Общество возникает не благодаря высоким ценам на нефть. Общество не формируется на массовых митингах в поддержку курса партии и правительства. Общество – это повседневное отношение людей друг к другу; степень интенсивности этих отношений. И главное – качество этих отношений. Есть семьи, в которых люди годами не общаются друг с другом. Формально – семья, а по сути – нет. То же и с обществом: совместное проживание еще никак не гарантирует наличия подлинного единства.
Трудности – а у нас сейчас у всех трудности, кто поспорит – хорошие семьи проверяют и закаляют
Трудности – а у нас сейчас у всех трудности, кто поспорит – хорошие семьи проверяют и закаляют. По сути, совместное преодоление трудностей и делает семью семьей, а страну – страной.
Нынешний кризис отличается от предыдущих тем, что напоминает не цунами, скажем (налетел один раз и все порушил), а скорее, чуму: невидимая, тотальная, долговременная угроза. Когда закончится – неизвестно. Если кто не помнит одноименного произведения Альбера Камю, то напомним один из его главных посылов: от чумы не застрахован никто. Никто не может быть гарантирован.
Нынешний кризис постепенно пришел в каждый дом – его на себе уже почувствовала большая часть страны, а остальные скоро почувствуют. Это касается и менеджера среднего звена, и рабочего, и госслужащего, и работника сферы услуг, и фермера, и домохозяйки. Таким образом, впервые за 10 последних лет (с 1998 года) большинство людей оказались примерно в равных плохих обстоятельствах. Это отчасти даже и неплохо. Да-да.
Каждый из нас сегодня живет с внутренней готовностью к тому, что он (его родные, коллеги, друзья) завтра окажется безработным. Перед всеми так или иначе маячит это видение-угроза: шеф, который предлагает написать заявление «по собственному» или извещает о сокращении зарплаты, или предлагает уйти в долгосрочный неоплачиваемый отпуск. Или – что еще вероятнее – просто сообщает о банкротстве предприятия и его закрытии. О конце для всех и сразу, без ужимок и отговорок.
Это нелегко пережить наемным работникам, но и боссам это тоже, поверьте, нелегко. Как сказал недавно знакомый редактор глянцевого издания: «Мне сегодня нужно уволить 25 человек. И каждому предстоит посмотреть в глаза».
Между тем это очень важная штука – то, что он сказал. Уволить в любом случае придется. Но все же и тут есть выбор: можно при этом посмотреть в глаза, а можно – уволить, так сказать, не глядя.
Это «посмотреть в глаза» и есть проявление той самой «солидарности трудящихся», о которой нам твердили во время первомайских демонстраций еще в прежней стране. Но солидарности не в плакатном смысле, не в смысле картинного взаимопожимания разноцветных мускулистых рук. Нет, подлинная человеческая солидарность проявляется именно в таких простых знаках участия, внимания – в данном случае хоть разойтись по-человечески.
Каждый из нас сегодня живет с внутренней готовностью к тому, что он (его родные, коллеги, друзья) завтра окажется безработным (фото: sxc.hu) |
Ужасно и то, что мы все приняли это как должное, в качестве моральной компенсации за высокие зарплаты. Мы и сами радовались, как дети, повторяя убогие фразы из американских кинофильмов; как бы сознательно изгоняя, убивая в себе естественные человеческие чувства: сострадание, сочувствие, жалость. Все то, что называется – человечность. Мы приняли недостаток капитализма за его суть, основополагающий принцип: мы почему-то решили, что для лучшего ведения общего дела нужно прежде хорошенько унизить и растоптать друг друга; если это называется не идиотизм, а как-то иначе, поправьте меня.
Нас обманули: капитализм и рационально-денежные отношения отнюдь не отменяют человечности. Мало того, они, скорее, ее предполагают. Человечность делает капитализм комфортнее, выгоднее, удобнее.
