Осязаемое и неосязаемое искусство

Спилберг снимает свой фильм в Будапеште... А тем временем в Мюнхене под музыку Мендельсона и Прокофьева в воздухе раскрывались сверкающие зонтики, и даже сердечки огненные, и еще что-то – и все это блестело и переливалось...

Опера под открытым воздухом

До недавнего времени «Олимпийский» был главной «глоткой» города, и довольно-таки луженой, но теперь все это вынесли куда-то в сторону. Построили сверхновую «Арену», и все футбольные баталии перенеслись туда... подальше. Над «Олимпийским» образовалось пустое пространство, и его решили заполнять в том числе фейерверками.

Фейерверки бывают видимые и невидимые – поскольку погода в Мюнхене этим летом снова по преимуществу осенняя, дожди льют и льют, а мероприятий над освободившимся футбольном полем было запланировано немерено, тучи над стадионом то и дело разгоняют специальными ракетами.

Так было и во время оперы «Принцесса Турандот», стадионный вариант которой был показан мюнхенцам на поле «Олимпийского». Постановку рекламировали примерно так же, как и фейерверк, - как самую грандиозную оперную постановку всех времен и народов. В тот вечер, правда, и метеоракеты не могли ничего сделать: во время оперы к стадиону приближался гигантский водяной столп. Директор «Олимпийского», знавший об этом, затаив дыхание, ждал, что же будет...

Говорят, молился. Столб прошел стороной, всего в каких-то сотнях метров, если бы он не промахнулся, от живого синемаскопа, который там поставил китайский режиссер Чжан Имоу, ничего бы не осталось. То есть не то чтобы все поглотила пучина, но зритель бы ничего не увидел. А так все прошло как по писаному, и в конце грянули овации, которые на расстоянии от стадиона неотличимы от шума ливня.

Оперные гурманы и гуру говорили, что при таком усилении совершенно невозможно по-настоящему оценить голоса исполнителей. Говорили, что звукотехники на концерте AC/DC, к примеру, на том же стадионе поработали куда лучше. Не могу судить. «Принцессу Турандот» я слушал все с того же балкона, с которого смотрел и «Сон в летнюю ночь» (так называлось светопредставление с «тысячелетним» фейерверком), правда, слышно оперу было не так хорошо. Потому что «Сон в летнюю ночь» не ограничивался только стадионом: те, кто купили билеты и прошли сквозь оцепление, разбрелись по близлежащим холмам искусственного происхождения: они возникли после 1945 года из руин разбомбленного города.

Останки города сгребли в это место, получились высокие холмы, поросли травой... Пока не стемнело, мы видели на холмах толпы людей, для них играли какие-то рок-группы, а потом, на стадионе, – симфонический оркестр, да так, что его слышно было всем, кто не был на стадионе, но купил билет и разбрелся по холмам – для этого звук был усилен настолько, что и на нашем балконе стал доступен органам восприятия.

Кротовые норы

Всевозможных оpen-air было этим летом множество, музыка в городе была блуждающей. Ее запросто можно было встретить, войдя в один из флорентийских двориков около Одеон-плац, или на самой Одеон-плац, или в одном из «Пяти дворов», да и не только – где угодно, просто завернув за угол...

Это что касается живой музыки. Неживая музыка звучит в метро на многих станциях просто из репродукторов, кстати, может быть, в этом и разгадка тайны вентиляционных люков... Это как-то связано с метро, количество остановок, на которых звучит классика нон-стоп, все время увеличивается. Последний раз музыку подземелья я слышал недалеко от Принцерегентен-театра.

Вчера в документальном фильме «Властелины времени», показанном по ARTE, кто-то из выступавших говорил о так называемых wormholes, «червячных дырах» – червоточинках во Вселенной, сквозь которые можно попадать в другое время. Гюнтер Нимц, один из профессоров – участников этого фильма, утверждал, что, используя «тоннельный эффект», он смог ретранслировать Моцарта из будущего в прошлое.

