Цитируя диккенсовское «Учите <…> только фактам», автор одновременно поясняет, что в официально канонизированных вариантах американской истории умалчивается о многих реальных исторических событиях, имеющих крайне важное значение не только для прошлого, но и для настоящего и будущего. «Но не существует такой вещи, как чистый факт без всякой интерпретации» (с. 838).
Демократия терпит поражение всякий раз, когда попирается закон, унижается честь и достоинство, беднеют люди
Именно поэтому свою задачу Зинн формулирует как восполнение исторических пробелов не только с позиций отбора фактов, но и с позиций «расстановки акцентов» (с. 21). Он рассказывает «об открытии Америки с точки зрения араваков», «о Конституции с точки зрения рабов», «о Гражданской войне через восприятие нью-йоркских ирландцев», «о расцвете индустриализации, увиденной молодыми работницами текстильных фабрик», «об испано-американской войне с точки зрения кубинцев», «о «позолоченном веке», каким он представлялся фермерам с Юга, о послевоенной американской империи в восприятии пеонов в Латинской Америке» (с. 21–22).
Строго говоря, в книге рассказывается не только история американского народа, но и история его взаимоотношений с окружавшими его племенами, народами и государствами. Но и в том, и в другом аспекте это взгляд «с другой стороны», со стороны, не отраженной в «официальной истории». И поэтому такой взгляд, при всей его односторонности, весьма полезен для сопоставления фактов и выводов, и в конечном итоге – для выявления истины.
Будучи человеком левых, (можно даже сказать – крайне левых) убеждений, Зинн крайне негативно относится к государству в целом, и к американскому государству в частности. Воспевая ценности безгосударственной индейской культуры, автор в качестве «лекарства от американской цивилизации» всерьез предлагает рецепты построения некоего «кооперативного социализма». При этом «строе всеобщего счастья» человек якобы «будет затрачивать на рутинный труд лишь по несколько часов в день, а основная часть времени останется свободной – для развлечений, творческой деятельности, любви; при этом каждый произведет достаточно для справедливого и щедрого распределения товаров» (с. 782-783).
Значимые для общества решения, по мнению Зинна, должны будут приниматься «на локальном уровне, небольшими коллективами, т.е., через сеть кооперативов <…> которые установили бы добрососедский социализм, избегающий <…> жестокости диктатур» (с. 783).
Разумеется, ничего общего с реальностью такие программы не имеют. Это могло быть неясным в 80-е годы прошлого века в США, но не может не быть очевидным в современной России.
Опыт истории человечества показывает, что цивилизованное общество не может обходиться без развитого государства, сильной государственной власти и масштабного регулирования государственными органами социально-значимых вопросов. Пример высокоразвитой индейской культуры, не устоявшей перед натиском американских поселенцев, в данном случае свидетельствует совсем не в пользу того, что пытается доказать Зинн.
Но дело не только во внешних угрозах. Государство как организация, регулирующая, защищающая, и, в конечном итоге, обеспечивающая само существование общества, выступает прежде всего силой, разрешающей внутренние противоречия и конфликты. А потому если с точки зрения внешней безопасности его могущество определяется военно-политической и социально-экономической мощью, то с точки зрения внутренней безопасности государство является сильным тогда, когда оно наилучшим образом удовлетворяет нужды и интересы всех социальных групп (а следовательно, и всего общества в целом).
Зинн признает, что именно в этом США преуспели так, как, может быть, не преуспела ни одна другая страна мира. «Мощное, большое, удовлетворяющее многих граждан государство» наделенное «огромными природными ресурсами, талантом и рабочей силой» практически в любых ситуациях обеспечивала и обеспечивает «патриотическую лояльность» абсолютного большинства своих граждан (с. 774).
В чем же секрет? В «системе контроля», которой «с ужасом восторгается» автор на протяжении едва ли не всей книги? В расовом, национальном и социальном многообразии американского общества, препятствующем, по мнению Говарда Зинна, «мирной революции», направленной на свержение «несправедливого строя». Или в самом этом строе, демократическом строе, который при ближайшем рассмотрении оказывается не таким уж и несправедливым?
Одно из важнейших достоинств книги состоит в том, что, несмотря на все идеологические и политические пристрастия автора, изложенные факты объективно несводимы к его собственной интерпретации. Именно поэтому читатель книги может сделать на их основе собственные выводы об американской истории, американском народе и американской демократии.
