Говорить о болезни бесполезно, потому что Павленский не болен, а точнее, страдает тем же, что и те, кому адресована его манифестация. Его акция ведь не для власти, не для народа – она для того узкого слоя столичных образованцев, которые искренне считают себя культурной элитой страны. Именно к ним обращается Павленский, объясняя свою акцию (что, в принципе, по законам даже т. н. современного искусства достаточно бредово: то, что требует объяснения, не является искусством) «как метафору апатии, политической индифферентности и фатализма современного российского общества».
Болотные – собрание одиноких и глубоко несчастных эгоистов, которые вместо спасения собственной души занимаются спасением страны
Павленский говорит либеральной общественности: вы инфантилы, встаньте и идите на бой с режимом. «Не чиновничий беспредел лишает общество возможности действовать, а фиксация на своих поражениях и потерях все крепче прибивает нас к кремлевской брусчатке, создавая из людей армию апатичных истуканов, терпеливо ждущих своей участи». Участь несчастных – жить на зоне (из протестной практики которой Павленский, собственно говоря, и скопировал свою акцию): «Сейчас, когда власть превращает страну в одну большую зону, открыто грабя население и переправляя финансовые потоки на рост и обогащение полицейского аппарата и прочих силовых структур, общество допускает произвол и, забыв про свое численное преимущество, своим бездействием приближает триумф полицейского государства».
В своих интервью Павленский потом приводил примеры «ограбления» достаточно сбивчиво – отняли деньги у Академии наук, министр культуры Мединский что-то сказал про сокращение финансирования искусства. Впрочем, объяснение происходящего как раз совершенно излишне для аудитории «Дождя» – все честные люди и так понимают, что все катится к ГУЛАГу. А как же быть с тем, что деньги у академиков никто не отнимал, и с тем, что Мединский, по сути, говорил о том, что больше нельзя давать госпремии за акции группы «Война»? Нет, вы что, государство обязано поддерживать современное искусство, важнейшей частью которого является акционизм. Вне зависимости от того, нравится ли это «искусство» даже не властям – народу, считающему его в лучшем случае хулиганством, а в худшем – глумлением. Нет, вы обязаны нас поддерживать и пропагандировать, потому что мы лучшие, креативные, за нами будущее, ведь рано или поздно мы вас, лапотников, образуем.
Примерно в такой логике существует современное искусство, и, хотя самим Павленским вовсе не движет жажда наживы, идеологически он сформировался именно в такой атмосфере и не может себе даже представить всей ее фальши. Точно так же, как и протестующие болотные креаклы не могут себе вообразить, что их представление о стране, народе, добре и зле, красоте и правде очень сильно отличается от идеалов абсолютного большинства народа.
Идеал креативных – потребительский, отсюда и все их проблемы. Им не дают потреблять так, как они хотят. Мы хотим нового – президента, гаджет, впечатлений, удовольствий, а нам в ответ о каких-то ценностях, про которые мы с детства знаем, что их нет, все относительно... И когда потребление обламывается, наступает протест, но протест избалованного ребенка, скандальный. Дайте мне еще, еще – но так у тебя же уже есть, надо и о других подумать. Нет никаких других, есть только я. Болотные – собрание одиноких и глубоко несчастных эгоистов, которые вместо спасения собственной души занимаются спасением страны. Спасением от полиции, от тирана Путина, точнее, от государства вообще. У того же Павленского виден ужас от действий государства – на самом деле любых действий власти, от государства как такового.
Общество» не слышит обращенных к себе призывов Павленского, потому что привыкло искать корень проблем не в себе, а в остальных
Не нужно даже уходить в психоанализ, достаточно просто посмотреть на типичного болотного активиста – это очень часто человек из неполной семьи, или с разбитой личной жизнью, или с ненавистной работой (более того, работой на власть), или со всем этим букетом сразу. Он бунтует против любой власти, тем более что долгие годы отсутствия государства развили в «творческих» людях (от бизнесменов до акционистов) ощущение безграничной безнаказанности. Безнаказанности за сделанное, украденное, сказанное, написанное – мы будем жить в России как хозяева жизни, презирая и народ, который не дорос, и власть, которая тупая и некреативная. И при этом будем питаться от их соков.
Но в какой-то момент выяснилось, что власть больше не может потакать распространению либеральных ценностей – и потому, что народ устал «понимать», и потому, что осознала угрозу самому сохранению основ здорового общества. И постепенно политика Путина начала приобретать все более и более национальные черты, делать упор на производство и труд, на семью и веру, на сохранение кода, а не на его перепрограммирование. Это очень не понравилось креативным, почувствовавшим, что в меняющейся России останется гораздо меньше места для паразитирования и меньше возможностей для навязывания меньшинством большинству своей воли и повестки дня. И они восстали – так, что в декабре 2011 года им даже показалось, что еще немного, еще чуть-чуть...
