Спектакль «Берег утопии» – внезапная вспышка идеализма в циничной театральной реальности. Он инопланетен, он ценность, попавшая к нам из другого, явно лучшего мира.
Главное событие: трилогия «Берег утопии» Тома Стоппарда, Российский молодежный театр
Единое пространство культуры в XXI веке распадется на маленькие субкультуры для различных социальных групп
Этот трехчастный девятичасовой гигант, этот трехпалубный дредноут вырос в настоящую гражданскую акцию по возвращению незаслуженно забытых кумиров XIX века, сформировавших русскую культуру и нравственные задачи интеллигенции.
Более того, для автора трилогии Тома Стоппарда, европейского бунтаря-абсурдиста, антикоммуниста, российский кружок «западников» из Премухина – Герцен, Белинский, Огарев, Бакунин – это духовное начало его европейской революции, это люди, вставшие на защиту свободолюбия, выбравшие путь правильно понятого патриотизма.
Том Стоппард сделал забытых в России кумиров частью европейской фронды, и российская культура должна в ножки поклониться человеку, понявшему нас лучше, чем мы сами. Режиссер Молодежного театра Алексей Бородин и его труппа сделали самую важную вещь. Герои Тома Стоппарда говорят о том, о чем, как правило, упорно молчит национальная сцена.
Услышать со сцены честный разговор о будущем России, ее трагических судьбах, о ценностях свободы и об унижении гнетом, о вечном рабстве России, о царстве интеллекта и государственной реакции на интеллектуальную вольницу сегодня кажется неоправданной роскошью.
Лучшая режиссура: Евгений Каменькович – «Самое важное» по Михаилу Шишкину, Мастерская Петра Фоменко
Наш театр разучился делать настолько сложные, настолько композиционно развитые спектакли. Ощущение, что «Самое важное» репетировали годы: наложения, перемены света, мест действия, видеопроекции, прихотливый монтаж сцен.
Есть в этой сложности особая прелесть и отпор упрощающим тенденциям в театре. В сущности, Евгений Каменькович создает вполне адекватную форму для литературной сложности и надстроек современной романистики, которая даже не пытается что-либо объяснять, что-либо разжевывать зрителю.
Каменькович дал театральную форму интеллектуальному потоку, неразделенному, смешанному, неразобранному. «Самое важное» – это режиссура хаоса. Имеет смысл только посетовать, что современные прозаики в большинстве своем не пишут пьес.
Или им их не заказывают. Слияние вершин современной прозы и современного театра дало эффект цельного высказывания о пародийности нашего сегодня и классичности, устойчивости нашего прошлого. Для Мастерской Петра Фоменко «Самое важное» – поворотный, революционный спектакль. Мастерская сменила темперамент и еще раз доказала, что она именно мастерская, а не бронзовеющий театр «мастеров сцены».
Говоря о Каменьковиче, нельзя не упомянуть и его талантливую работу со студентами РАТИ – спектакль по пьесе Ольги Мухиной «Летит», где режиссер применяет те же принципы усложненной режиссерской партитуры к непростой современной драматургии.
Лучший спектакль: «Рассказ о счастливой Москве» по Андрею Платонову, режиссер Миндаугас Карбаускис, Театр п/р О.Табакова
Сцена из спектакля «Рассказ о счастливой Москве» |
Литовский режиссер Карбаускис поставил первый не депрессивный и не «прибалтийский» спектакль в своей московской карьере. Спектакль о любви к москвичам – самым гармоничным людям на свете. У Миндаугаса Карбаускиса идеальное чувство театрального пространства как искусства цветовых пятен. Серое военное сукно шинелек, черное «готичное» дерево гардероба и ярко-красный цвет первых лет советской республики.
Москва эпохи военного коммунизма. Все это контрастирует, рябит, мерцает в глазах, которым приятно лицезреть чистенький, прибранный, уютный спектакль в «Табакерке». «Счастливая Москва» – оборотная сторона платоновского же «Котлована»: все, что сказано об историческом моменте в жанре пародии во втором романе, герои первого повторяют с восторгом.
Прекрасный идеализм довоенной России, солнечные годы раннесталинского периода – о наших иллюзиях, о фантастическом ощущении приближающегося, близкого счастья, о развернувшихся исторических перспективах и не менее скором охлаждении. Миндаугас Карбаускис явно читает больше, чем другие постановщики, – этот режиссер-подвижник умеет вводить в театральный контекст новые незатертые тексты, сложную, неочевидную литературу.
