Трудно сказать, почему именно этот роман и этот телефильм стали у нас в годы застоя, как позднее стали говорить, культовыми. Изъяны буржуазной демократии, коррупция в верхних эшелонах власти, хитроумные игры политтехнологов были тогда, как декабристы у Ленина, страшно далеки от народа – а вот поди ж ты!
Сработал ли какой-то механизм компенсации, – у нас такого нет и не может быть никогда, вот и посмотрим на то, как оно бывает, – или же промелькнуло смутное политическое предчувствие, понять невозможно.
В русском переводе романа есть вынужденный изъян, и заключается он в самом названии (автоматически повторенном и в экранизациях)
Была в романе, разумеется, и разветвленная любовная драма, а в телефильме вдобавок потрясающая игра актеров Олега Ефремова, Георгия Жженова, Михаила Козакова и прежде всего Ростислава Плятта.
Но мало ли тогда было любовных драм, «в переводе с американского» в том числе! А прикипели душой – чуть ли не на уровне «Семнадцати мгновений…» и «Места встречи…» – почему-то ко «Всей королевской рати».
Роман прозаика и поэта южной школы Уоррена написан на историческом материале. Прообраз губернатора Старка – Хью Лонг (1894–1935), губернатор штата Луизиана, сенатор, кандидат в президенты США (предполагаемый соперник Франклина Делано Рузвельта); отчаянный популист и, несомненно, демагог, застреленный при так и не выясненных обстоятельствах неким молодым врачом у входа в Капитолий штата.
Всю недолгую жизнь во власти Лонг воевал с олигархами, грозил все отобрать и поделить (в частности, готовил законопроект, по которому личное состояние американца не должно было превышать одного миллиона долларов), пытался ввести бесплатное образование и здравоохранение, а также социальное пенсионное обеспечение.
Но и с мафией водился тоже. А вел себя на публике как дорвавшийся до бесконтрольной исполнительной власти Жириновский. И пил, гулял, жег свечу с обоих концов – и все это вошло в роман Уоррена. Написанный все же не совсем об этом.
В русском переводе романа есть вынужденный изъян, и заключается он в самом названии (автоматически повторенном и в экранизациях).
Выход на экраны американского фильма «Вся королевская рать» по роману Роберта Пенна Уоррена повергает в недоумение |
Окружение работает не столько на губернатора Старка, сколько само на себя; он, понимая это, готовится избавиться от коррумпированной шайки-лейки; она, борясь за собственную шкуру, исподволь направляет руку убийцы, а затем, после гибели Старка, делегирует в губернаторы своего вожака.
В романе эта коллизия прочитывается, в советском телефильме – не очень, а в новой американской картине – сильно смазывается.
Притом что в телефильме Старка однозначно «разоблачают» (думаю, пробивая телеверсию, ее авторы напирали на профашистские настроения, в которых Хью Лонга подозревали тоже), а создатели новой экранизации относятся к нему не без чисто левацкой симпатии.
Почему так? Потому что луизианские олигархи, с которыми борется Старк, самозваный вождь «белой швали», – аристократы и потомки аристократов.
Или, вернее, вступив в схватку с олигархами, которым принадлежат богатства штата (прежде всего нефть!), Старк реформирует (и демонтирует) властные структуры, традиционно принадлежащие аристократам. А сами эти потомки плантаторов рабовладельческого Юга чертовски благородны и дьявольски обаятельны.
Читательские и зрительские симпатии поневоле оказываются на их стороне. Даже когда благородство не выдерживает проверки: и на солнце есть пятна.
Но не так обстоит дело в американской версии, в которой вроде бы неподкупного (один-единственный раз давшего промашку) судью играет (вместо Плятта) каннибал Ганнибал, он же доктор Лектор, он же Энтони Хопкинс!
А благородного мстителя, сына прежнего губернатора, – модный, но безликий Марк Руффало (вместо Ефремова). А отцеубийцу, «разгребателя грязи» и политтехнолога опять-таки «из бывших» (вместо Козакова) – красавчик Джуд Лоу.
Старк (Шон Пенн) с легкостью переигрывает всю эту команду (включая и откровенно никакую Кейт Уинслет), тогда как в советском телефильме Жженов, пусть и играя, подобно Пенну, «саморазоблачение злодея», оказывался своим партнерам по картине всего лишь равен.
Перетягивая одеяло на себя, Пенн и всю картину превращает, по слову Фазиля Искандера, в историю «человека, который хотел только хорошего, но не успел».
Отечественные прокатчики, дублируя американскую ленту, почему-то отказались от использования перевода Голышева |
Отечественные прокатчики, дублируя американскую ленту, почему-то отказались от использования перевода Голышева, в котором (наряду с прочими эталонными достоинствами) замечательно точно проведена разделительная черта между злоупотреблением библеизмами (которыми кишмя кишит не только роман Уоррена, но и ораторское искусство на американском Юге как таковое: каждый политик здесь прежде всего проповедник) и универсальными морально-этическими категориями (пусть, естественно, и на христианской подкладке).
«Добро надо делать из зла, потому что больше его делать не из чего!» – чеканит Старк в романе и в телефильме (цитирую по памяти); «Хорошее надо делать из плохого», – мямлит он же в нынешнем дубляже.
Голышев безошибочно опознает библеизмы и деликатно размывает их, передавая общий смысл нейтрально звучащими пассажами; аэт (автор экранного текста) их сплошь и рядом не узнает и – порой прекомичнейшим образом – переводит дословно, не по духу Писания, но по букве.
В результате зритель просто не понимает, чего не могут поделить «хорошие» и «плохие» парни. Природу добра они поделить не могут! И природу зла! И сама политика заботит их только как практическая теодицея!
Можно соглашаться или не соглашаться с популистскими идеями Старка (Хью Лонга), можно принимать или не принимать его практику полунационализации недр и прочих богатств, его неразборчивость в выборе средств (включая подкуп, шантаж и контакты с мафией); роман Уоррена в этом смысле амбивалентен; парфянскими стрелами писатель разит не столько своего героя (трагического, что ни говори, героя), сколько весь политический класс и, конечно же, его правящую исполнительную верхушку – All the King’s Men.
Мы полюбили этот роман (и телефильм по нему) давным-давно, когда до Америки нам было как до Марса, и теперь уже не вспомнишь, за что.
Но вот выход не слишком удачной (хотя все же и недурной) американской экранизации заставляет нас задуматься о нем заново, и задуматься типа чисто конкретно, – потому что он теперь, получается, не про марсиан, а про нас. Может быть, не про нас сегодняшних, но про нас буквально вчерашних и, чем черт не шутит, буквально завтрашних.