Слабые голоса их собственных осторожных представителей о том, что, ребята, если свергнете Путина, первые же получите от народа за все ваши художества, мало кто из креативных понимал. И когда в ответ власть слегка усилила силовую составляющую – задержания, приговоры – и одновременно еще более внятно стала говорить о национальном повороте, у креативных космополитов произошел полный отрыв от реальности. Надо сказать, что это и раньше было их системообразующим качеством, но на третьем сроке Путина виртуализация мира болотных дошла до предела. Они и правда верят в то, что Путин – тиран, а страна катится в пропасть, притом что Россия наконец-то уже начала не просто выползать из смуты, но и действительно развиваться. Да, с кучей проблем и болячек, да, так и не договорившись и не определившись относительно общих идеалов (но не отказавшись от них), но расти.
Вы обязаны нас поддерживать и пропагандировать, потому что мы лучшие, креативные, за нами будущее, ведь рано или поздно мы вас, лапотников, образуем
Но для того чтобы верить, что все катится вниз, в то время как все идет на подъем, нужно быть или слепым, или сумасшедшим. Ни тем, ни другим наши болотные себя признать не могут, но внутри их мирка действительно сложился удивительный микроклимат, защищенный толстыми стеклами эгоизма, через которые все происходящее вокруг видится в искаженном свете. В этом инкубаторе под звуки «Эха» и шум «Дождя» и вырос Петр Павленский (даже если он лично никогда и не слушал и не смотрел их), и именно из него он вылез наружу, чтобы и вправду сразиться с драконом.
Настоящий художник, уж тем более акционист, натура творческая и ищущая, ему тесно в укрытии – и Павленский пошел искать дракона на Красную площадь. И именно там пару недель назад, по его словам, поразился присутствию множества людей, следящих за другими, – вот он, символ полицейского государства. Павленскому и в голову не могло придти, что он, высокий и худой, с не очень здоровым выражением лица, просто обречен был привлекать к себе повышенное внимание на площади, являющейся одним из самых охраняемых объектов в стране (слава Богу, что за все эти годы там не произошло ни одного теракта). Нет, он просто увидел то, что и должен был увидеть, выйдя из инкубатора. Другой акционист – Осмоловский, чрезвычайно гордящийся тем, что в 1991 году выложил около Мавзолея человеческими телами слово из трех букв, – комментируя фиксацию Павленского, долго рассуждал о том, что одной из главных целей оппозиции должно стать требование перенести из Кремля резиденцию президента, потому что Кремль – это инфернальное место. Эта позиция – лишь доведенный до логического конца взгляд креативных на Россию, историческую и нынешнюю.
Они воюют с потусторонним злом – и удивляются, когда люди, для которых Кремль является символом страны и одной из главных ее святынь, искренне считают их самих исчадием ада. А вовсе не наследниками юродивых и святых подвижников, а ведь именно с ними тут же стали кощунственно сравнивать акциониста Павленского. Подвижники истязали свое тело, чтобы высвободить дух, спасти свою бессмертную душу, да и юродивым было абсолютно безразлично, как их воспринимают люди и общество. А Павленский обращается к обществу, ему важно разбудить их, заставить действовать. Ведь как же так – вы же обличает такие ужасы и предсказываете еще большие напасти, так как же вы можете спокойно болтать в соцсетях? Выходите, прогоните...
Но «общество» не может ни идти, потому что его и так неплохо кормят («да и не умирают в наш век за идеалы, вы что»), ни признаться себе, что его страхи надуманны (а те, кто это изначально понимает и сознательно провоцирует истерию, в среде креаклов в подавляющем меньшинстве), и в ответ лишь еще больше ругает власть, которая довела бедного художника до членовредительства. И лишь самые «продвинутые» из креативных говорят о том, что да, вы зажрались, вы ненастоящие, нужно на баррикады, нужен террор.
Между тем если бы «общество» смогло отрефлексировать главный посыл Павленского, не осознанный даже им самим, это могло бы помочь разобраться в причинах неудач. «Фиксация на своих поражениях» – так почему мы терпим поражение, только ли от бездействия? Или мы просто идем против воли народа и всячески мешаем перевернуть очередную смутную страницу русской истории?
Но «общество» не слышит обращенных к себе призывов Павленского, потому что привыкло искать корень проблем не в себе, а в остальных, не в своем уютном мирке, а в быдло-народе и полицейской власти. А ведь Павленский – это не просто дитя «креативного общества» (причем в своей искренности едва ли не лучшее), но и его символ. Символ его беспомощности, но не перед государством, а перед самим собой, символ его фиксации на собственном эгоизме, на гордыне своей кастовой исключительности. И символ его «праведного гнева», не умеющего найти причину своих страданий и оттого все более и более уничтожающего себя самого.
Власть и народ взирают на приступы мучений креаклов в недоумении – вот ведь, с жиру бесятся. Изгонять бесов пока никто не собирается, им просто не дают больше плясать при всем честном народе, просят отправлять свои бесовские нужды на дому. Но бесы не могут успокоиться, они мучают Павленского и тех, кто впустил их в свою душу, они скачут и прибивают себя к брусчатке, надеясь задержаться на русской земле подольше.