Владимир Путин высказал замечательную мысль, которая, как мне кажется, исчерпывающим образом отвечает на вопрос о том, почему именно демократический строй является гарантией прочности государства. «Демократия – это улица с двухсторонним движением» - сказал Президент. Причем это движение есть движение власти и народа навстречу друг другу.
Книга Зинна иллюстрирует правоту этой мысли. Огромный массив фактов каждый из которых по отдельности может восприниматься как примеры алчности, трусости, вероломства, бесчеловечности, политической слепоты и иных подобного рода пороков, будучи собранным воедино, естественным образом вызывает у читателя вопрос: «Каким же образом Соединенные Штаты Америки сумели не просто пережить многочисленные политические, экономические и социальные катаклизмы, но и стать тем, чем они являются сейчас?».
Книга известного американского историка Говарда Зинна «People's History of the United States. 1492 – Present» |
Поселенцы, пребывавшие в XVII веке в основанные в Северной Америке британские колонии, были, как и все тогдашние европейцы, бесконечно далеки от современных идеалов гуманизма и демократии. Когда палата депутатов Виргинии в 1700 году назвала многих из них худшими представителями народов Европы, она конечно, лишь следовала тогдашним приемам политического красноречия. Но и лишенная флера «словесных кружев» реальность свидетельствует, что основную массу белого населения колоний действительно составляли люди грубых нравов, проникнутые религиозным фанатизмом, расовыми, национальными и социальными предрассудками. Их суровая жизнь зачастую являла картины, которые современный человек вряд ли может воспринимать без отвращения.
Так, сухой отчет упомянутой выше палаты депутатов свидетельствует, что в период голода жители Виргинии «ели то, чего не выносит сама природа – плоть и человеческие экскременты <…> один из таких людей умертвил свою жену, пока та спала у него на груди, разрезал её на куски, засолил мясо, и питался, пока не сожрал все части её тела…» (с. 38).
Удивительна ли на этом фоне описанная Зинном жестокость поселенцев в отношении индейцев и негров-рабов? Могут ли после этого вызывать недоумение, что в качестве одного из способов смертной казни Виргинский Кодекс 1705 года предусматривал расчленение заживо? Покажется ли странным то, что прибывших в колонии женщин продавали в жены будущим мужьям, словно рабынь? Нет, все это станет понятным, когда мы прочтем о том, что за 26 лет до принятия Декларации независимости США «беременную женщину, которая не могла родить <…> выбросили в море через одно из орудийных отверстий»… судна, перевозившего поселенцев в Новый Свет (с. 62).
Не будем забывать и о том, что необходимость организации общественной жизни поселенцев в условиях враждебности окружавших колонии индейских племен – а эту враждебность признает и сам автор - требовала сплочения колонистов в единую нацию, которая позже назовет себя «народом Соединенных Штатов»). Именно он еще в XVII веке создаст первые конституции (в современным смысле этого слова).
Именно с формированием американской нации связано возникновение одной из первых современных демократий.
Эта демократия была несовершенной, она была основана на имущественном цензе, она была жесткой (а зачастую жестокой) даже по отношению к самим гражданам. Но она была, она функционировала, и именно её институты, как блестяще показал в своем знаменитом труде «Демократия в Америке» Алексис де Токвиль, обеспечили в будущем устойчивое развитие независимых США.
Для сравнения достаточно обратиться к истории испанских и португальских колоний, не сумевшие выпестовать у себя такие институты, и вспомнить, сколь трагична была судьба освободившихся от колониализма латиноамериканских государств…
Да, даже по американским оценкам, в годы Войны за независимость (1774–1783 гг.) лишь треть населения колоний поддерживала освободительную борьбу (с. 101). Да, многие воинские части, считавшие себя обделенными полагающимся вознаграждением, поднимали мятеж (с. 106–107). Но Декларация независимости 1776 года провозгласила, что «все люди созданы равными и наделены Творцом определенными неотъемлемыми правами». И созданная в соответствии с Конституцией США 1787 года государственная система была призвана воплотить это положение в жизнь настолько, насколько это будет возможно в условиях каждого конкретного исторического периода.
Поэтому с протестующими гражданами стремились договариваться. Ну а если вместо законопослушных соотечественников на другой стороне оказывались накачанные алкоголем бунтовщики, демократическая власть (представленная, в частности, первым президентом США Джорджем Вашингтоном) подавляла их вооруженной силой. Ведь американцы того времени считали, что «человек, который восстал против законов республики, должен умереть» (с. 123).
