В классной комнате у нас – как, должно быть, и у многих моих ровесников – хранился набор разноцветных тоненьких книжек с общим заглавием «Пионеры-герои». Не знаю, как другим, но мне случалось проводить за этими книжками целые перемены.

Какой-то трепет охватывает, когда понимаешь, что все это – настоящее, и за каждым детским лицом – целая жизнь

Валя Котик. Зина Портнова. Марат Казей. Лида Матвеева. И многие, многие другие. Дети, рано повзрослевшие в безжалостном мире войны. Дети, ищущие свой путь во тьме и бездорожье, отважно противостоящие жестокости и насилию взрослых.

Их истории казались живыми и близкими; о многом говорили они робкому детскому сердцу, «не знавшему войн» – и тем привлекательнее казались от того, что мы знали: это не сказка, все это было на самом деле.

Однако тоненьким детским книжкам прискорбно не хватало подробностей. Подвиги и приключения детей-героев описывались в них яркими красками, однако за кадром оставалась та обстановка, в которой они совершались – обыденная жизнь на войне и в оккупации.

Сейчас, много лет спустя, этот пробел для меня отчасти заполнен. Выставка «Брянщина в объективе войны. Детские судьбы» помогает перенестись в мир военного детства и увидеть его своими глазами. На фотографиях, сделанных немецкими солдатами и офицерами на оккупированных территориях Брянщины, оживает мир, в котором жили и действовали дети-герои.

Мы видим их ровесников, их младших братьев и сестер, их родных и соседей. Видим, как они одевались (по большей части плохо – жизнь в оккупации была тяжела и в чисто бытовом смысле), как жили, как добывали хлеб себе и родным, где и как учились – если все же продолжали учиться; в каких ситуациях могли столкнуться с оккупантами и что-то о них разузнать или как-то им навредить. Одна за другой проходят перед нами бытовые сценки.

Вот рынок – дети наравне со взрослыми таскают тяжелые мешки. Вот прачка: ей приходится целыми днями стирать на немцев, чтобы прокормить своих маленьких сыновей. Вот похороны деревенской женщины, подорвавшейся на мине: вместе со взрослыми плачут у гроба босоногие дети.

Вот ребята играют отстрелянными гильзами: опасная игра – но далеко не единственная опасность, подстерегающая ребенка на войне. А вот трагическая сцена: схвачены гестапо подростки, помогавшие партизанам – и мы догадываемся, какая участь их ждет…

И лица, лица, детские и взрослые. Веселые, задумчивые, хмурые. Забавные мордашки малышей, для которых все вокруг игра, и взгляды исподлобья у детей постарше. Умное и смелое лицо русского мальчика, угнанного на работы в Германию: «Его участь, к сожалению, неизвестна», – сообщает комментарий.

И тут же – улыбчивая физиономия мальчишки – этнического немца: у него, как видно, в оккупации проблем не было, а при отступлении гитлеровской армии вся его семья уехала вместе с немцами в Германию… и как-то сложилась дальше его судьба?

Какой-то трепет охватывает, когда понимаешь, что все это – настоящее, и за каждым детским лицом – целая жизнь. Некоторые из этих детей живы по сей день и делятся с историками и краеведами своими воспоминаниями. А остальные? Многие ли пережили войну? И что было с ними дальше?..

К сожалению, выставка «Детские судьбы» в Брянске продлилась недолго. Причиной тому стал шум, поднятый организацией «Суть времени», и усердие не по разуму местных чиновников.

В детских фотографиях любители истории обнаружили крамолу. Возмутило их, что на фото нет трупов, пыток и прочих ужасов, а идет обычная будничная жизнь; а главное, дети на фотографиях не забиты, не замучены, а на вид вполне бодры, и некоторые даже улыбаются.

«На лицах детей в оккупированной Брянщине – улыбки!» – возмутился представитель «Сути времени». Что же, выходит, в оккупации жилось не так уж плохо? Да это же оправдание фашизма! Караул, диверсия!.. Полетели жалобы по инстанциям, и местные власти, испугавшись, прикрыли выставку от греха подальше.

Впрочем, нет худа без добра: из скромного зала областной библиотеки архивные фотографии переместились в интернет, а благодаря скандалу о них узнали и посмотрели тысячи людей со всех уголков страны.

