О Лотреке многое известно. Происходил из аристократической семьи. Cтал инвалидом в результате неудачного падения. Разочаровал отца, который желал видеть в сыне бравого охотника, неутомимого наездника – того, кто должен ассоциироваться с образом графского отпрыска. Гротескно изображал мир богемы, кафешантанов и публичных домов Парижа. Заложил основы европейской афишной стилистики XX века. Спился в раннем возрасте. Выставка позволяет уточнить кое-какие моменты.
Аристократ сердца
Японские гравюры дали толчок европейской живописи, а мультфильмы Диснея породили моду на комиксы манга и анимэ
Что касается инвалидности художника, дело не столько в несчастном случае, сколько в наследственной болезни – пикнодизостозе (торможении роста конечностей), который стал следствием того, что родители Анри были двоюродными братом и сестрой. (Младший брат Лотрека не прожил и года.) Такие браки, нарушающие базовые табу, в аристократической среде тех времен не были редкостью.
Согласно индийским мифам, перекликающимся с культурными корнями Европы (индоевропейский пласт), когда аристократия из-за гордыни перестает чтить Божьи законы и выполнять функцию «пастырей», появляется Брама-с-Топором и вырубает девять десятых «аристократического сада».
Пророческая пьеса Антона Чехова «Вишневый сад» (1904) заканчивается стуком топоров. Вишневый помещичий сад у гениального писателя олицетворял вырубаемую (и вырождающуюся) аристократическую породу. Три революции (1905-го и две 1917-го) пустят русскую аристократию по миру.
Набоков – аристократ-изгнанник, проживший всю жизнь в отелях, мстящий черни в своих произведениях, тема у него одна – противопоставление гения и толпы. В Европе эти социальные катаклизмы случились раньше. Лотрек был типичной жертвой своего сословия, утратившего, с одной стороны, нравственный стержень, с другой – проигравшего буржуазии и пролетариату в притязаниях на власть.
Физическое состояние Анри предопределило его судьбу. Свою короткую жизнь он проведет не в родовых замках (которые у него имелись), а в кабаре и публичных домах, где есть множество доступных женщин.
Тулуз-Лотрек освоил технику, близкую Кикугаве Эйдзану (1787-1867), работавшему в жанре бидзинга – портреты красавиц |
Буквально с ненавистью Лотрек изображает усатых сластолюбивых стариканов, пускающих слюни в объятиях юных продажных красоток. Похотливые старцы вызывали у карлика-аристократа брезгливость.
С абсолютным сочувствием Анри относился в своих картинах к животным. У лошади на гравюре «Жокей, выезжающий на старт» грустные глазища, обрамленные ресницами (вспоминается Маяковский с программным стихотворением «Хорошее отношение к лошадям»).
Люди у Лотрека шаржированы, животные – очеловечены. В братьях наших меньших он видел внутреннюю чистоту, которую не обнаруживал в человеческом окружении (за редким исключением).
Трогателен рисунок «Приглашение на чашку молока» (1897), где автор в панаме стоит перед меланхоличной коровой, предлагающей ему дернуть парного. Сама вещица – шуточное приглашение друзьям на новоселье. Юмор автора в том, что молока, конечно, художник не пил, предпочитая более крепкие напитки.
С пронзительно-серьезными очами, как у лошадей и коров (касательно манеры Лотрека это звучит комплиментом) на выставке представлена грациозная «Пассажирка каюты 54», сидящая в шезлонге. Автор влюбился в рыжую даму во время морского путешествия.
Предельно комичен «Автомобилист» (1898) с горизонтальными усищами и круглыми автомобильными очками. Прототип – кузен Лотрека, хирург Габриэль Тапье де Селейран. Благодаря ему Анри увлекся медициной, присутствовал на операциях. Он увидел сходство в точности работы хирурга и художника: «Если бы я не был художником, стал хирургом».
В деньгах граф Анри Мари Раймон де Тулуз-Лотрек не нуждался. Он сам выбирал, с кем и на каких условиях сотрудничать. Его афиши и программки не являлись рекламой в полном смысле слова: это было сочетание технологий и таланта художника.
Перфекционист Анри вносил правки на литографский камень до последнего момента. Гравюры выходили немалыми тиражами и значительно расширили его славу живописца.
