Осмоловский: Задача искусства – вызывать катарсис

– Анатолий, как так произошло, что Вы из левого лагеря перешли в правый?

Сейчас наиболее актуальной темой является русская художественная традиция

– Я как придерживался левой политической ориентации, так и придерживаюсь.

– Согласитесь, это непростой путь: от «…уя», выложенного телами Ваших товарищей на Красной площади – до «Хлебов», от символа фаллоса – до иконостаса, последний, по определению, принадлежит духовно-мистической области.

– Духовно-мистическая – это все интерпретация. Я провожу линию: иконопись – авангард – концептуализм. Из русского искусства в мире наиболее влиятелен авангард. С большим отрывом от него – иконы.

В мировом контексте иконы все же считаются византийской эстетикой. Рублева, на самом деле, немногие знают за границей. У него узкая, специализированная, известность. Хотя понятно, русская иконопись – серьезное художественное достижение. Она достойна того, чтобы работать в этом направлении. Не в направлении иконописи, конечно, а в осмыслении ее.

Меня, как художника, интересует эстетический аспект. И в иконописи, и в русском авангарде он нагляден и поддается рациональному объяснению. Меня интересует русский иконостас, который сильно влияет на сознание людей.

– Но иконостас изначально – вещь иррациональная, на нем изображены небесные образы. И обращен он к религиозным чувствам прихожан. Разве Ваш путь – от фаллоса до иконостаса – не свидетельство трансформации взглядов?
– Мои взгляды менялись и меняются до сих пор. И время меняется, как известно. Однако я не считаю, что эстетика может быть левой или правой. Может ли быть левой или правой морковь или картошка?

– Смотря что видеть в картошке: если причинное место – то она «левая», а если Чапая – «поправее».
– Не бывает левого и правого искусства. Бывает просто искусство. Искусство обладает определенными эстетическими параметрами. Мне свойственны левые политические взгляды. Но это не говорит, что мое искусство – левое.

Например, Кулик, который тоже активно работал в 90-е, и у него, как известно, была Партия животных, делал всякие «звериные перформансы». Он в то время свои политические взгляды не выражал, но был откровенно правым с точки зрения либерализма. Я же еще в то время негативно относился к либеральным реформам. И считал их позорной капитуляцией перед мировым империализмом.

Я придерживаюсь философии Карла Марка и отчасти – Владимира Ильича Ленина. Если брать его ранние работы – про развитие капитализма в России. Где четко и ясно изложено, каковы могут быть последствия такого развития. Мне интересны и современные западные левоориентированные философы. В России философия была слабой.

– А Соловьев, Бердяев, Андреев?
– «Роза мира» – забавное произведение, научная фантастика.

– Как откровение Вы его не воспринимаете?
– Нет, конечно. Это даже скорее фэнтези. Помню, там были игвы, раругги.

– Именно поэтому Вы в своей арт-деятельности апеллируете к уму, интеллекту. Многие последние Ваши работы по форме напоминают мозг. Вы их сделали такими подсознательно?
– Важность человеческого мозга нельзя переоценить.

– А важность человеческого сердца? Ведь художник обычно затрагивает эмоциональную сферу?
– Художник обращается к чувствам зрителя, даже если его работы интеллектуальны.

– Ваша линия: иконопись – авангард – концептуализм. Но концепт – это мысль, идея. Зрителю всякий раз надо «объяснять» суть того или иного произведения. Воздействие идет не напрямую – через чувства, а посредством принятия идеи.
– Я так не считаю. Искусство всегда апеллирует к чувствам. Но чтобы оценить, к примеру, концептуальные перформансы Монастырского, нужно на них присутствовать. Любая документация – бледное подобие. Перформанс – сродни театру. От театральных постановок остаются только яркие воспоминания. Запись адекватно не передает их эмоциональное воздействие.

– Ваши бронзовые «Изделия» в виде танковых башен мне показались гораздо более интересными, когда я узнал, что Вы подразумевали под ними и «супрематические объекты». Идея усилила впечатление.
– Факт, что танковые башни Вас не затронули, говорит либо о вашей чувственной грубости, либо о том, что эти вещи – не для вас.

В этих работах идея играет второстепенную роль. Хотя, с точки зрения научно-исследовательского подхода, там можно найти любопытные закономерности. Но работа эта рассчитана на восприятие ритмики.

Что такое скульптура? Это набор ритмов и ракурсов плоскостей, могущих привести к тем или иным эстетическим переживаниям. Концептуальная часть этой работы была в том, чтобы выяснить, как современная эстетика воздействует на бессознательном уровне. Инженеры, что разрабатывали танки, никогда не делали их для красоты. Это не автомобили.

