом анекдоте про потоп, новость хорошая: у нас имеется пара недель, чтобы научиться дышать под водой, до высадки зеленых гуманоидов...Может, это и есть то самое послание человечеству? «Не бойтесь! Учитесь, ищите и обрящете. Только верьте! И не злитесь. Никто не виноват».
***
Самым важным (на настоящий момент) наблюдением по вышезатронутой теме мне кажется следующее: с той самой минуты, как вы узнали, что избраны чьим-то непонятным жребием, вы – Сталкер и вступаете в Зону, законов которой не знает никто. Помните? Зона пропускает или калечит по ей одной пока известным критериям.
Пропускает не самых праведных или самых негодных, даже не самых несчастных и не самых потерянных. А Бог знает, кого и почему она пропускает. Это значит, что у каждого есть шанс и надо идти. Наощупь, спотыкаясь, изломанной дорогой, с разбитыми в кровь ступнями и истертым до костей терпением. С невнятными мыслями о том, что если зоны зажигают, значит это кому-нибудь нужно. Надо идти, a там разберутся.
И неважно, кто устроил такой вот пикник на вашей обочине, Альцгеймер или Паркинсон. Главное, чтобы не тот и не другой, не метеорит и не цунами. И не ядерная война.
А остальное мы когда-нибудь разъясним и в остальном мы, конечно, прорвемся. Если, как известно, в борьбе за жизнь не разучимся смеяться. Прежде всего, над собой.