Фокус состоит в том, что для этого сигнал должен распространяться со скоростью большей, чем скорость света, – и Гюнтер Нимц ее достиг. Точнее, ее достиг Моцарт... В передаче принимали участие Стивен Хокинг – в роли скептика, Карл Саган, русский профессор в Копенгагене Игорь Новиков. Вот он оптимистично смотрел на возможности путешествий во времени. При этом Новикова и Кипа Торна, его английского коллегу, почему-то сильно волновал вопрос, можно ли, вернувшись в прошлое, убить своего предка и предотвратить таким образом свое собственное рождение?

Что-то есть буддистское в этом вопросе, нет? Им поочередно задавали вопросы то один, то другой участник обсуждения... «Тоннельный эффект», дыры, чреватые другими измерениями, Моцарт из будущего... Перейдем к чему-то более осязаемому или вот – визуальному.

Фантом живописи

В Мюнхене есть галерея, в которой «тоннельный эффект» использован в гораздо более земном смысле. Галерея находится в тоннеле, который по красивой легенде получился от того, что метростроевцы ошиблись, роя его навстречу друг другу.

Так музей Ленбаххауз расширил площадь за счет подземки. Пару лет назад там случился главный хит сезона – огромная ретроспектива Джорджо де Кирико и Альберто Савиньо: братья впервые предстали там вместе. И как-то перемешались... Я не помню, на чьей картине изображен раскапывающий сам себя археолог, составленный как бы из башен и кругов руин...

Сейчас там же, в тоннеле «Кунстбау», размещена репрезентативная выставка самого известного современного немецкого художника Герхарда Рихтера. В тоннеле представлена его живопись, а в самом Ленбаххаузе – многочисленные фотографии очень маленького формата, которые, впрочем, носят служебный характер: на них узнаешь то же самое, что видел в тоннеле на картинах.

Зачем зрителю знать, из какого сора растут картины, я не знаю. Тем более что значительная часть картин выполнена в фотореалистической манере и выглядит, как увеличенные фотографии... Но кроме того - много абстрактных работ, всевозможных «Серых квадратов» или зеркал. В отдельном маленьком зале – документальный фильм о художнике.

Ничего не утаивается: ни методы написания картин – с помощью огромной швабры или же бруса, которыми елозят по поверхности, ни внутренние сомнения художника, которые он высказывает вслух. «Живопись, – говорит Рихтер, – это обыкновенный идиотизм». Делая оговорку: «Если в ней нет социального содержания».

Рихтер непокоренный

В работах, которые мгновенно принесли Рихтеру всемирную известность, социальная составляющая была: он перерисовал из газет портреты Андреаса Баадера, Ульрики Майнкопф и других участников РАФ.

Три года назад кто-то писал, что единственным мессиджем его работ является доказательство того, что живописи не существует. Ради этого Рихтер постоянно меняет стили и направления, в каждом из которых достигает высшей точки и сразу бросает, берется за что-то новое. Однако он так замечательно показывает нам эфемерность живописи, что остается пожелать ему еще долгих лет жизни, дабы мы могли наслаждаться его доказательствами и впредь.

В документальном фильме, сопровождающем выставку, Рихтер как бы оправдывается, что продолжает рисовать. «Ну а что мне еще делать? – спрашивает он. – Играть на бирже? В гольф? Торговать недвижимостью? Как-то это смешно – менять привычки в моем возрасте».

Смешно, конечно, да и зачем? Какой такой еще недвижимостью заниматься, если движения его кисти продаются дороже, чем любого другого современного художника? Скучно, но что поделать...

После конца живописи

На смену колебаниям Герхарда Рихтера между абстракцией и фотореализмом, всем этим «Серым квадратами» и ландшафтам, подернутым легкой дымкой, в галерейном тоннеле пришли цветные звери, родившиеся в начале прошлого века, и впереди них – голубой конь...

Это самая большая выставка Франца Марка за всю историю. Даже после гибели художника, когда на его родине была устроена ретроспектива. Но и она была значительно меньше, чем нынешнее едва ли не полное собрание его картин в одном месте. Франц Марк был одним из тех, кто основал «Голубого всадника», – знаменитую группу художников, в числе которых были Василий Кандинский, Алексей Явленский, Пауль Клее, Аугуст Маке, Габриэлла Мюнтер и Альфред Кубин.