Трагикомическая история с запретом детских улыбок стоит, казалось бы, в длинном ряду последних «запретительных» скандалов. Та же взбудораженная провластная «общественность», ищущая, на что бы еще вознегодовать и в чем бы усмотреть диверсию, тот же чиновничий страх «как бы чего ни вышло». Но в гонении на улыбки есть один важный оттенок, на который хотелось бы обратить внимание.

Как ни странно, защитники советской идеологии здесь сливаются в экстазе с ненавистными им истерическими антисоветчиками.

«Совкоборцы» тоже любят изображать наше прошлое (только в их случае это вся советская эпоха целиком) в виде какого-то Мордора, ада на земле, где не оставалось места для нормального человеческого бытия, где обитали только мучители и мученики, палачи и рабы.

И страшно корежит и крючит их от мысли, что и в СССР, и даже (о ужас!) при Сталине русские, в большинстве своем, оставались людьми. Что улыбались и смеялись, влюблялись, рожали и растили детей, что в жизни их – пусть и незаслуженно тяжелой – было место не только для ужасов и мучений, но и для радости, и гордости, и любви, и вообще для всей палитры жизненных красок.

По совкоборческим понятиям это «оправдывает злодеяния большевиков». Если не всех замучили, то какие к ним могут быть претензии?

По-видимому, так же мыслят и соратники «Сути времени». Пришли немцы – и аллес капут: жизнь кончилась, начался кромешный ад, страдания и муки в режиме 24/7. Взрослые русские (те, что не ушли в партизаны) были раздавлены и низведены до животного состояния, а дети превратились в одичалых зверенышей. В это надо верить.

А сказать или показать, что это было не так, что даже в этих тяжелейших и неестественных условиях жизнь продолжалась – значит «оправдать фашизм». Отсюда и странное, даже дикое на взгляд нормального человека негодование оттого, что русские дети на фотографиях недостаточно несчастны.

В обеих этих картинах мира, на первый взгляд, противоположных, есть важнейшая общая черта: в них отсутствуют русские как субъект.

Русские люди – их лица, их самоощущение, их судьбы – не имеют никакого самостоятельного значения и ценности: они воспринимаются лишь как иллюстрация к тем или иным идеологическим конструктам.

Человеческое лицо, жизнерадостное или хмурое, пригодно лишь к одному: демонстрировать, что в такую-то эпоху при таких-то обстоятельствах простым людям жилось хорошо или плохо. Улыбается – значит, ему хорошо; а раз в оккупации, и вдруг хорошо – значит, «оправдание фашизма».

Интересно, что сказали бы ревнители идеологической чистоты вот об этой фотографии?

Это знаменитое фото никто не пытался запрещать или прятать на том основании, что оно, мол, «смягчает» или «оправдывает» ужасы осады Сараево. Напротив: широко распространенное западными информационными агентствами, оно сыграло свою пропагандистскую роль в югославском конфликте.

А затем приобрело и гораздо более широкое значение, став символом мужества и гордости мирных людей на войне. Символом того, как и в нечеловеческих обстоятельствах мы находим в себе силы оставаться людьми.

В бесконечных спорах и разговорах о новейшей российской истории остро не хватает этой сердцевины. В идеологических построениях всех цветов и направлений напрочь отсутствуют русские – не как объект, а как субъект. Не безликие безгласные «жертвы», пригодные лишь на то, чтобы поминать их всуе с трибун и спекулировать ими в политических играх – живые люди с именами, лицами и неповторимыми судьбами.

Не только щепки в водовороте истории, но и ее творцы. Те, кто не просто «выживал» среди горестей и бед, но и продолжал жить. И этот неугасимый огонь жизни, без которого бессмысленна любая идеология – передал нам, своим потомкам.

Немцы-захватчики, с простодушным любопытством туристов фотографировавшие «русских дикарей», давно лежат в земле. А русские дети, что улыбаются нам с этих старых фотографий – быть может, живы и сейчас. А если и нет, то живы их дети и внуки, и правнуки так же щербато улыбаются солнышку и весеннему небу. Они не просто выжили на войне – они сохранили себя. Для нас.

И еще мне вспоминается рассказ, услышанный в Донецке: о том, что даже в самые страшные, голодные, убийственные дни войны ни на день не прекращал работу городской кукольный театр. Артисты устраивали для малышей бесплатные представления в школах, парках, даже просто во дворах.

Потому что самое страшное на войне – не голод и холод, даже не кровь и смерть; самое страшное – когда исчезает радость из глаз детей. Пока дети продолжают играть и улыбаться жизни – еще не все потеряно.