Рушди отходит от актуальной политики, погружаясь в стихию старинных легенд и стилизованных авантюрных сюжетов. Рассказывает историософскую сказку, в которой Флоренция эпохи Возрождения и Индия времен Великих Моголов отражаются друг в друге. Впрочем, отдаление от современности – отчасти маскировочный ход Рушди: самые важные мысли, приписываемые восточному правителю Акбару, нельзя не отнести к XXI веку.
Без медитаций на тему контактов Востока и Запада проза Рушди в принципе не обходится
По словам самого автора, из всех его книг «Флорентийская чародейка» в наибольшей степени основана на результатах специальных штудий. И действительно, это исторически фундированный текст, в котором задействована масса реально существовавших или очень давно вымышленных персон в диапазоне от Николо Макиавелли до Влада Цепеша-Дракулы, от королевы Елизаветы I до шотландской богини-воительницы Скатах, от многочисленных вельмож при дворе Великого Могола до представителей династии Медичи.
Факты и вымысел смешиваются здесь в самых немыслимых пропорциях, и отнюдь не исторический вектор определяет ход событий. Рушди всегда любил развлекать западную аудиторию ориентальными небылицами. Совершенно особым образом эта его слабость проявилась в маленькой книжке «Гарун и Море Историй», которая вдобавок парадоксальным образом напоминает английскую литературную сказку. Во «Флорентийской чародейке» к восточным небылицам добавились западные, а персонажи почти сказочной природы стали главными, чего не происходит ни в одном из других, переведенных на русский, романов Рушди.
Во владения Акбара, основателя империи Великих Моголов, является странный итальянец, зачитывающий краденое послание от королевы Елизаветы и называющий себя дядей могольского правителя. В рассказах пришельца возникают хитроумные итальянские политики и загадочная принцесса из тюркского рода, волею судьбы оказавшаяся во Флоренции, и этим персонажам суждено сыграть не менее важную роль, чем тому, кто о них повествует.
Непредсказуемые философско-стратегические поступки Акбара, итальянские интриги с участием Макиавелли, Америго Веспуччи и Медичей, роковое предназначение принцессы и превращение флорентийского сироты в янычара сплетаются в симметричный узор, Запад и Восток повторяют друг друга.
Без медитаций на тему контактов Востока и Запада проза Рушди в принципе не обходится, но тут оба эти мира приобретают некий полупризрачный вид. Это не вполне исторический роман, но и не альтернативная история. Самое принципиальное для Рушди − полная свобода вымысла, лишь слегка замаскированная под следование притчевой традиции.
Собственно, создатель «Флорентийской чародейки» поступает так же, как его итальянский авантюрист в гостях у Великого Могола, при переводе королевского послания полностью меняющий текст документа и вообще рассказывающий очень подозрительные вещи. Великому Моголу, однако, лукавый визитер нравится, даже несмотря на то, что постоянно рискует попасться на словах, не заслуживающих доверия. Примерно так же обстоит дело у Рушди с читателем.
Великий Могол у Рушди вообще похож на современного человека: он все время сомневается, обдумывает языковые проблемы и мыслит высокими гуманистическими категориями, проводя при этом лучшие часы в обществе вымышленной жены, которую он любит больше реальных людей. Он мечтает о цивилизованном будущем, но может изрубить врага на куски.
Современным моголам (не сказать чтобы великим) не нужны пророки-пассионарии и не всегда интересны пессимисты-диагносты – гораздо приятнее внимать политкорректным ироничным рассказам, намекающим на относительность всех различий, догм и исторических концепций. Если бы Салмана Рушди не было, его бы следовало выдумать. Собственно, Рушди как великий писатель и совесть англоязычной литературы отчасти и выдуман читателем, совсем как жена Великого Могола.