Персона года: Римас Туминас
Если в начале года литовец Карбаускис ставит спектакль о москвичах, восхищаясь ими, то в конце года литовец Римас Туминас ставит спектакль о москвичах, смеясь над их чванством. «Не боюсь Москвы», – говорит нам Туминас своей замечательной работой в «Современнике».
Начав ставить «Горе от ума», Туминас уже знает, что возглавит театр им. Вахтангова и что скажет на это «княгиня Марья Алексеевна» – само воплощение ропота и шепота театральной Москвы. Персоной года мы назвали Римаса Туминаса авансом, отчетливо понимая, какая предстоит у него схватка с Москвой, отчасти оскорбленной таким «Горе от ума».
Будущий год мы будем следить, как радикальный литовец будет справляться с капризной вахтанговской труппой. В «Горе от ума» Туминас ставит на сцену белокаменную печку, которая, сужаясь кверху, повторяет абрис колокольни Ивана Великого – без колоколов и с отрезанной шапкой купола. Печка – она же церковь безъязыкая, возле которой пригрелась фамусовская Москва, макабрическая «семейка» коррупционеров и ретроградов. Блажен муж, иже сидит к печке ближе. Прислуживаться по-новому – значит ближе к кремлевской печке сидеть. Гарантия, которую дарует благонадежность.
Туминас рисует Москву в объятиях Морфея, туповатой, почтенной, засасывающей в болотце, путину свое белокаменное безмолвие. Но не только поэтому его «Горе от ума» – одна из важнейших достопримечательностей 2007 года. Труппа «Современника» так давно не играла, «Горе от ума» – это огромная актерская победа театра.
Лучший актер: Евгений Редько – Белинский, «Берег утопии»; Сергей Чонишвили – Кочкарев, «Женитьба», «Ленком»
Энергетически «Берег утопии» ведут два артиста – Илья Исаев (Герцен) и Евгений Редько (Белинский) |
Энергетически «Берег утопии» ведут два артиста – Илья Исаев (Герцен) и Евгений Редько (Белинский). У Редько получается не только точно и красиво, но и резко, взвинченно, по-хорошему истерично. Он, с его фантастическим умением преображаться, мимикрировать аки черт на сковородке, всегда претендовал на звание самого мастеровитого артиста Молодежного театра.
Евгений Редько играет в своем Белинском всё: и величие первого критика эпохи, и иронию (но, к сожалению для Белинского, не самоиронию), и эту фантастическую борьбу человека со своим телом, мельчайшую пластику – болтающиеся и «забалтывающиеся» руки, эту нервную, подвижную от знака вопроса до знака восклицания спину. Играет затем этот духовный подвиг остаться со своей страной, чтобы умереть в ней.
Моментальное возгорание интеллекта, когда начинает говорить, и моментальное стушевывание, самосжимание, когда мысль уходит. Он играет смертельную болезнь Белинского не как болезнь, но как роковое распоряжение судьбы. Он играет и заигрывание позднего Белинского, это его барское «да я вам Гоголя открыл», эту чудовищную нетерпимость и критическую спесь по отношению к его «Выбранным местам из переписки», это страшное в позднем Белинском «завышение» своего статуса, находящего в себе силы и право задвигать на «свое место» Пушкина и Гоголя. Евгений Редько играет капризного творца русской литературы, ревниво относящегося к детям своим.
Такой же пластичной и чертовски обаятельной получилась роль у Сергея Чонишвили – Кочкарев в «Женитьбе» Марка Захарова. Чуть ли не впервые получив в родном «Ленкоме» главную роль, Чонишвили легко, задорно, вдохновенно ведет главную партию и интригу за собой, пытаясь уютно чувствовать себя в роли кукловода инертного общества. Актер жаден до игры, играет так свежо и открыто, что есть ощущение: не наигрался.
Лучшая актриса: Ирина Пегова – Москва, «Рассказ о счастливой Москве»; Арина Маракулина – Нина, «Трусы», «Театр.doc» и Центр драматургии и режиссуры
Лучшая актриса года Ирина Пегова украшает лучший спектакль года – «Рассказ о счастливой Москве». Пегова в главной роли Москвы Честновой – идеально выбранная актриса для того, чтобы выразить полноту и свежесть нашей утопической блаженной философии первых лет социализма.
Светлая, солнечная, винтажная актриса, которой суждено в спектакле показать и весну наших иллюзий, и их закат. Самая мощная сцена в спектакле – когда умирающую одноногую Москву Честнову подпирают телами Сарториус и Комягин. Умирающая мечта о счастье умирает на несвежем белье разрушенных иллюзий, на холме омертвелых шинелек эпохи военного коммунизма.