У военных специалистов задача – сделать снарядостойкую конструкцию. У меня представлены башни десяти стран (всего десять и производят танки). Я брал только современные модели. Так вот, израильский танк «Меркава» напоминает буквицы иврита. Русские танки – с круглыми башнями. Россия – единственная страна в мире, которая делает круглые башни танков.

– Национальный менталитет оказывает влияние?
– Конечно. Известно, что у русских витязей были круглые шлемы. Это архетипы, которые заложены в глубоком бессознательном.

– Валерий Айзенберг из арт-группы «Escape» заметил, что Вы «из своего бессознательного» улавливаете тенденции, «которые увлекут арт-тусовку на ближайшие два года». Спрашиваю у первоисточника: и что это будет?
– Мне кажется, российское современное искусство должно озаботиться национальной художественной традицией.

– А форма?
– Это сложный вопрос. Я стараюсь отвечать на него своими работами. Я считаю, что «Хлеба» и есть сплав авангарда и иконописи.

– Вы и дальше будете двигаться в сторону традиционной эстетики? Ближайшие открытия?

– Меня сейчас интересует уничтоженная традиция русского язычества. Ее, опять же, эстетические составляющие, а не идеологические. Русская художественная традиция является наиболее животрепещущей и актуальной темой.

– На церемонии вручения премии Кандинского Вы сказали, что, словно Илья Муромец, противостоите Добром своих «Хлебов» Злу произведений «АЕС+Ф». Вы действительно поляризуете себя с аесами?
– Да. Я из другой среды. Я за искусство для искусства. За чистое искусство. «АЕС+Ф» – за шоу-бизнес, я – против шоу-бизнеса.

– Вы расходитесь только в рыночных позициях?
– Нет, это фундаментальная разница. Шоу-бизнес – реакционный тип потребления информации. А искусство – прогрессивный тип потребления информации. Хоть это деление выглядит грубовато, оно отражает различие в подходах.

– Но «Хлеба» у Гельмана не бесплатно висят. Есть прайс-лист, их можно купить.
– Конечно, не бесплатно.

– Значит, Вы не радикально боретесь с денежными знаками?
– А никто не занимается борьбой с денежными знаками. Но я считаю, что задача искусства – не производство денежных знаков.

– А какая?

– Вызывать у зрителя ужас и благоговение, что вкупе и есть катарсис!

От революционера – к эстету

Проследим путь выдающегося авангардиста, акциониста и теоретика искусства, чтобы выяснить, что же произошло с художником за последние лет дцать...

Горбачев издал закон о нравственности, согласно которому за мат в общественном месте полагалось 15 суток. В 1991 году Осмоловский со товарищи в ответ своими телами выложили на Красной площади слово из трех букв. Власти хотели впаять ребяткам статью за «хулиганство в особо циничной форме», но отпустили: не до того было, СCCР разваливался.

В 1993 году Анатолий уселся на плечо бронзового Маяковского, акция скромно называлась «Маяковский-Осмоловский» (в рамках российско-голландского проекта «Exchange/Обмен»).

Анатолий как бы принял эстафету у великого поэта-футуриста, тоже склонного в раннем творчестве к стихийному анархизму.

В тот же году – зловеще-знаковый снимок «Хаос – мой дом», где Осмоловский держит в руках отрезанную голову мертвой женщины.

Слабеющее советское государство выпустило из рук множество республик (как выразился Борис Ельцин: «Берите столько суверенитета, сколько унесете»). В том числе, и условную «территорию искусства».

Дабы она не пропадала зря, Осмоловский сколотил группу «Экспроприация Территории Искусства» («ЭТИ»). И до последнего времени государство не вмешивалось в арт-среду с идеологическими поправками. Зато огромное количество музыкантов и художников пиарит те или иные политические силы.

Поход Осмоловского в политику в конце 90-х завершился созданием партийного блока «Против всех». Анархист победил в Анатолии пиарщика. «Я считаю, выборы 1990-х годов были грандиозным обманом. Ни о какой демократии и говорить не приходится», – заявил он в интервью журналу «Арт-Хроника».

Дабы не смешивать политику и искусство, Осмоловский в 2000-х сосредоточился на создании «эстетических» арт-объектов. Его «Жуки» (2004) и «Золотой плод Натали Саррот» (2006) – абстрактные деревянные скульптуры, напоминающие орехово-авокадной формой мозги. Вероятно, они отражают напряженное размышление автора: куда двигаться?

Революционно-анархистская ситуация уничтожила госаппарат подавления, основанный на властной иерархии. Однако вместе с его разрушением (Путин начал свою деятельность с восстановления «властной вертикали»), была нивелирована и иерархия морально-нравственных ценностей. «Десакрализация» – это когда не осталось «ничего святого». Что опасно для существования общества как такового. В радикально-левом направлении работал в 90-х и главный московский «собаковод», создатель Партии животных – Олег Кулик.

