Когда я вернулся из командировки (читал студентам лекцию «Ждет ли читатель правду жизни»), милиция уже отработала свое: выключатели запорошены – снимали отпечатки, собачка прошлась, показав, откуда и куда разбойники пришли, а жена с подругой, друзьями и соседями уже пили коньяк на кухне.
Советские брошки и кольца, трогательные, составлявшие некий вещественный итог многотрудной жизни, тоже не могли удовлетворить требовательных грабителей
Я считаю, нам повезло. Они угрожали зарезать, но не зарезали. Они угрожали, но и воды дали жене: бездыханные тела по итогам рейда им не были нужны. Их интересовали ценности. Деньги и брюлики. Сейф. «Где сейф, отвечай! Тебе жизнь не дорога?» – спрашивали они.
Сейфа нет, отвечала жена. «Как нет? – удивились они. – Ты врешь!»
А она не врала. Она вообще не врет. Промолчать может. Но не врет. Сейфа и вправду не было. Деньги на жизнь хранятся в кошельке, на важные покупки – в тумбочке, их набралось тысяч шестьдесят рублей. Карточки их не интересовали. «Драгоценности где?» – напирали они, продолжая не верить и, отодвигая шкафы, искать сейф. В шкатулке, вон там, сказала жена. Она правильно себя вела. Нам еще внуков помогать растить, и вообще семья у нас большая. Марина нужна живая, потому что ее котлеты внуки хорошо едят. А остальное – когда как.
Их главный – а у них был главный – осмотрел содержимое шкатулки. «Не, – сказал он. – Настоящие где?»
Когда Марина мне после это рассказывала, я ощутил укор: доигрались. Жизнь клонится к закату, а ее сережки да браслетики ворами и за ценность не считаются. Ну, в молодые годы, когда она работала техником в Тихоокеанском институте рыбного хозяйства и океанографии и рисовала рыбок, а я – корреспондентом краевой газеты и ездил по Анучиным да Кневичам, кроме обручальных колец, ничего такого у нас не было. А после, когда должности пошли в рост и деньжата появились, сказалась вот какая особенность: на серебро у жены натуральная аллергия. А золото она просто не любила.
Золотая жена, короче говоря. Вот с учетом этих обстоятельств я и делал ей подарки. Не без позорного на фоне требовательных грабителей чувства: хорошо, что не барахольщица у меня жена. И лучше мы лишний раз съездим куда-нибудь. Очередные развалины посмотреть. Или у моря полежать – согласно имени и дальневосточному происхождению больше всего на свете она любит море. И солнце.
Я иногда не угадывал – подаришь, а вещица лежит. А иногда угадывал: смотрю – носит. И из тех, угаданных, аквамариновый (водномариновый) браслетик и индийские сережки они не взяли. Они лежали на самых видных местах – потому и уцелели. А может, совсем за ценности не проканали. И крестик, византийское пятикрестие, не взяли. Он был на ней.
Унесли то, что можно бы назвать семейными драгоценностями, – то, что осталось от мамы и тети. Но их советские брошки и кольца, трогательные, составлявшие для них некий вещественный итог многотрудной – и счастливой, ибо они были долго живы, полны сил после всего, что испытали после революции и в войну, – жизни, тоже не могли удовлетворить требовательных грабителей.
Они продолжали искать сейф, лезли под картины, в том числе и под любимую, именуемую «Зады». Как-то, зная, что в доме есть картина с таким названием, мой приятель пошел ее искать. «Да там, слева, – говорю. – У входа». Он не нашел. Потому что это пейзаж: зады домов деревеньки, которую один художник сильно любил. Это дорогая ему была деревенька, и он ее всю исписал: и переды, и зады, и бока, и реку ее, и храм при реке, а присмотреться – и татаро-монголов, над ней стоящих, а потом и поверженных, убегающих.
Думаю, кроме нас с художником, никому она ценностью не покажется. Заходила как-то одна дама, очень знающая, глянула так: Господи, а это что? И давай: освещение плоское, мазок нетвердый. Еще ей эстамп Климта не понравился: «Володь, ну это вообще пошлость, ты бы еще из «Огонька» вырезку повесил». А Климт висит не просто так: про него тоже есть история, после расскажу. И тушью – это не мазня, а автопортрет великого поэта, «Мозг мой – эскарго, пока не вскроешь, стиха не напишешь» – с трогательной дружеской надписью. А пластилиновая картина – это мне один хороший ребенок Эмиль подарил. На день рождения. А мой портрет с трубкой – курсовая работа Даши. А тарелка – это память о Грузии, куда нас с Максом Саакашвили не пустил. Друзья готовили сувениры, вручить не удалось, переслали после. Обложка альбома «Дежа вю» Кросби, Стилза, Нэша и Янга – память о поездке в Америку с Лешей и гаражном сэйле в городке Большие Вилы. Вымпел ЦСКА подарил Газзаев. Солдатика – очень хороший человек. Кошек с мышкой – Леша с Людой. Обложка «Бэнд он за ран» – с автографом Маккартни, спасибо, Леня, постарался для меня. В рамке – моя первая в жизни заметка, нашли и сохранили друзья – спасибо!
Лежит брошенная, стекло только треснуло: не взяли!
Не найдя миллионов, взяли они духи. Дамскую куртку, пальто: по-моему, поехали радовать своих девчат. Взяли вино и даже большую бутылку шампанского «Абрау Дюрсо», тоже подарок, который мы сами почему-то не выпили: не смогли уже, наверное. Не осилили. А зря. Один хотел взять портативный отечественный проигрыватель грампластинок из темно-коричневой пластмассы с желтым изогнутым тонармом, на 78 и 33 оборота. «Это тебе зачем? – остановил его главный. – На кой он тебе?»
Странные люди – как на кой? А включить в розетку его зеленоватую вилку с оплетенным узловатым шнуром? А поставить пластинку «Мелодии» на 78 оборотов с песней «Не покидай меня» в исполнении Фриды Боккара? И пережить еще раз – тот страшный разрыв, ту трагедию, такую зарубцевавшуюся, такую заплывшую диким мясом, такую смешную, школьную и удивительную, когда и Брель, и духовые марши, и ноябрьские флаги, и холодные щеки, и страшная пустота.
Не взяли. Не взяли.
Я вот думаю: есть у меня в душе острое желание, чтобы украденные Маринины цепочки удушили их девчат? А мамины брошки остриями пронзили негодяев в самое сердце? Нет, не хочу. Да эти вещи не сделают так никогда: в них столько настоящей, а не металлической ценности! Они другой жизни, другой культуры и хоть крадены, и перепродадут их сто раз, но, возможно, даже сделают лучше их владельцев. Во всяком случае, они не способны причинить никому зла.
Хочется мне ровно одного: посмотреть на этих пятерых без масок, без пистолетов и ножей, в зале суда. И сказать им: не взяли.