С картин Марка со временем почти полностью исчезли люди, зато появились бесчисленные, частью фантастические животные. Потом и они, в свою очередь, претерпевали метаморфозы, становясь все больше частями некоего единого, но многогранного кристаллического универсума.

Ахматова говорила, что она всегда опасалась людей, которые не любят или, наоборот, слишком любят животных... Франц Марк любил животных больше, чем людей, он сам говорил, что животные ему не так противны. Но тут же добавлял, что звери тоже не совершенны и что именно поэтому он делает их все более абстрактными...

И они производят очень сильное впечатление, собравшись в этакую немыслимую стаю в подземном тоннеле «Кунстбау»... Часть выставки расположена в основном здании Ленбаххауза, но там ранние работы Марка, а все звери, что принесли ему славу одного из главных экспрессионистов ХХ века, собрались под землей.

Губит людей не пиво

Все лето в галерее Баварского ипотечного банка продолжалась выставка под названием «Вода». В первом зале зрителей там встречало полотно Людвига Кранаха с изображением библейского потопа, а в последнем зале – Дэвида Хокни.

И у Кранаха, и у Хокни на стенах были «соседи», но я их уже забыл, хотя побывал на выставке совсем недавно, незадолго до ее закрытия. Помню, что у Хокни на картине вода не играла такой зловещей роли, как у Кранаха, – просто тихо лежала ниже травы в бассейне в солнечный день...

Губит людей не пиво... Заходя на выставку, я банально подумал, что вода, если пока не залившая, то окружившая Мюнхен со всех сторон, – тоже часть перформанса. Так приятнее было думать – что все находится в надежных руках и происходит в рамках выставки, которая устроена в банке, который вместе еще с тремя-четырьмя банками как раз и управляет всем, что происходит на свете, включая погоду и непогоду. Меня поразило интервью с каким-то метеорологом в Sueddeutsche Zeitung, опубликованное уже не помню на какой день непрекращавшихся ливней, но когда дома в Гармеше еще не ушли под воду.

Он категорически отвергал осторожные предположения корреспондента о том, что ситуация все-таки нестандартная и воды прибывает как-то уж слишком много. Синоптик утверждал, что количество осадков находится в пределах нормы для этого времени и места и ничего чрезвычайного не происходит...

На выставке «Вода» (в книге Марио Корти упоминается река под названием «Вода», где течет – не помню) показывали произведения искусства, но также и макеты водонапорных башен, оросительных каналов и прочих сооружений и проектов, вплоть до планов ООН по решению проблем, связанных с водоснабжением и распределением воды в недалеком будущем.

А после этого вдруг – стихи романтиков на больших полотнищах, все посвященные, естественно, H2O. В отдельном черном зале – видеоинсталляция одного из самых известных видеохудожников – Билла Виолы - под названием «Messenger» («Посланник»). На большом экране фигура мужчины, погруженного в воду, все его черты расплываются, он медленно приближается к поверхности, не производя никаких движений. По мере приближения мы все отчетливее видим его тело, и вдруг лицо его прорывается наружу, сквозь границу между двумя средами, что-то отражается в его глазах, но что... После он снова погружает лицо в воду и начинает опускаться в глубину, в таком же христообразном положении, лежа на спине, он удаляется от нас, черты его снова начинают расплываться...

Билл Виола говорит, что идея этой работы родилась у него после того, как он проводил в последний путь свою мать. Он оставался с ней до последнего ее вздоха, точнее, выдоха – и вот именно этот выдох, за которым уже не последовало вдоха, оказал на Виолу такое впечатление, что он сделал «Посланника».

Женский взгляд

Для меня же его работа в данный момент послужила напоминанием о фигуре, расплывающейся перед глазами не в воде, а в воздухе... От «Посланника» Виолы до фигуры Монжелы – метров сто-двести, памятник, воздвигнутый в апреле 2005 года, стоит в конце Променаденплац, рядом с Театинерштрассе, на которой находится галерея Гипоферайнсбанка.

