Виталий Иванов: Кремлевская доктрина – 2

Ряд его заявлений (ответов на вопросы) можно рассматривать как дополнения к той доктрине, которая была изложена в «февральской лекции» для слушателей Центра партийной учебы и подготовки кадров «Единой России».

1

Отвечая на вопрос об идеологии российской элиты, Сурков признал, что она пока только создается (в действительности – меняется), но при этом сформулировал ряд тезисов об объективной необходимости и даже «неизбежности» идеологии.

Их изложение следует предварить некоторыми пояснениями.

В нашей конституции закреплен запрет на установление государственной идеологии. Но его надо понимать лишь как запрет на установление обязательности для всех и каждого тех или иных взглядов, идей, убеждений, ценностей и установок и тем более на их целенаправленное насаждение. Никакая конституция не отменит и не может отменить необходимости идейной основы существующего государства, его политической, экономической, правовой и пр. систем (и та же действующая конституция идеологична, она насквозь пропитана идеями, увы, в основном либеральными и левыми), равно как и идейной платформы, определяющей содержание или по крайней мере систематизирующей и объясняющей политику власти. И то и другое – государственные идеологии. Первая – стратегическая, а вторая – тактическая. Обе, естественно, подвержены всяческим изменениям и взаимно корректируют друг друга.

Глубочайшее заблуждение, что тоталитарные режимы идеологичны, а демократические – нет. Ровно наоборот

Посредством государственных идеологий власть, с одной стороны, старается, насколько возможно, объединять и элиту, и нацию в целом, т. е. делать свои идеологии «идеологиями элит» и «национальными идеологиями». С другой, следует учитывать, что любая адекватная власть артикулирует общественные запросы, т. е. государственные идеологии, как правило, не есть нечто внешнее. Также, разумеется, никогда и нигде государственные идеологии не разделяются всеми и во всем, всегда есть различные оппозиции, вплоть до самых радикальных. Плюрализм тоже «объективен».

В России стратегическая государственная идеология представляет собой либеральный проект 1990-х годов, существенным образом «отредактированный», особенно в 2000-2005 годах, в левом и правом ключе. Тактическая идеология тем более синкретична, но в последние годы в ней все заметнее правая составляющая. В условиях консенсусного политического режима нынешние изводы государственных идеологий по крайней мере публично господствуют среди элиты и в общем позитивно воспринимаются большей частью общества.

Хотя Сурков такие различения не проводил и вообще не использовал приведенные понятия, по сути он говорил именно о государственных идеологиях. В конце концов, о чем еще мог говорить один из высших чиновников?

Что он конкретно сказал?

Первое. «Глубочайшее заблуждение, что тоталитарные режимы идеологичны, а демократические – нет. Ровно наоборот. В тоталитарных режимах не нужна идеология, там есть страх, с помощью которого можно людей заставить повторять все что угодно и даже иногда верить в это. А демократии, где репрессивный аппарат все-таки приводится в действие в самом крайнем случае и где все-таки стараются люди объясниться друг с другом, демократии, конечно, сохраняют свою форму, мне кажется, на основе общих образов и общих ценностей, на добровольной основе».

Безусловно, здесь нужно спорить, поскольку отрицание «идеологичности» тех режимов, которые принято называть «тоталитарными», есть как минимум полемическое упрощение. Идеологии есть у любых государств, у любых режимов. Другое дело уже, цельны они или нет, жизнеспособны или нет, популярны или нет и т. д. У нас и в 1990-е годы шла идеологическая работа внутри власти. Результаты были убогие, но они были. Никуда от идеологии не денешься.

Второе. Необходимо найти «объяснение» происходившему в последние 20 лет». Разумеется, «не очень хочется признаваться себе в том, где ты был и что ты делал в злополучные 1990-е годы. Не очень хочется объяснять себе, почему мы потеряли такую огромную страну. Не очень хочется признавать свои ошибки и свои глупости просто-напросто. Но нация наша должна объясниться сама с собой, должна объяснить все, что случилось недавно, и понять, что будет с ней происходить дальше».

Здесь можно только согласиться. Одна из целей идеологии – моделирование прошлого.