В спектакле Елены Невежиной «Трусы» (современной пьесе Павла Пряжко, которая сама по себе стала открытием этого года) молодая актриса Арина Маракулина играет главную героиню словно бы в одномерной плоскости – как персонажа примитивистских картин с обратной перспективой.
Маракулина простоволоса, в тусклом ситце, без грима, простушка простушкой, сутулясь, семеня не по-актерски ножками, аляповато выскакивает на сцену, являя собой зажатого, натурального, взнервленного человека. «Святая», – хочется сказать сразу. Святая в экстазе. Святая на иконе деревенского душевнобольного примитивиста. Маракулиной удается быть убедительной в этой вящей простоте. Мученица любви и мученица привязанностей.
В драматической абсурдной страсти ее героини – коллекционировании трусов – заложена и маниакальность общества эпохи потребления, и пылающая страсть бесконечно одинокого человека, и попытка отгородиться от мира единственным проявлением красоты. Бельевой веревкой с трусами Нина отгораживается от человечьей стаи, как красными тряпками – от волков.
Эксперимент года: «Гоголь. Вечера. Часть I», режиссер Владимир Панков, совместная постановка студии «Саундрама» и Центра им. Вс. Мейерхольда
Режиссер Владимир Панков |
Самый серьезный художник из младорежиссеров Владимир Панков маниакально верит в слияние энергии живой музыки и театрального действия. Его жанр «саундрамы» – важнейшая новация современного театра, где Панков делает музыку, музыкантов не просто действующим лицом спектакля, не просто делает на основе live-концерта своего ансамбля живой театр – он делает музыку, ритм, музыкальный драйв режиссером своих спектаклей. Музыка, ее нерв дирижерски ведут артистическую атмосферу, следят за ней изнутри спектакля, корректируют.
В «Гоголе» – первой части проекта по «Вечерам на хуторе близ Диканьки» – Владимир Панков, отдавая дань украинскому фольклору, пытается работать на почти незнакомой российскому театру территории современной оперы. Панков делает Гоголя не сладким и веселеньким, в разноцветных костюмах и с горилкой, напротив – мистически глубоким, подлинно страшным. В завываниях хора, в протяжной песне, в экстатической пляске открывается алогичный, мятущийся славянский дух, запутавшийся между православием и язычеством.
Гастроли года: «Tragedia Endogonidia» Ромео Кастеллуччи
Объективно гастролером года, конечно же, должен быть объявлен канадец Робер Лепаж с его фантастическим театром будущего, который заставил столичную публику усомниться во множестве добродетелей отечественной сцены. Но лично для меня – а на субъективности итогов я настаиваю – наиболее интересным был спектакль итальянца Ромео Кастеллуччи, показанный на фестивале «Территория».
«Tragedia Endogonidia», мистерия о жизни и смерти, начинается рождением человека в чистоте и прибранности. Этот покой зарождения человека резко контрастирует с жизнью после детства, которую Кастеллуччи покажет нам как ночной кошмар, как театр ужаса. Во взрослом мире все – неправда. Старик с обликом Моисея – трансвестит, священник с женским исподним. Милиционеры избивают человека – долго, нудно, целенаправленно.
В последней сцене итальянец Кастеллуччи с энтузиазмом Данте спускает нас в ад, в инферно, блестяще владея светом и звуком. В смертельном сне нас посещает человек с ликом Луны и тросточкой – дьявольское Оле-Лукойе, вавилонская дева с серым лицом, дьяволица с ликом сирены и глазами василиска, сама у себя вырывающая зуб с помощью спагетти.
Прямота, ясность Кастеллуччи в сочетании с его удивительной режиссерской техникой вызывают чистый восторг. Итальянец рассказывает нам про жизнь после безмятежного детства: мир сплина и ужаса, страха и трепета, насилия и безысходности. Конец у всех один: ад, прогулка в мир кошмарного сновидения. Страх смерти, не меньший, чем страх жизни, пронзает спектакль еще совсем молодого художника Ромео Кастеллуччи.
Инерция года: «Власть тьмы» Льва Толстого, Малый театр
Мария Гавриловна Савина |
Актеру Алексею Фадееву, который играет работника Никиту, под брюки поддевают чулки, на которых расписным узором вышиты разводы грязи. Точно так же поступала Мария Гавриловна Савина в 1895 году, когда в бенефис Савиной по ее же просьбе была в Александринском театре впервые поставлена пьеса современного драматурга Льва Толстого «Власть тьмы». Тогда чулки с грязевыми разводами на босых ногах 44-летней актрисы императорского театра, выходящей в роли крестьянки в документальной драме Толстого, были верхом представлений о реализме на сцене.
