В этом году все уповают на новую картину Кирилла Серебренникова, одного из самых непредсказуемых – правда, по преимуществу театральных – режиссеров.
Юрьев день дикого поля
Распутин уже устаревает, а кинопроза Луцика и Саморядова – и через десять лет после их смерти – способна артикулировать нашу реальность
«Юрьева дня» (так называется его новая картина) ждут с тем же нетерпением, что и «Груз 200» в прошлом году. Учитывая, что сценарий написал «сам» Юрий Арабов, единственный в нашей стране лауреат золотой пальмовой ветви в номинации «Лучший сценарий», а в главной роли снялась изумительная Ксения Раппопорт, новая звезда российского кино, аншлаг картине обеспечен.
Впрочем, почти на каждый фестивальный просмотр попасть затруднительно: «Кинотавр» – прямо-таки как в Канне – стали осаждать туристы-киноманы, терпеливо досиживающие до конца просмотра.
Возможно, комментируют циничные критики, им просто некуда деваться: вечером на пляже холодно, в отеле сидеть скучно, вот они и мучаются в просмотровом зале.
Действительно, поразительное терпение – нет на свете зрителя более благодушного, нежели наш, российский: высидят всё, от чего иной раз и профессионала начинает, как говорят новые русские, «кошмарить».
Справедливости ради надо сказать, что в этом году «фильмы ужасов» (то есть ужасные, непрофессионально и небрежно сделанные) встречаются все реже и реже: «Кинотавр», вместе с российским производством в целом, всё же старается держать марку.
«Живи и помни» Александра Прошкина, показанный на открытии, «Плюс один» Оксаны Бычковой (успевшей прославиться благодаря оптимистичному «Питер FM»), «Четыре возраста любви» Сергея Мокрицкого, блестящего оператора, дебютировавшего в режиссуре, «Дикое поле» Михаила Калатозишвили – все эти картины демонстрируют определенный уровень культуры.
Между тем, о последней картине – «Дикое поле» – хотелось бы поговорить особо. И отнюдь не потому, что г-н Калатозишвили является выдающимся мастером в своем деле – режиссер он как раз не слишком умелый.
Однако сквозь ткань его картины, во многом доморощенной, нелепой, местами невыносимо тоскливой, проглядывает мощь драматургической основы.
Десять лет спустя
Это старый сценарий давно погибших – совсем молодыми – Петра Луцика и Алексея Саморядова, лучших из лучших эпохи девяностых. Луцик и Саморядов разрабатывали совершенно новую тему в российском кино – мифологический пласт, где пресловутый «образ России» был лишен флера православной благостности, опираясь даже больше на языческие мифы.
Кроме того – в отличие от иных наших «духовидцев», замучивших своими нотациями и моралите, – Петр и Алексей всегда блистали особого типа юмором, на грани абсурда.
Что-то платоновское, когда из нашей темной российской глубины на поверхность выскакивают не то чтобы демоны и прочие «достоевские» кошмары, а именно что абсурд – на грани с веселым идиотизмом.
Говорят, Петр Луцик (уже после трагической гибели Алексея) хотел сам снимать фильм по этому сценарию. Но – не сошлось, не успел, ушел, как говорится, в расцвете лет (Луцик умер во сне от сердечного приступа, едва достигнув сорокалетия).
И вот теперь, когда смотришь фильм «чужого» режиссера, совершенно далекого от метафизики двух этих монстров, как-то даже физически ощущаешь их отсутствие. Без них пейзаж российского кино, конечно же, существенно обеднился.
С другой стороны, испытываешь определенную благодарность, что, несмотря на невозможность возродить их мир, особенный и ни на что не похожий, Калатозишвили всё же взял на себя этот труд. Ведь недаром половину заметки я пишу именно о «Диком поле».
Ибо, скажем, «Живи и помни», сделанный гораздо более умелым режиссером Александром Прошкиным, почему-то всплывает в памяти реже, нежели во многом самодеятельное «Дикое поле».
Получается, что «заряд», выпущенный двумя молодыми гениями куда-то в неизвестное пространство, оказался более весомым, чем письмо такого серьезного прозаика, как Распутин.
Грубо говоря, Распутин уже устаревает, а кинопроза Луцика и Саморядова – и через десять лет после их смерти – способна артикулировать нашу реальность. Такие вот дела, господа.