Да, в XIX в. правительство США санкционировало перемещение индейцев в резервации, чем «очистило территорию для <…> создания огромной континентальной империи, раскинувшейся до самого Тихого океана» (с.161). А что еще оно могло сделать? Томас Джефферсон, автор «Декларации независимости и один из «отцов-основателей» США, первоначально считал, что правительство должно выселять белых поселенцев, занимающих индейские земли.
Но, став в 1800 году третьим президентом США, он был вынужден признать, что в условиях, когда одной из причин революции и войны за независимость был наложенный британцами запрет на дальнейшее продвижение поселенцев на Запад, ни одно демократическое правительство не сможет проводить политику, идущую вразрез с требованиями большинства граждан. И тогда идею «раздельного проживания» белых и индейцев сменила идея «приобщения индейцев к цивилизации» (с. 162).
Даже дружественно настроенные к первым жителям Америки исследователи признавали, что «основополагающим принципом» индейского общества «всегда было неприятие управления» как внешнего, так и внутреннего (с. 175). Индейцы были обречены. «Фронтир» стал неуклонно сдвигаться на запад. И этот процесс также стал ярким проявлением американской демократии. Изгнание индейских племен в резервации было четко выраженной и воплощенной в действиях государства демократической волей народа Соединенных Штатов Америки.
Линкольн в 1862 году предупредил мятежные штаты о том, что на их территориях рабы будут освобождены |
Да, США десятилетиями развивались и богатели за счет рабства. И Гражданская война 1861-1865 годов, вопреки традиционным объяснениям, была вызвана не столько спорами вокруг отмены или сохранения рабства, сколько политико-экономическими противоречиями между элитами Севера и Юга. Авраам Линкольн публично выступал с заявлениями, которые сейчас назвали бы расистскими и долгое время сопротивлялся освобождению рабов (с. 235).
Но посмотрим, что писал о себе сам Линкольн. «Моя главная цель <…> – сохранение Союза, а не сохранение или уничтожение рабства. Если бы я мог сохранить Союз, не освободив ни одного раба, я бы сделал это; если бы для его сохранения потребовалось освободить всех невольников, я бы пошел на это; и если бы я смог достигнуть своей цели, освободив часть рабов, а других оставив в рабстве, я бы тоже это сделал.
То что я делаю по отношению к рабству, я делаю потому, что считаю, что это позволит сохранить Союз, а то, что я запрещаю, я запрещаю потому, что полагаю, что это не может помочь сохранить Союз <…> Здесь я заявил <…> о моих официальных обязанностях, но я не намереваюсь менять своего личного стремления <…> к тому, чтобы все люди во всем мире могли стать свободными» (с. 240-241).
И действительно, Линкольн в 1862 году предупредил мятежные штаты о том, что на их территориях рабы будут освобождены, затем в 1863 году декретировал их освобождение, и, наконец, лишь в 1864-1865 годах, инициировал принятие специальной XIII поправки к Конституции, которой рабство было окончательно отменено на всей территории США.
Зинн считает такую позицию лицемерной, циничной и негуманной (с. 239-241, 247-248). Но когда на кону стоял вопрос о сохранении или ликвидации государства, никакое ответственное правительство не могло поступить иначе. Демократическая власть превыше всего ценит интересы граждан, и не может ставить их под угрозу даже во имя самых гуманных деклараций.
Критикуя позицию Линкольна, Зинн невольно вторит историкам-марксистам. Но те, как не странно, «забывали», что Карл Маркс и Фридрих Энгельс в своих работах о Гражданской войне как раз утверждали (и правильно утверждали), что, поднимая мятеж и развязывая войну, Юг стремился не к отделению от Севера, но к поглощению северных штатов с последующим распространением на них латифундистских порядков. Это повлекло бы превращение страны в аграрный придаток Европы.
В таких условиях подход Линкольна («решать проблему по частям») был единственно верным, что и доказал реальный ход событий. Кстати, несогласных с его политикой (независимо от их мотивов и политических убеждений) «бросали в тюрьмы без суда» (с. 293), хотя называемое автором число в «30 тыс. политзаключенных» совсем невелико для страны, боровшейся за свое существование. Между прочим, все это также ни в коей мере не умаляет демократичности американского государства. Демократия должна уметь защищаться…
Да, освобождение черных рабов не означало их автоматического уравнивания в правах с белыми гражданами. Расовая сегрегация, нищета негритянского населения, бесчинства Ку-клукс-клана и пр. – все это реальность американской истории. Но такой же реальностью является и стремление американской демократии всеми средствами обеспечить расовое и национальное равноправие граждан.