Адам Смит, отец капиталистической теории, задумался как-то над тем, почему две страны, имеющие одинаковые ресурсы и количество населения, живущие в одних и тех же природных условиях, все-таки не равны по уровню благосостояния: одна живет богаче, другая – беднее. Смит пришел к выводу, что все дело – в доверии: капитализм ведь строится на доверии друг к другу. Среди прочих равных условий выигрывает та страна, в которой люди больше доверяют друг другу. Адам Смит считал, что даже в том случае, если тебя обманули – не раз и не два, – все равно доверять людям выходит выгоднее, чем не доверять – именно с экономической точки зрения.
Мы не стали полноценным обществом, потому что жили, повинуясь этой странной, нелепой идее, что теперь каждый за себя и сам по себе, что верить нельзя никому, что надо оградить себя от «лишнего» и «других», намереваясь выстроить рай только для себя и своей семьи, где наивно полагали укрыться в случае невзгод.
Теперь от этой концепции придется отказаться, потому что мы все сегодня оказались друг другу должны. Эта ситуация будет усугубляться – когда все всем должны и отдать пока не могут: на работе тебе должны зарплату, ты, в свою очередь, должен выплатить кредит банку, банк должен рассчитаться за свои кредиты, взятые у других банков или у государства; государство требует денег с одних, чтобы, в свою очередь, рассчитаться с другими – с теми, кто требует денег от него, – и так по кругу, по бесконечному кругу. Ей-богу, какой-то «Фальшивый купон» Толстого выходит – вещь на самом деле не совсем об этом, но в конечном счете – и об этом тоже: все связаны со всеми, все зависят от всех, деньги, а точнее их отсутствие, только выявили, подчеркнули эту ваимосвязанность всех со всеми.
Когда все друг другу должны и просят друга друга подождать, отсрочить, потерпеть, это поневоле делает отношения между людьми более человечными. В этих условиях формальные связи, юридические нормы, установления, параграфы, требования – все то, чем славится Россия, – перестают иметь определяющий характер. Угрожать, требовать, грозить друг другу судом, исками и т. д. – по сути, бессмысленно: это все равно что угрожать судом самому себе. И решать сегодня деловые и прочие вопросы без этой некоторой поправки на «человечность» попросту невозможно. Так поневоле отношения в обществе становятся доверительнее.
Так сама жизнь заставляет нас проявлять солидарность друг с другом, со всеми. Любой кризис поневоле заставляет нас больше доверять друг другу – потому что ничего другого нам не остается.
Моя квартирная хозяйка, которой я задержал плату за месяц, не устраивала истерик, не угрожала, не говорила в трубку: «Это ваши проблемы». Она все понимала и просто ждала. И беспокоилась. И я беспокоился. При этом взаимном беспокойстве и опостылевших уже репликах – «пока ничего не известно», «все по-старому», «сами ждем» – мы просто старались не превратиться в скотов: я просил ее верить мне и подождать еще, и она соглашалась, потому что иного выхода у нее и не было. И наш первый, личный финансовый кризис мы уже победили: деньги, наконец, отданы, но вместе с этим также возникло и укрепилось взаимное доверие друг к другу. Это не только приятно, но и удобно, если так можно выразиться: мы обменялись долгосрочными кредитами, которые не зависят от курса рубля или доллара.
Человек, которого я считаю другом и у которого я занял крупную сумму денег, не попрекнул меня и словом, когда я сказал ему, что не смогу отдать долг в ближайшее время. Вот буквально – даже слова не сказал. Надо ли говорить, что я в лепешку разобьюсь, но постараюсь его за это доверие отблагодарить, то есть отдать деньги при первой возможности? Стал ли я больше доверять людям после этого? Глупый вопрос.
Вот в такие моменты и возникает чувство солидарности, общности; в такие моменты и формируется общество – не то, которым оперируют социологи и политологи, а то, которое от слова «общее». Общество строится на том общем, что у него есть – помимо товарно-денежных отношений: на доверии. Кризисы, как и болезни, не даются просто так: кризис человеческого доверия – вот какова была моральная подоплека и, возможно, подлинная причина кризиса финансового. Пора разбираться с подлинной причиной кризиса, а не с его последствиями.