Собственно, японская ксилография (гравюра на дереве) тоже имела, с одной стороны, утилитарное предназначение – в качестве афиш и поздравительных открыток, с другой – была эталоном цветовой гармонии и изящества.
Хотя многие лотрековские шедевры и гравюры японских мастеров (жанра бидзинга) являлись продолжением пиара «веселых кварталов». Но в отличие от плакатов Анри японская афиша (европейская была шрифтовой) к концу XIX века насчитывала уже пару сотен лет.
Пинг-понг
Японская ксилография (укиё-э) дала толчок для развития европейской живописи. Она оказала влияние, кроме как на Тулуз-Лотрека, на таких великих мастеров, как Ван Гог, Дега, Уистлер.
Японская гравюра стала известна в Европе во второй половине XIX столетия, когда Страна восходящего солнца открыла границы. Офицер российского флота Сергей Китаев (1864–1927), заходя со своим кораблем в японские порты, насобирал более 2 тыс. гравюр.
Они и составили костяк коллекции ГМИИ им. Пушкина. На экспозицию было отобрано 200 наиболее оригинальных работ и издан полный каталог обширного китаевского собрания.
На выставке выделяются пейзажные гравюры (жанр фукэйга) Утагавы Хиросигэ I (1797–1858) – им отвели почетное центральное место. В некоторых работах мастера, вроде «Окицу, возвышенность Уцунояма», фон – весь цветовой спектр (от красно-желтого до сине-фиолетового оттенка), который, к примеру, можно видеть во время заката.
Однако небесную вертикаль Хиросигэ проецирует на все пространство гравюры: гора становится полупрозрачной – сквозь нее видны все цветовые переливы неба.
Ван Гог, как наиболее поэтически одержимый европейский художник, неустанно копировал вещи Хиросигэ («Ливень у моста Охаси», «Сливовый сад в Камэйдо»).
На выставке выделяются пейзажные гравюры (жанр фукэйга) Утагавы Хиросигэ |
Главное, что перенял голландец у японского мастера, – способность насыщать небесными красками земные пейзажи. И реальные ландшафты на полотнах Ван Гога стали приобретать фантастико-мистический характер. Художник дошел в этом направлении до космогонических панорам.
Тулуз-Лотрек освоил технику, близкую Кикугаве Эйдзану (1787–1867), работавшему в жанре бидзинга – портреты красавиц (то бишь куртизанок). Тонко очерченные гейши, изображенные в полный рост на бежевом фоне, напоминают лотрековские афиши, представляющие танцовщиц. Только вещи Эйдзана пронизаны лиризмом, а не сарказмом.
С психологической точки зрения на выставке прослеживается любопытная закономерность: женщины на японских гравюрах улыбчивы и приветливы, мужчины – бескомпромиссно свирепы. Даже когда на каком-то празднике столкнулись два типа – они выказали друг другу максимальное неприятие.
Чем больше Япония становилась открытой (судя по хронологии), тем глаза-щелочки персонажей делались шире. Сначала это касалось только актеров театра кабуки (жанр якуся-э) – для эмоциональной выразительности, а в современном аниме уже стало нормой.
Облик некоторых приведений (две пары глаз на физиономии, похожей на квашню) на гравюре «Наоюки укрощает старого Тамуки в особняке Фукусима» (1878) художника Цукиока Ёситоси (1839–1892) смахивает на героев хитового мистического аниме 2001 года «Унесенные призраками» (премия «Оскар»).
Японское искусство, как и любое восточное, тяготеет к традиционализму. Оно из века в век совершенствовало одну и ту же схему. Западное, более склонное к экспериментам, привносит элемент динамики. Одно выигрывает в поэтичности, второе – в массовости. Экспозиция показывает, что между Западом и Востоком обмен опытом идет по принципу пинг-понга.
Гравюры укиё-э дали импульс Европе и США, но сами к концу XIX столетия стали слишком форматны (и формальны). При этом в Японии где-то теплился жанр манга – истории в картинках. Это название дал великий пейзажист Хокусай Кацусика (1760–1849), «предтеча» Хиросигэ. В 1814 году Хокусай выпустил серию «Манга» (гротеск, набросок) – 15 томов гротескных эскизов.