Соответствующая работа началась с принятия в 1866 году (в период так называемой «реконструкции Юга») XIV поправки к Конституции, важной вехой стала кампания 1950-1960-х гг. по искоренению расовой дискриминации, направлявшаяся федеральным правительством. Очевидно, что с расизмом не покончено. Но ведь это означает не только, то, что он сохранился, но и то, что с ним по-прежнему ведется неустанная борьба. В конце концов, проблемы расовой или национальной нетерпимости в той или иной мере свойственны всем демократическим странам, и США никак не могут являться исключением.
Да, для американского общества именно в силу его «врожденного» индивидуализма всегда были характерны острые внутренние конфликты. Да, в середине XIX века популярный писатель и проповедник, кумир нескольких миллионов состоятельных американцев Рассел Консуэлл, утверждал, что «число бедняков, кому можно посочувствовать, очень невелико» ибо «нет ни одного бедняка, который стал таковым не в силу собственных недостатков» (с. 328).
Да, к концу позапрошлого (впрочем, как и к концу прошлого) века возникла реальная опасность исполнения пророчества президента Линкольна о возможности подмены демократии олигархией. Жестокое подавление выступлений американских рабочих – не выдумки советских историков. Но все же…
Когда на рубеже XIX-XX веков США достигли гигантских (по тем временам) темпов развития и стали постепенно отнимать у Великобритании почетное (и весьма выгодное, как можно видеть на примере современного Китая) звание «мастерской мира», тогда перспективно мыслящие американские политики задумались о необходимости ограничения аппетитов финансово-промышленной олигархии (прямого порождения «неограниченных демократических свобод»).
Автор знаменитого антитрестовского «закона Шермана» в 1890 г. доказывал представителям олигархической экономической и политической элиты, что они должны «внимательно отнестись» к необходимости обеспечения социального баланса «или готовиться к приходу <…> коммунистов и нигилистов» (с. 325). Умные олигархи хорошо понимали, что справедливость бизнесменов и хорошая жизнь работников – верный залог того, что «умы масс» не будут засорены «демагогами».
Остальных администрации пришлось подталкивать к соответствующим мерам надлежащими правовыми средствами. Так, в годы президентства Теодора Рузвельта (1900-1908 гг.) правительство организовало множество судебных процессов против трестов, нередко заканчивавшихся их принудительной ликвидацией. Президент снискал славу «разрушителя трестов», а Конгресс США и легислатуры штатов уже к 1914 году приняли ряд законов, заложивших основы государственного контроля над экономикой и государственной социальной политики.
Последовавший по заверщениии Первой мировой войны резкий подъем американской экономики и десятилетие процветания, с одной стороны, а, с другой, увлеченность масс борьбой за всеобщее избирательное право (утвердившееся в США в 1922 году, на пять бет позже, чем в России) на время смикшировали требования усиления регулирующей роли государства. Отрезвление наступило в 1929 году, когда разразившийся в результате «диких биржевых игр» экономический кризис выявил, что «экономика была в основе своей непрочной» (с. 480).
Конкретными причинами «великого краха» стали «нездоровые корпоративные и банковские структуры», ущербность внешней торговли, крайне высокая степень экономической дезинформации, и «плохое распределение доходов «при котором наиболее состоятельные люди, составлявшие 5 % населения страны, получали около трети всех личных доходов» (с 480).
«Великий крах», как известно, привел к Великой депрессии, в результате которой почти 20% процентов американцев стали безработными, а экономический потенциал страны сократился более чем наполовину. Вначале демократически избиравшаяся еще до кризиса власть реагировала на эту ситуацию с отчего-то знакомым сомнительным юмором. Экс-президент Кулидж, например, заявил: «Когда все больше и больше людей вышвыривают на улицу результатом становится безработица».
А действующий президент, республиканец Гувер прямо объявил спасение утопающих в нищете американцев делом рук самих утопающих. Народ, конечно, отреагировал на столь трогательный призыв возведением по всей стране знаменитых «гувервилей» - аналога латиноамериканских «фавелл», в которых в конурах из досок и картона ютились изгнанные из своих жилищ сотни тысяч бедняков.
Но на президентских выборах 1932 года от Республиканской партии отвернулись даже черные избиратели, десятилетиями (со времен Линкольна) голосовавшие за нее. И в 1933 году к власти пришел демократ Франклин Делано Рузвельт - политик, уверенный в том, что экономическая свобода прямо подразумевает бескомпромиссную борьбу государства с бедностью, убежденный в лживости лозунга «чем меньше правительства, тем больше свободы».