Третье. «(…) без ведущего слоя, понимающего цели и задачи, созданного, сформированного на конкурентной основе в открытом обществе, у страны, конечно, нет будущего».

Тоже нечего возразить. Можно, впрочем, добавить, что ведущий слой, т. е. элита, должен быть главным носителем и транслятором государственных идеологий. Чем больше людей в это вовлечено, тем лучше.

Четвертое. «(…) наше знаменитое строительство вертикали власти, которое все время обсуждается, оно было абсолютно необходимым и остается необходимым на сей момент. Но бюрократическое скрепление страны, оно недолговечно. И если мы сейчас не обогатим эту вертикаль власти признаваемой всем народом идеологией, то целостность страны, целостность нации невозможно обеспечить. Невозможно удерживать административно то, что должно удерживаться образом будущего, идеалами, ценностями, верой».

Иными словами, государственные идеологии – по крайней мере, тактическая государственная идеология – должны окончательно обрести национальный статус. Задача амбициозная, но вполне решаемая.

2

Сурков разграничил понятия «управляемая демократия» и «суверенная демократия». Сразу нужно сказать, что его подход к управляемой демократии оригинален, но тут тот случай, когда дефиниция еще не устоялась и догматизм вряд ли уместен.

Управляемая демократия по Суркову – «это навязываемая некоторыми центрами глобального влияния, навязываемая всем народам без разбора, навязываемая силой и лукавством шаблонная модель неэффективных, а следовательно, управляемых извне политических и экономических режимов». Здесь в одном определении, как представляется, смешаны два. С одной стороны, управляемую демократию можно рассматривать как методологию глобального управления или же просто-напросто как технологию решения конкретных политических, экономических и пр. задач посредством внедрения или прямого навязывания определенного набора демократических стандартов – демократизации. С другой, управляемая демократия есть ключевая характеристика для политического режима в стране, успешно подвергнутой демократизации и отказавшейся либо принужденной отказаться от суверенных претензий, пусть не полностью, но в немалой части.

Суверенная демократия также может рассматриваться и как технология, правда, уже предназначенная исключительно для внутреннего (собственного) употребления, и как характеристика режима. Демократия в самом общем смысле представляет собой комплекс правовых и политических институтов, призванных обеспечивать гражданам набор личных, политических, экономических и пр. прав и свобод, участие всех желающих граждан в управлении государством, учет их интересов. С технологической точки зрения суверенная демократия предполагает самостоятельное определение форматов демократических институтов и т. д. И назвать суверенно-демократическим можно лишь тот режим, который отстаивает собственную самостоятельность и, соответственно, самостоятельность государства настолько, насколько это целесообразно и возможно в современном мире. «Мы хотим (…) сотрудничать (…) по справедливым правилам, а не управляться извне», - в этой формулировке едва ли не вся суть и суверенной демократии, и нашего практического подхода к суверенитету.

Одного из корреспондентов эти разъяснения не удовлетворили, и он прямо задал вопрос: мол, если Россия – часть Европы, а у той «некий паттерн демократий», причем работающий, то почему бы его просто не заимствовать? И, дескать, чем российское понимание демократии отличается от европейского?

На это Сурков ответил, что, во-первых, никаких принципиальных различий в понимании демократии в России и Европе нет, «паттерны не отличаются». Следовательно, к чему заимствовать то, что уже есть? Во-вторых, суверенитет не означает ни отказа от восприятия чужого политического опыта, ни тем более самоизоляции. Отдельные институты и стандарты институтов как перенимались, так и будут перениматься. В-третьих, в данном случае быть суверенным – значит самостоятельно решать, что перенимать, а что нет, что переносить на свою почву сразу и целиком, а что – постепенно и частично. Сурков здесь довольно последователен: «(…) в ряде важнейших нюансов демократия в Германии отличается от демократии во Франции не по сути, не паттернами, а схемами своего функционирования. Есть разные традиции, разные уклады. (…) Почему с этим никто не хочет считаться? Почему мы должны получать чей-то чертеж и тупо ему следовать? Мы что, не вправе его интерпретировать?»