Сегодня такие же чулки с грязевыми разводами на теле артиста выглядят очень смешной и наивной, неосознанной пародией на реализм, на Льва Толстого и на сам нынешний Малый театр, допускающий такие исторические «рукопожатия», чтобы «поддержать традицию». В области достоверности, натурализма, документальности современный театр ушел далеко вперед. И теперь, чтобы сыграть деревенскую пьесу в Малом театре, слишком мало просто надеть на артистов чулки с грязевыми разводами и наложить голубые тени на веки.
Нужно что-то менять в актерской игре. Нет, не реализм случился в Малом театре, а укоренный, бурый, густой лжепафос. Здесь, на территории толстовского натурализма, Малый театр ожидал закономерный провал. Малому театру нужно замечать жизнь, творящуюся вокруг, даже для того, чтобы поставить Льва Толстого. Нужно замечать новый, другой театр. Нужно замечать новые сценические технологии, которые далеко обогнали малотеатровских артистов в деле «истины чувств и правдоподобия чувствований».
Кризис года
Два сезона подряд странным образом уходит из списка важнейших ньюсмейкеров Московский художественный театр. Ремонт на основной площадке, накопление сил после нескольких первых ударных сезонов Олега Табакова – оправдания неубедительные.
Есть ощущение, что, помимо Кирилла Серебренникова, выпустившего в этом сезоне весьма интересного «Человека-подушку» и пока взявшего паузу для работы в театре, Олегу Табакову сегодня больше некого предложить городу и миру. Премьеры этого сезона – «Концерт обреченных» («Последняя ошибка Моцарта»), «Танец альбатросов», «Двенадцать картин из жизни художника» – кажутся случайными, факультативными даже, прежде всего в выборе литературного материала для постановки.
Очень не хочется верить, что ресурс театра Олега Табакова, который в свои первые сезоны задавал ритм, стиль, моду столичной сцене, подсказывал способы мягкой реформы репертуарного театра, сообщал ему мощную реактивность, так быстро израсходовался.
Абсурд года
В 2006 году Комитет по культуре города Москвы решил реформировать театр на Малой Бронной, в котором директор Илья Коган не уживался ни с традиционалистом Сергеем Женовачем, ни с Андреем Житинкиным с его коммерчески-скандальной репутацией. Комитет принял решение передать классический репертуарный театр мастеру антрепризы Леониду Трушкину, человеку уважаемому, но из «соседнего», потустороннего лагеря.
Противостояние директора и худрука-чужака закончилось менее чем через год очень честной открытой пресс-конференцией Трушкина, где он не только заявил о своем уходе из театра в связи с полной неспособностью мириться с тиранией директора, но и превратил этот поступок в акцию совершенно справедливого шельмования системы репертуарных театров, где любой начальник, задержавшийся в своем кресле, может считать себя царьком государственной собственности.
Комитет наконец-то попросил Илью Когана самостоятельно уйти на пенсию, и тут, казалось, надо было бы вернуть Леонида Трушкина, который физически ничего не успел сделать на Бронной. Но оказалось, что твердость натуры самого известного антрепренера России была нужна комитету только лишь для того, чтобы сместить опального директора. Дальше комитет принимает решение посадить на кресло худрука театра на Малой Бронной режиссера Сергея Голомазова, который тут же заявляет в прессе о том, что увольнение Ильи Когана было не чем иным, как травлей.
Пока в бунтующем уже много лет театре принципиальных изменений не видно (да и странно было бы их ждать спустя несколько месяцев после воцарения мира), но если Сергею Голомазову удастся повернуть историю этого несчастливого театра вспять, он, безусловно, прослывет героем, отличным кризисным менеджером.
Недоумение года: «Много шума из ничего», театр на Малой Бронной
Сцена из спектакля «Много шума из ничего» |
Эпоха Леонида Трушкина в театре все же завершилась результативно – хотя бы выпуском спектакля «Много шума из ничего» режиссером Константином Богомоловым, который тут же одна часть пишущих о театре «замолчала», другая объявила сенсацией года. Спектакль, его судьба, включение его в список номинантов на премию «Золотая маска» вызывают стойкое недоумение.