Как ни странно, при внешней несхожести методов, на «левом поле» промышляли гораздо раньше питерская «Новая академия» Тимура Новикова и «Поп-механика» Сергея Курехина.

Однако питерцы, в отличие от социально и политически ориентированных москвичей, тоньше чувствовали грозную метафизическую силу, что стояла за демонтажем советской системы. Курехинская композиция «Донна Анна» (сквозная тема декадентского фильма «Господин Оформитель») и цойская «Между Землей и Небом война» еще в 1988 возвестили о ней.

Цой погиб в 1990-м. Сергей Курехин, неожиданно ставший исповедывать правые взгляды, умер от смертельной болезни в 1996-м. Тогда же смертельно заболел и главный «неоакадемик» (в честь его мастерской назван культовый фильм «АССА») Тимур Новиков. Как-то подзабылось, что он первым отрастил бороду и стал вещать в образе «мудрого старца» за несколько лет до подобной трансформации Олега Кулика.

Трагедия Новикова была в том, что он, к тому же, ослеп. Тимур успел в лекциях заклеймить московских коллег, проводя аналогии между акционизмом и оккультизмом.

Московские художники не любят залезать в метафизические дебри, им ближе концептуальные труды: от Маркса до Дебора с Деррида.

Однако в 2003-м Кулик отправился в Монголию снимать пустыню Гоби и ее обитателей, «живущих в согласии с Природой». В аннотации к своему видео-2004 «Gobi Test» (представленному на 51-й биеннале в Венеции) Кулик написал: «Единственный рекламный билборд в Монголии я видел на границе. Он обращен в сторону Китая. Это реклама «Хеrох», метафора нынешнего западного мира, копирующего безумие».

Кулик первый обозначил переориентировку российского современного искусства на Восток, от материализма к духовности. Тогда же Кулик сменил имидж, приняв облик «буддийского мудреца».

Уже в таком в виде он затеял проект «Верю», где самым заметным явлением стали «Хлеба» Осмоловского. «Мозговые» произведения завершись разверткой: иконостасом из пористых досок. Эту работу заметили на Двенадцатой кассельской Документе, а в конкурсе на соискание премии Кандинского она взяла главный приз, сделав автора «Художником года».

18 февраля в «The New Times» Осмоловский поместил программную статью. Имеет смысл привести из нее выдержки.

«В 90-е я был очень успешным художником, но это время я вспоминаю с ужасом». Казалось бы, чего ужасаться, если «Хаос – твой дом»?

«В конечном счете, цель авангарда – спровоцировать человека на активную мозговую деятельность». Иными словами, Анатолий обращается в первую очередь к интеллекту зрителя. Хотя в нашем интервью он утверждает несколько иное.

«Искусство является прообразом идеального общества. Самим фактом своего существования оно критикует нашу хаотичную, неорганизованную социальность…»

Осмоловский из разрушителя-«служителя Хаоса» превратился в созидателя. Анархизм (или любимая Осмоловским его разновидность – синдикализм) стремится к уничтожению любой иерархии, но иконостас (матрица «Хлебов») – ее очевидное воплощение.

Экс-анархист Осмоловский поддерживает теперь структуризацию российского общества, поскольку: «Процесс нормализации идет в позитивном направлении».

Здесь он развивает тезис «нонспектакулярности» – отказа от эпатажа и внешних эффектов ради ухода вглубь. Арт-объект теперь должен быть «прост и непонятен». О чем это Осмоловский? О сакрализации, конечно. Ведь «непонятность», «тайна» рождает благоговение, а вызвать это чувство – одна из его новых задач. Поэтому Анатолий ездит на Русский Север: для изучения тамошних церквей и иконостасов, в своем творчестве художник решил ориентироваться на «народные традиции».

В душе он все тот же «Илья Муромец» (как авангардист назвал себя на церемонии награждения «Кандинским») – «защитник обиженных и оскорбленных».

Просто раньше Осмоловский спасал обывателей от государства, а сейчас стремится спасти их души от распада. По-своему, конечно, концептуально. Что не умаляет заслуг «Ильи Муромца постмодернизма».

Между прочим, на картине Константина Звездочетова «Два богатыря» 2005 года (Алеша Попович – хитрость, Добрыня Никитич – физическая мощь), место Ильи, символизирующего силу русского духа, вакантно. На него явно претендует Осмоловский. Ведь это он только издалека казался Соловьем-разбойником, а на самом деле – былинный богатырь.