В «Шарманке» Платонов отсутствует, хотя его текст, не особенно даже «разбодяженный», звучит, но за текстом нет ни эмоции, ни тем более философии.
Нет, по сути и сюжет – правда, это идет уже от пьесы, где, как всегда у Платонова, последовательность событий трудно увязать в причинно-следственные отношения.
Ювенильное море
Спектакль получается, вроде бы и нестандартный, неординарный, но какой-то декоративный, необязательный, как блины из лопухов
Бродячий культработник Алеша и его подруга Мюд, девушка-подросток, попадают в совхоз «Малый гигант», где заведует кооперативной системой бюрократ Щоев с откровенным проходимцем-заместителем Евсеем и куда приезжают с целью приобретения «ударной души СССР для Западной Европы» датский профессор-пищевик с дочерью Сереной, которая моментально влюбляется в советского Алешу.
Щоева больше волнуют проблемы материального характера: он изобретает новую, светлую пищу, «пищу будущего». Из того, что происходит в природе самотеком, как-то: суп из крапивы, котлеты из чернозема, каша из саранчи и муравьиных яичек, а «из лопухов блины такие напечем, что ты их будешь есть с энтузиазмом».
Так что, продать душу, хоть ударную, хоть какую другую, Щоев на запад готов, вот только оказывается, что продавать особо нечего, сплошь оппортунисты все кругом, вплоть до сконструированного Алешей железного человека Кузьмы.
Даже культработник Алеша со своей шарманкой – и он туда же. И только в Мюд не погас большевистский пыл. Она борется даже с природой-фашисткой, не то что с «право-левыми» вредителями, а в решительный момент запросто хватается за пистолет.
Ей, как вообще детям у Платонова, кажется, что плохих людей надо убивать, потому что хороших слишком мало (это мысль другой девочки и из другого произведения Платонова, но Мюд думает примерно так же).
Котлован
Ставить и играть такой сюжет, да еще учитывая, что изъясняются персонажи поэтичным, но весьма нестандартным платоновским слогом, всерьез очень сложно – хотя возможно, и тому есть примеры, в том числе упомянутые.
Правда, там в основе все-таки проза Платонова, но я припоминаю спектакль «14 красных избушек», не то саратовский, не то воронежский, поставленный на рубеже 80–90-х, где тоже иностранный господин попадал в советский колхоз.
Это было остроумно, но в рамках реалистического психологического театра, стало быть, такой вариант остается. Ефремов его, однако, отмел, на что имел безусловное право как режиссер.
К чести постановщика, в абсурдистский капустник «Шарманка» тоже не превратилась. Но в результате получилось нечто ни к селу, ни к городу.
При том, что в спектакле много явных актерских удач. Очень трогательная и искренняя Мюд Клавдии Коршуновой, возвышенный, иногда до комичной высокопарности, культработник Алеша (Шамиль Хаматов, как мне всегда казалось, актер не самого выдающегося дарования, но в эту роль он вписался идеально).
Сделанный как сатира на советского бюрократа из более поздних и более простых комедий Щоев Никиты Высоцкого, абсолютно платоновский по пластике и гриму (с интонациями, правда, есть проблемы) Евсей Артура Смольянинова.
Мажаров, Федченко, Фролова – тоже на своем месте. Выдвиженка у Дарьи Фроловой получилась очень смачная, да и вообще распределение ролей – удачное на редкость, несмотря даже на то, что мои любимые современниковские артисты, как обычно, задвинуты на эпизоды.
Евгений Павлов играет несколько крошечных безымянных ролей, а под занавес в черной робе двигает костями дохлой коровы; Максиму Разуваеву «повезло» чуть больше – у него роль заметная, вот только играя железного человека Кузьму, он весь спектакль проводит в шлеме, закованный в металл, работая только пластикой (соответственно образу ограниченной) и голосом. А ближе к финалу его персонажа, точнее, настоящего железного двойника-куклу, Алеша разбирает на запчасти.
Голая королева
Отдельные сцены, таким образом, смотрятся выигрышно, и некоторые детали придуманы со вкусом (экспериментальная еда, например, представляет собой дым на первое, воздушные шарики на второе и мыльную пену на десерт), но, хотя как зрелище спектакль совсем не занудный, во что-то целостное эпизоды складываются с трудом.
Кажется, что в постановке много лишнего, необязательного – начиная с собственно пьесы и заканчивая художественным оформлением. Для чего-то над сценой висит куб, на одну из граней которого проецируются то изображения облаков, то советская или фашистская символика.
Зачем нужна видеопроекция и почему именно на куб – а неважно, просто декоративный элемент, может, отчасти отсылает к футуристической стилистике 20-х годов ХХ века, а может и нет.
Вот и спектакль получается, вроде бы и нестандартный, неординарный, но какой-то декоративный, необязательный, как блины из лопухов.
От них, правда, персонажей «Шарманки» тошнит, тогда как спектакль усваивается вполне легко, но без особого энтузиазма. Но, может, у меня просто не хватило, как выражаются герои пьесы, «надстройки», чтобы разобраться в ефремовском замысле – для чего-то же он носился с идеей поставить «Шарманку» столько лет.
А в таких случаях один из персонажей Платонова говорит: «Молчи, когда слов не знаешь. Сиди и чувствуй что-нибудь бессловесно».