Однако такой «творческий копиизм» отнюдь не исключает и собственного «демократического творчества». Оно было и будет. Это уже, что называется, между строк.

3

На брифинге были в очередной раз откомментированы обвинения России в откате от демократии. Для начала Сурков привел пару цитат из западных СМИ конца 1990-х годов, иллюстрирующих общее в то время мнение о России как о совершенно недемократической стране. Только тогда нашу страну порицали за слабость власти, конфликты между президентом и парламентом, наглое поведение бизнес-олигархов и т. д. Теперь ситуация прямо противоположная, зато в моду вошло восхваление периода 1990-х годов как времени успешного демократического строительства. Можно было бы над всем этим смеяться или вообще игнорировать, если бы претензии не были запредельно назойливыми, не сопровождались призывами и угрозами «наказать» нашу страну и тем более если бы за ними не проглядывалось явное желание устроить нам демократизацию.

Сурков дипломатично признал, что часть высказываемой сейчас критики конструктивна. Кремль на нее реагирует «с пониманием». Но «преодоление 1990-х» будет продолжаться, и коли кто-то считает это откатом, то да, будем дальше откатываться. И попытки в рамках демократизации решать, в частности, проблемы энергетической безопасности западных стран, т. е. давить на нас с целью получения в конечном счете хотя бы частичного контроля над нашими недрами и трубопроводами получат жесткий отпор.

Касаясь «демократизации углеводородов», Владислав Юрьевич не удержался от гротеска: «(…) у меня есть ощущение, что если бы в Москве пришли к власти даже людоеды, но они при этом бы отдали кое-что кое-кому, то эти людоеды сразу были бы признаны очень демократическим правительством». Западным friends, несомненно, милы все же не людоеды, а грантоеды, но у них тоже ничего не выйдет.

4

Еще один корреспондент близко к сердцу воспринял информацию о том, что только «Единая Россия» поддерживается российскими властями и морально, и материально (что есть полная неправда, разными видами поддержки пользовались и пользуются многие партии, правда, масштаб, конечно, несопоставим). И он предположил, что Кремлю следовало «поддерживать либо все партии, либо вообще никого не поддерживать».

Суркову пришлось провести ликбез. Он напомнил о том, что поддержка главой государства той партии, которая поддерживает его, полностью укладывается в базовые представления о демократии и политическую практику многих государств, равно как и многолетнее доминирование одной партии на политической сцене и тем более в парламенте.

Все бы ничего, но в его словах есть одно явно уязвимое место. И Буш, и Блэр, и Ширак, и Меркель – все они сами состоят в партиях, в них делали карьеру, от них баллотировались и избирались. У нас же Путин в «Единой России» не состоит. И она ему обязана всем, включая факт собственного существования.

И не дожидаясь дополнительного вопроса, Сурков двинул тезис о неформальной принадлежности к партии, причем так его изложил, что и его самого теперь можно считать «неформальным единороссом» (это в общем соответствует действительности): «Единая Россия» – да, это партия, которой мы – кто формально, кто не формально – принадлежим». Более того, охарактеризовав беспартийность президента как издержку департизации, проводившейся в начале 1990-х годов (т. е. декоммунизации), он предположил, что «в ближайшей исторической перспективе» глава российского государства будет состоять в какой-нибудь партии.

Последние слова недобросовестные журналисты и эксперты немедленно истолковали в том ключе, что Сурков пообещал скорое вступление Путина в «Единую Россию». Этого, наверное, совсем исключать нельзя. Но речь шла в данном конкретном случае явно о преемнике Путина.

На самом деле есть свои плюсы и партизации института президентства, и сохранении его беспартийности, а по сути, надпартийности. В первом случае устраняется двусмысленная неформальность в отношениях власти и партии власти (если мы берем политическую систему в ее нынешнем виде). Во втором – консервируется существенный внешний элемент «царистской» конструкции высшей власти.

Вместе с тем «ближайшей исторической перспективой» вполне охватывается не только 2008 год, но и 2012-й, как минимум. Многое будет развиваться, меняться. И идеология в том числе.