На выставке близкая ему по настроению юмористическая серия Цукиока Ёситоси «Я хочу». Гейша читает о себе нелестную заметку в газете – «Я хочу вырвать эту новость». Сладко зажмурила глаза – «Ох, хочу спать» и т.д. Сатирик Тэнэндо специально придумывал подписи для 32 «женщин по имени Хочу» (почти по Аллегровой).
Ёситоси – последний великий мастер укиё-э. Он делал серии о китайских и японских приведениях, о самурайских кровавых разборках, о преступлениях («28 историй о насилии»), сотни книжных иллюстраций (даже к «Капитанской дочке» Пушкина!), мистический цикл «100 видов Луны» (в пику 100 видам Хиросигэ), цикл «32 современные сценки» – городская летопись.
Диапазон Ёситоси – от комикса до мистического триллера, от быта до философской метафизики. Разумеется, в его шедеврах не было особой линейной динамики, но образный «банк данных» ждал своего часа.
После крушения Японской империи во Второй мировой на остров ворвался американский кинематограф. На художника Осаму Тэдзуку (1928–1989) мульты Уолта Диснея произвели ошеломляющее действие.
Под их впечатлением в 1947 году он сделал первую современную мангу – по роману Стивенсона «Остров сокровищ». Тираж – 400 тысяч. Далее успех шел по нарастающей и манга плавно перетекла в аниме.
А недавний триумф «Унесенных призраками» подтолкнул Тарантино обратиться к аниме в «Убить Билла» (2003). Пинг-понг продолжается! Что заметно по экспозиции гравюр в галерее Зураба Церетели.
Выдающийся Шнабель
В 1959 году двое выпускников академии итальянского города Брера, супруги Вальтер и Элеонора Росси, вместе с одним из родственников организовали фирму«2RC» – типографию искусства.
Домашняя гравюрная мастерская стала знаменитой в профессиональной среде, поскольку позволяла художникам добиваться нужных цветовых оттенков и нужных размеров (гравюры до трех метров). У Росси печатались такие мировые звезды, как Мэн Рэй, Виктор Вазарели, Фрэнсис Бэкон, Генри Мур.
После 1959 года гравюра была под огромным влиянием американского экспрессионизма. Несколько этажей галереи пестрят огромными изображениями, тяготеющими к интерьерному дизайну.
Эту линию неожиданно наполнил новым содержанием японец Су Такахаси (родился в 1930 году в Хиросиме, живет в Японии). На желтоватом, солнечном фоне – некие темные просвечивающие субстанции. Они похожи на «иероглифы» Франца Кляйна (1910–1962), но в отличие от «закорюк» абстрактного экспрессиониста, эти – словно живые организмы. В них угадываются фрагменты женских тел, переплетенные пальцы – в любом случае там чувствуется жизненная энергия и тайна.
Однако самый оригинальный подход к соединению предметной и абстрактной живописи получился на гравюрах американского неоэкспрессиониста Джулиана Шнабеля в серии «Фламинго» (1990-е).
По краям огромных картин – спиралеобразная символическая абстракция, а ближе к центру она обретает резкость и превращается в означенную розовую птицу. Такое соединение фигуративного и абстрактного дает сильный оптический эффект, который я бы назвал кинематографическим.
Вероятно, подобное разноплановое видение (во всех смыслах) позволило Шнабелю попробовать силы в режиссуре. Он снял три фильма: «Баксия» (1996), «Пока не наступит ночь» (2000), «Скафандр и бабочка» (2007), и все три – признанные шедевры.
Шнабель разрабатывает трагические судьбы реальных персонажей: гениального граффитиста (друга Уорхола), погибшего от наркотиков; кубинского писателя-гея, умершего от СПИДа в Штатах; редактора журнала Elle, который в 43 года оказался прикованным к постели.
Несмотря на документальную основу, Шнабель мастерски сочетает воображаемые панорамы с действительными. За «Скафандр и бабочку» Джулиан получил в Каннах звание «Лучший режиссер 2007 года» (прокат в России с 28 февраля).
Он доказал, что через «попсу» (а что такое, к примеру, граффити?) можно увидеть метафизическую реальность, а в пафосе узреть одну из разновидностей глупости. Это и есть новый, универсальный способ восприятия, которым должен обладать художник XXI века.