Знаменитый «Новый курс», который даже ругающий Рузвельта Зинн именует не иначе, как «новый подход к разрешению проблем» включал в себя глобальную программу восстановления экономики путем государственного регулирования цен и зарплат и принятия, решительных мер по усилению государственного регулирования в промышленности. Разумеется, враги «Нового курса», к которым Рузвельт открыто относил «финансовые монополии» и «спекулятивный капитал» пытались всячески воспрепятствовать реализации этой программы.
Подконтрольная им пресса играла на антикоммунистических страхах, именуя президента «красным», «коммунистом» и даже «Сталиным». Верховный суд США, сформированный сторонниками «старого режима», пытался отменить с трудом проведенное Рузвельтом через конгресс новое экономическое законодательство. И тогда президент обратился к социальным нуждам американских граждан.
Фактически именно Рузвельт создал основу трудового и социального законодательства США, сделал государство, бизнес и профсоюзы равноправными социальными партнерами, и заложил практическую основу американского варианта «государства всеобщего благоденствия». Это, в конечном итоге, не только вынудило врагов президента сложить оружие, но и сделало Рузвельта «героем в глазах миллионов» (с. 499), как бы не пытался Зинн доказать обратное.
Гораздо более обоснована критика Говардом Зинном традиционно гегемонистской и экспансионистской внешней политики США. Эта традиция, кстати, во многом объясняется тем, что американцы в большинстве своем всегда считали США избранной «Божьей Страной», а остальные страны – «нуждающимися в миссионерском просвещении» и приобщении (при необходимости – силовом приобщении) к «ценностям демократии».
Выступая на стороне свободы и справедливости в Первой и во Второй мировых войнах, в локальных конфликтах США, как правило, действовали исключительно в собственных эгоистических интересах, зачастую попирая независимость и суверенитет народов и государств более лицемерно и изощренно, чем колониальные державы Европы.
Знаменитая «доктрина Монро» («Америка для американцев») дала США «основание» для почти двух сотен случаев вмешательства во внутренние дела других независимых государств Американского континента. Продолжавшаяся почти всю первую половину XX века оккупация Филиппин (в ходе завоевания которых, был, к примеру, полностью уничтожен 17-тысячный городок Калоокеан) покрыла позором американских волонтеров, которые заявляли, что «расстрел людей даст сто очков вперед охоте на кроликов» (с. 392).
Трагедия Вьетнамской войны, унесшей жизни десятков тысяч американцев и сотен тысяч вьетнамцев (а также жителей Лаоса и Камбоджи) – это не только уничтоженная община Сонгми, но и более 20 тысяч казненных без суда и следствия в американских тюрьмах в рамках операции «Феникс» (с. 589) и т.д.
Страницы, посвященные в общем-то вскользь затронутым в книге вопросам современной борьбы с «диктаторскими режимами» и «терроризмом», тем не менее, также откроют читателю немало интересного. Например, они расскажут, что по итогам НАТОвских «гуманитарных» бомбардировок Югославии в 1999 году из Косова бежало большее число людей, чем было вытеснено из края в результате действий Милошевича и его сторонников (с. 807–808).
Зинн описывает разгул «маккартизма» (с. 533–536), пересказывает историю состоявшегося в 1953 году сговора генерального атторнея и председателя Верховного Суда США с целью добиться внесения желательного, но «недостачно обоснованного» приговора «советским агентам» Розенбергам (с. 538–539), упоминает о незаконных экспериментах ЦРУ на людях (с. 679), разбирает уотергейтский скандал (с. 664–670), разумеется, вынося каждый раз моральный приговор американской демократии.
Но … даже он признает, что при всех своих недостатках она все же остается демократией. И описанных выше явления, и предание их гласности, и избавление от них – все это цена демократии. Строя, при котором, по словам самого Зинна система власти действует «таким образом, чтобы очистить страну от мошенников и восстановится до здорового, или хотя бы приемлемого состояния» (с. 681).
Именно в этом и состоит ценность демократии. Ведь демократия – это не «застывшая в безмолвной красоте» прекрасная картина, а протекающий в повседневной жизни реальный политический процесс. Демократия терпит поражение всякий раз, когда попирается закон, унижается честь и достоинство, беднеют люди. Но она одерживает победу во всех случаях, когда торжествует справедливость, гарантируются права, растет материальное благосостояние и духовное благополучие граждан.
Автор – кандидат юридических наук, заместитель руководителя управления социально-политических исследований Всероссийского Центра изучения общественного мнения
Вадим Балытников