Константин Богомолов начинал интересно, ярко – с постановок авангардистской драматургии Брехта и Ионеско. Этот спектакль показывает, как быстро высокие стремления сводятся на нет и из молодого режиссера, еще не растерявшего мастерство, лезет угодливость публике. Вольная шекспировская трактовка сделана по принципу «как бы сделать спектакль попроще, полегче, попопсовее». Как бы, не дай бог, зрителю не дать заскучать да задуматься.
Весь первый акт герои Шекспира курят траву, смачно реагируя на это действо, постепенно превращаясь в отчаянных и отвязных укурышей. Тема травы и укуренных в современных комедиях стала такой же сальностью, как анекдоты про тещу и котлеты в передаче «Аншлаг! Аншлаг!». В теме укуренных, похмельных, пьяных зритель чувствует свое, родное, что тут же обеспечивает зрелищу настоящий успех. Комфортно чувствуя себя в стихии народного юмора, Богомолов с артистами давит эту шутку весь первый акт.
Зачем психологически объяснять поступки, повороты сюжета, если можно все просто объяснить – укурились все и поэтому все так забавно и вышло. Но дальше – хуже. Богомолов одевает персонажей в черные военные френчи.
Германское «наклонение» утверждается немецкими военными маршами и немецкой эстрадой первой половины века. Укурившись, упившись, офицеры начинают петь. Поют они ни много ни мало «Смуглянку», заменив слово «молдаванка» на «итальянка». Объявите вы меня пуританином или «совком», моралистом или старорежимным идиотом, но я все равно буду утверждать, что фашисты, эсэсовцы, которые поют «Смуглянку», – это дрянь. Циничная, отвратительная дрянь. Дрянь ради вызова. Насмешка над тем редким святым, которое у нас еще осталось.
Лучший детский спектакль: «Сказки на всякий случай», режиссер Владимир Богатырев, РАМТ
В редко обновляющемся жанре детского театра случилась приятная неожиданность. Российский молодежный театр (по количеству упоминаний и еще паре отличных премьер – театр 2007 года) выпустил чудный детский спектакль, драгоценную редкость.
Двенадцать мини-сказок Евгения Клюева разыгрывают шесть молодых артистов. Артисты имеют свою мотивацию, зачем им выходить на сцену для детей. Она проста – режиссер Владимир Богатырев организовал суперартистическое пространство: нескончаемые импровизации, бесконечные перевоплощения друг в друга, переодевания, абсурдная техника пребывания на сцене.
Сцена, как детская комната, завалена бутафорским «мусором», поэтому принцип такой: «что под руку взялось, с тем и играй». Сказки очень небанальны, кое-где трагичны и всегда философские. К примеру, сказка про Пирожок-ни-с-чем или история Чайного пакетика – просто шедевры философии выживания, так необходимые ребенку с его хрупким, неустойчивым миром.
Потери года
Руководители крупнейших театров и народные артисты Михаил Ульянов и Кирилл Лавров. Безвременно ушедшие важнейшие фигуры современного театра – один из самых значительных артистов России Виктор Гвоздицкий и драматург, менеджер, куратор современной пьесы Алексей Казанцев.
Нераскрытое убийство в Ташкенте режиссера, руководителя всемирно известного театра «Ильхом» Марка Вайля, которое уже начало влиять на замораживание культурной среды в Средней Азии. Потери в театроведческом цеху (ученый, автор множества книг об артистах Елена Полякова) и в стане театральных продюсеров (экономист, педагог, организатор Елена Левшина).
Тенденция года
И отрадная, и тревожащая одновременно. Москва сегодня действительно театральная столица мира. Огромный, колоссальный бум гастролей и фестивалей, сливающихся в одну кучу, следующих друг за другом без перерыва.
Весь мировой театр – круглогодично на столичных сценах. Но появляется ощущение, что фестивальная праздничная жизнь заслоняет будничную жизнь репертуарного театра, ежедневную работу трупп. Конкурировать с олимпийскими рекордами мирового театра становится все сложней. Многие от такой конкуренции попросту отказываются. Театральный рынок стал необъятен, конкуренция велика.
Театральная пресса физически не способна охватить весь событийный ряд столичной театральной жизни – отсюда и клочковатость, обрывочность эмоций, и отсутствие возможностей для выработки объективной экспертной оценки работы театра или хотя бы единых критериев для такой оценки. Клановость, размежевание, кусочничество стали сопровождать театральный мир. Кажется, стали сбываться самые мрачные прогнозы социологов о том, что единое пространство культуры в XXI веке распадется на маленькие субкультуры для различных социальных групп.