В рамках проекта «Клуб читателей» газета ВЗГЛЯД представляет текст Антона Копасова, в котором автор затрагивает важную тему: почему мы считаем, что иностранное – это априори лучшее, а собственную страну унижаем презрительными словами.

Вчера попал на сайт «Эха Москвы» и прочитал сразу три статьи. Авторы – известные, если не сказать, маститые, трибуны либерального толка: Муратов, Ганнапольский, Минкин. Самое интересное, что я согласен во многом с тем, о чем говорилось в прочитанных материалах.

Стартовая страница компьютера продвинутого урбанина полна новостей из Нью-Йорка, но на ней и не ночевала ни одна весточка из Калязина за все существование домашнего вайфая

И Дума у меня не вызывает глубокой симпатии, и за лозунг «Нет войне» я двумя руками, но отправить ссылки друзьям с пометкой «к прочтению» желания не возникло. Причина? Сформулировать сложно, но если упростить донельзя, то можно свести к одному слову: «рашка».

Чтобы не тереться около громкоговорящих фамилий, опущусь до своих низов и расскажу о давнем знакомом, фамилия которого неизвестна широкой публике. Саша – не олигарх ни капли, он обычный бизнесмен.

Мы познакомились в середине 90-х, когда я превращал в его обменниках ненадежные рубли в крепкие доллары. Потом он перешел на изготовление металлопластиковых окон.

В начале 2000-х Александр перебрался на Британские острова, открыв там небольшой туристический бизнес. Однако в родном городе появляется регулярно, поскольку здесь у него финансовые интересы.

Мы встречаемся в доме у общих знакомых, но приходилось видеться и за границей. Не скажу, что мне эти встречи доставляли большое удовольствие. Мужик он вроде крепкий, надежный, деловой. Его новой молодой жене могут позавидовать немало россиянок – за ним как за каменной стеной. Но вся загвоздка в этом слове!

Россию он иначе как «рашкой» никогда не называет. И хотя сам прекрасно готовит плов и борщ, но даже о русской кухне говорит с презрением. Наверное, потому, что она называется русской. На свадьбе мы разговорились о воспитании детей в англоязычной среде, и я посоветовал общаться с ними дома только на русском языке. «Это ни к чему, – был ответ, – им этот язык не пригодится».

Мог бы привести еще много подобных примеров, но, честно говоря, не хочется. Такое ощущение, что я сплетничаю или, как там раньше говорили – «наушничаю».

Дело ведь не в моем приятеле, а в явлении, которое можно обозначить этим словечком – «рашка». Просто меня заинтересовала попытка Олега Макаренко объяснить позицию кумира позднесоветской и раннероссийской молодежи Андрея Макаревича в отношении конфликта Россия – Запад.

К сожалению, в нашей стране, объясняя поступки того или иного человека, начинают всегда с его национальности. Отдаю должное уважаемому Олегу, что он не опустился до подобного, пытаясь объяснить феномен рашкизма в суждениях нашего рок-музыканта и кулинара. Национальная карта здесь не всегда работает. Единственный легальный защитник русского народа – Жириновский – тому подтверждение.

Кстати, у моего вышеупомянутого приятеля в роду – одни донские казаки, а у вашего покорного слуги рыльце в пуху: половина предков – поволжские немцы. Тем не менее, в кругу друзей меня считают русским националистом.

И это несмотря не только на запятнанную родословную, но и страстное увлечение английским роком в молодые годы, многолетние шатания по чужбинам и каменную убежденность, что российская культура – часть европейской, и сами мы – европейцы по языку, вере, традициям, а главное – по ментальности.

Любой азиатский народ заткнет нас за пояс, стоит только пустить его в наш огород. Поскольку они друг за друга, а мы – каждый за себя, как англичане, французы и, прости Господи, немцы.

Так что же сделало чистопородного Сашка рашкистом, а его полукровного визави – противником рашкизма? Начну с последнего – один эпизод из детства. А если быть точным, то два.

Выйдя на пенсию, моя бабушка решила посетить родные места, покинутые в ранней молодости. В путешествие, которое я много лет спустя назвал паломничеством, она взяла внука. Мы высадились в Москве, на автобусе добрались до тогдашнего Загорска, потом не помню, на чем – до Талдома, затем на попутке до Нерли, а далее пешком до деревни Крутая.

Автобус в эту умирающую тверскую деревню ходил раз в неделю, поэтому пришлось идти лесом, ржаным полем, буераками и оврагами. Несколько ночей довелось спать на русской печи, сложенной «до развитого материализма», питаться грибами, квашеной капустой и картошкой с огорода.

Потом мы сделали круг по окрестным селам, навещая полумистических, в моем городском понимании, субъектов, которые оказывались моими дядями, дедами и прочими родичами.

Через три года бабушка паломничество повторила. И снова мы молились в Лавре, купались в ручьях и подпирали стены на стоящих «посредине ничего» автобусных остановках.

В мою детскую память эти два путешествия вошли просто – как приключения в диких краях. Об их фундаментальном значении я узнал значительно позже. Ни вражеский рок-н-ролл, ни увлечение пацифизмом и импрессионизмом не смогло перебить ржаные иголки, бившие по щекам коротконого странника. Хождение в Крутую оказалось такой сильной вакциной, которой хватило на большую часть жизни.

Оттуда России не видать. Оттуда быстрее добраться до Франкфурта на «Боинге», чем до Талдома на автобусе. Стартовая страница компьютера продвинутого урбанина полна новостей из Нью-Йорка, но на ней и не ночевала ни одна весточка из Калязина за все существование домашнего вайфая.

А если ты к тому же прогрессивный журналист с английским языком в кармане, и каждое утро тебя ждет услужливо подготовленный редакцией «Нью-Йорк Таймс» пресс-релиз о том, какая она, Россия, на самом деле! Тогда совсем сложно.

Только, ради Бога, не подумайте, что я призываю отправлять журналистов и певцов на перековку в крестьянские коммуны – это жлобство, абсолютно бесполезное насилие, уродующее в первую очередь так называемых исправителей. Я к тому, что – пройдитесь с детьми по полю, ножками.

Пусть они сотрут пару подошв. Американских, немецких или итальянских подошв – не столь важно, главное, чтоб о русскую пахоту.