Я позволю себе, предельно смягчив, рассказать один анекдот, который для меня является базовой метафорой. Извинившись заранее за его очень умеренную вольность по отношению к сегодняшним нашим постмодернистским традициям.
У птичек то же самое: что Хусейн, что шах Ирана, что Мубарак, что Узбекистан, что Кавказ
Мама подходит к папе и говорит: «Наш ребенок уже вырастает, пора ему объяснить, как именно дети рождаются на белый свет, что происходит в отношениях между мужчиной и женщиной. Но сделай это как-нибудь предельно деликатно на примерах из царства животных, растений». Папа выслушал все это, отошел от телевизора, кричит сыну: «Иди сюда!» – «Ну чего?» – «Помнишь, на юге были?» – «Ну, помню». – «Помнишь, по бабам ходили?» – «Ну, помню». – «Ну так вот – у птичек то же самое».
У птичек то же самое. На Кавказе происходит то же самое, что в арабском мире и в Средней Азии. У этих птичек не происходит ничего нового по отношению ко всему остальному исламскому и стремительно исламизирующемуся на наших глазах после распада СССР миру.
В Советском Союзе была очень продвинутая программа преодоления складывающейся на наших окраинах и нашей сопредельной территории ситуации. У нас было радикальное средство лечения этих процессов. Михаил Фрунзе очень любил применять это средство. Ему говорили – как же, вы ищите тут пролетариат и буржуазию, а в Средней Азии нет ни того, ни другого. Он говорил: «Кто за русских?» – «Эти». – «А кто против русских?» – «Вон те». – «Тех, кто против, назовем буржуазия, а тех, кто за, – пролетариат. По буржуазии огонь!»
#{best_opinions}Дальше родилось то, что мы все знаем по фильму «Белое солнце пустыни»: «Освобожденные женщины Востока, с вашим мужем-эксплуататором мы покончили». Мы довольно глубоко продвинулись в этом направлении, создав индустрию, сохранив все традиционные религиозные аспекты в качестве частного дела, очень сильно насытив советским содержанием традиционный восточный коллективизм. И мы создали довольно гармоничную картину, с помощью которой исламский радикализм отошел и затаился на сопредельных территориях.
Когда это все распалось, образовались так называемые суверенные государства. Которые тут же исполнили один и тот же номер со всеми остальными бывшими республиками СССР, кроме, может быть, Прибалтики, где очень осознанно шли в Европу. На всех остальных территориях было совершенно непонятно, зачем это все. Долбанули, все начали обогащаться и разрушаться. Заводы остановились, население оказалось нищим, и возникло явление называемое «кризис идентичности». Этот кризис стали заполнять двумя вещами.
У птичек то же самое: что Хусейн, что шах Ирана, что Мубарак, что Узбекистан, что Кавказ. В этом смысле у птичек возникает две возможности: формирование зыбкой национальной идентичности и попытки как-то создать светскую идентичность. Все это очень зыбко.
Там очень ценили бесплатное образование и медицину, чувство справедливости, коллективизм. Мы могли им из Москвы что-то предлагать. В чем наше предложение теперь? Национальные идентичности? Вот и возникают авторитарные лидеры, которые предлагают национальные идентичности, а внизу возникает народ. Социальное расслоение нарастает? Нарастает. В этом низу естественным образом начинает развиваться фундаментализм. А чему там еще развиваться? Там как-то оформляется социальный протест. А наверху сидят националисты, которые давят этот исламизм.
Поскольку раскол идет фактически между богатыми и бедными, меньшинством и большинством, теми, кто к этому пирогу допущен, и теми, кто не допущен, это фатальный раскол. А Москва показывает «Дом-2», реалити-шоу. И никто не может объяснить теперь, почему люди, которые исповедуют совершенно другие моральные нормы, должны наблюдать показываемых им из Москвы распущенных голых девок.
У Москвы нет послания. Возникает цивилизационный шов. Отделение Северного Кавказа подогревается и русской ксенофобией, которая очень отличается от шовинизма и национализма: национализм и шовинизм хотят расширить сферу влияния, а ксенофобия – сократить. Шовинист хочет переварить и шашлык, и сыр, и долму, а ксенофоба рвет от стакана сырой воды. И эти ксенофобские настроения, и эти либеральные разговоры о том, что там другая цивилизация, она не модернизируема, приводят к тому, что шов начинает расширяться.
Как только по шву происходит тектоническая подвижка, обнажается Волга. Пока я наблюдал за этим в полевом режиме, самые радикальные исламистские группы находились в Астрахани. Так вот, вскрывается волжский шов, все трубопроводы сходятся в Башкирии и Татарстане в очень небольшой зоне, и на Среднерусской равнине воцаряется энергетический дефицит со всеми вытекающими последствиями.
Мы не можем допустить, чтобы эти идейные литосферные плиты задвигались. Что мы делаем, если у нас нет имперского месседжа? Если мы не можем поднять эти народы на новый духовный уровень? Мы проплачиваем местных мубараков, каримовых. На следующем этапе либо волна снизу сметает мубараков, либо эти диктаторы все больше мочат народ, а мы набираем карму раздражения народа.
Не потерять Кавказ становится почти невозможным. Я считаю, что удерживать надо любыми силами. Просто потому, что, как я говорил, обнажится Волга и русское государство исчезнет. Но это только тактика. Временное решение. Стратегическое решение в одном – послать очень мощный накаленный месседж, созвучный сердцам тех, кто еще не забыл, как эти месседжи посылались из имперской в лучшем смысле этого слова Москвы.
Источник: Russia.ru