Вячеслав Тихонов был народным артистом в самом настоящем, неформальном смысле этого определения. Во время демонстрации телесериала Татьяны Лиозновой «Семнадцать мгновений весны» улицы советских городов неизменно пустели. И даже в 1997-м, даже в прагматичной, деловой Москве многие и многие откладывали дела, чтобы посмотреть этот фильм, который в тот раз решили показать от начала до конца нон-стопом.
Роль Исаева-Штирлица в исполнении Тихонова загодя лишила смысла все последующие разговоры о малоценности официального советского искусства 1970-х, хотя это, конечно, не самое важное. Благодаря образу, созданному великим актером, была отдана достойная дань засекреченным героям Великой Отечественной, но и этим миссия всенародно любимого человека со свастикой на предплечье не ограничилась.
Бесконечно обаятельный, мудрый и немного печальный разведчик совершенно заслуженно попал в число опознавательных знаков национальной культуры, в когорту фигур, которые будут вечно жить в коллективном подсознании и сохранять высшую иррациональную ценность.
Бойцы, труженики и лирические персонажи, появлявшиеся на отечественных экранах в годы развития и расцвета советского канона, за редкими исключениями были людьми из народа. Благодаря Тихонову наше кино получило интеллектуального героя. Интеллигент обрел высокую, харизматическую ипостась.
Героическое амплуа и амплуа лирическое, в которых выступают «умные» персонажи Тихонова, – нечто совсем иное, нежели забавные или проблемные маски профессоров и творческих людей, которые можно видеть в более ранних советских фильмах. Штирлиц − главный интеллектуал советского кино.
Конечно, Вячеслав Тихонов играл и более традиционных, в той или иной степени народных героев. Таких, как матрос Виктор Райский в фильме Виктора Ивченко «Чрезвычайное происшествие» или тракторист Матвей Морозов в картине Станислава Ростоцкого «Дело было в Пенькове» (именно эта роль принесла актеру широкое признание).
Но уже в матросе Райском, которому удалось обмануть захвативших советский танкер чанкайшистов, был виден прообраз бойца интеллектуального фронта.
Потом были князь Андрей в эпопее Сергея Бондарчука «Война и мир» и учитель Мельников в драме Станислава Ростоцкого «Доживем до понедельника» − две вершины в работе Тихонова, предшествовавшие появлению Штирлица. И в исполнении тихоновского Мельникова живет одна из лучших песен, написанных на русском языке, – шедевр Николая Заболоцкого «В этой роще березовой», положенный на музыку Кириллом Молчановым.
Теперь Штирлиц ушел. Народ потерял своего артиста – бывшего токаря, сына механика. Артиста, который не играл отрицательных образов: ему бы, возможно, такого не простили. Да и пресловутые «добрые глаза» не позволили бы.
Эти глаза, а, точнее, взгляд – грустный, мудрый, рефлексирующий − сделал невозможное: один из самых любимых в России актеров, феноменально добрый человек запомнится нам облаченным в устрашающую нацистскую форму.