Собака на балконе бегает – звонким низким колокольчиком заливается.
Божья тварь, что с нее взять.
Ну там на листик надо полаять, на птичку... Защитница.
Что ты?» – говорю ласково-фальшивым голосом, которым обычно разговаривают с детьми и животными. Ну и с больными еще
Посмотрел я на чистое небо, на дуб зеленый, на этот май-чародей с его опахалом, на открытый балкон (занавесочка так элегически бляк-бляк) и пошел умываться. В ванную комнату.
Собака лает на балконе на какую-то паутинку... Опять-таки красота.
...Через льющуюся воду слышу – лай стих.
Причем надолго. Я бы даже сказал, наглухо.
Выхожу из ванной, смотрю: сидит под дверью. Вся задумчивая. Тихая.
– Что ты? – говорю ласково-фальшивым голосом, которым обычно разговаривают с детьми и животными (ну и с больными еще – ну вот со мной, например, так часто разговаривают).
Молчит.
Вхожу в комнату и вижу: на фоне неба, зеленого дуба, а стало быть, листиков и птичек – висит враскоряку мужик.
С киркой и ведром.
На тросе.
(Спасибо, что не с бензопилой.)
Некультурно так висит.
Зрелище, надо сказать, незабываемое.
Даже я замолчал.
Потом уже вспомнил, что это балконы чинят. Вот на тросе с крыши и спускаются.
А в квартире, между прочим, ЦЕННОСТИ.
Но дело даже не в этом.
А в том, что, значит, на листик и птичку – пожалуйста, а когда вот так мужик с неба, можно сказать, спустился и не исключено, что задумал что-то недоброе, то бежим под дверь ванной и сидим. Как неродные.
В общем, осторожная оказалась собачка. Не орел.
...И теперь, когда я уже в комнате, сижу за компьютером и пишу, как вы уже догадались, свою прекрасную, нужную вам всем рубрику, – собака заливается словно буйнопомешанная, на балконный порожек наскакивает (за занавеску, впрочем, не высовывается), иногда от усердия повизгивает и облаивает уже полчаса двух мужиков, зависших в лазури над моим личным балконом (да, их уже пара: курлычут, как аисты).
– Дай, Вань, ведро, пожалуйста. Сколько можно ждать, право? – громко говорит первый.
– Возьми, Александр, ведро, пожалуйста. Извини, призадумался, – громко отвечает второй.
– А этот придурок когда-нибудь свою собаку приберет? – живо интересуется.
В общем, собака лает громко, мужики разговаривают доброжелательно и рубрика – сразу скажу – не пишется.
...Вот бедный Бунин (которого я не люблю), тоже все про собачку сочинял. Дескать, и дождик, и мгла, и след у крыльца, и занавеска, наверное, намокла и так элегически бляк-бляк по террасе, а он сидит в кресле-качалке, как Шерлок Холмс, или стоит за мольбертом (мольберт мне как-то особенно нравится: тоже мне, Пикассо нашелся) и думает свою одинокую думу...
И ветер, и дождик, и мгла
Над холодной пустыней воды.
Здесь жизнь до весны умерла,
До весны опустели сады.
Я на даче один. Мне темно
За мольбертом, и дует в окно.
Вчера ты была у меня,
Но тебе уж тоскливо со мной.
Под вечер ненастного дня
Ты мне стала казаться женой...
Что ж, прощай! Как-нибудь до весны
Проживу и один – без жены...
Сегодня идут без конца
Те же тучи – гряда за грядой.
Твой след под дождем у крыльца
Расплылся, налился водой.
И мне больно глядеть одному
В предвечернюю серую тьму.
Мне крикнуть хотелось вослед:
«Воротись, я сроднился с тобой!»
Но для женщины прошлого нет:
Разлюбила – и стал ей чужой.
Что ж! Камин затоплю, буду пить...
Хорошо бы собаку купить.
Купил.
На свою голову.