Особенно сильно расплывается фигура графа в воздухе, если смотреть на нее вблизи в солнечный день. Автор монумента – берлинская художница Карин Зандер объясняет свой концепт именно тем, что она хотела наглядно показать: лицом к лицу лица не увидать. Имея в виду, что оценить исторического деятеля можно, только уйдя от него на достаточно приличное расстояние.

Фигура Монжелы высотой 6,5 метров выточена на фрезерном станке из цельного куска алюминия так, что она получилась рифленой... Похоже на микробарханы песчаного морского дна или на рябь на поверхности моря. В общем, на следы каких-то волн или даже не следы, а будто мелкие волны все еще бегут по алюминиевой поверхности. Такая техника является одновременно фигуративной на расстоянии и абстрактной вблизи...

В фигуре знаменитого секуляризатора Баварии графа Максимилиана Йозефа фон Монжела вряд ли можно заподозрить религиозный подтекст. Скорее, все эти многочисленные слои, уступы, из которых состоит алюминиевая фигура, отбрасывают вместе с солнечными лучами и любые интерпретации. Об этом говорит и сама Карин Зандер – на вопрос о ее отношении к личности Монжелы она отвечает, что относится к графу абсолютно амбивалентно.

Она выиграла конкурс на право возведения памятника «отцу современной Баварии», так же как перед этим – на возведение скульптуры перед воротами цитадели «Порше». Она знала, что «смотреть на какую-то историческую личность сквозь подзорную трубу истории означает не только реконструировать эту личность, но и конструировать ее, изобретать заново, исходя из наших современных взглядов...»

Собираясь писать совсем другой текст, я зашел в галерею Барбары Гросс, посмотрел их актуальную выставку – видео, на котором цыганский парень играет на аккордеоне во Франкфурте, – и разговорился с Барбарой. От нее и узнал, что Карин Зандер, автор памятника Монжеле на Променаденплац, выставляется в ее галерее. Попутно замечу, что у Барбары также выставляются такие художники, как фотограф Борис Михайлов, Софи Калле, многие другие культовые личности...

Мясо формы

Последний вернисаж, на котором я был, представлял чешскую кунстлершу, которая делает платья из сырого мяса... Правда, на вернисаже были представлены ее менее скоропортящиеся произведения – графика и фигуры из натянутых ниток, напомнивших об игре, в которую во времена моего детства играли девочки. А во время моего последнего посещения ее галереи фрау Гросс указала мне на маленькие фигурки сантиметров 15-20 высотой. Одна была раскрашена, другая бледна. По словам галеристки, это были фигуры заказчиков, то есть тех, кто заказал Карин Зандер самих себя. Она может любому сделать такую фигурку всего за 18-20 тысяч евро. «К тому же она сделала фигуру графа Монжелы, – сказала Барбара, – но побольше...»

И скульптуру для «Порше» в виде каких-то цилиндров, и еще много всякого... Так как памятник Монжеле привлек мое внимание, я проявил некую заинтересованность и, как следствие, получил от Барбары целый ворох бумаг – эскизы Карин Зандер, которые она делала в процессе работы над проектом «Монжела».

Оказалось, что памятник – результат работы компьютерной программы, которую, по словам Карин Зандер, специально усовершенствовали для ее проекта. Для начала она собрала всю имевшуюся в мире информацию о внешности Монжелы – не только портреты, но и словесные описания современников, кроме того, она сделала фотографии всех ныне живущих наследников графа, сканировала содержание всех семейных альбомов...

Короче говоря, она сканировала все, что можно, а потом взяла из всего этого интеграл, и получилось то, что мы видим. Причем то, что мы видим, вырисовалось из алюминиевой глыбы после того, как над ней поработал пятиосный фрезерный станок, в процессор которого был заложен результат сканирования и интегрирования...

Можно ли придумать что-то еще более объективное, я не знаю. Почему-то многим, и в частности партии зеленых, монумент резко не понравился. Они заявили, что алюминиевый Монжела нужен на старинной Променаденплац, как зайцу стоп-сигнал, радикалы вообще потребовали сноса памятника.

А мне нравится. Что-то есть в этом белом великане, и я согласен с Карин Зандер: после того как долгие годы памятники воздвигались в подавляющем большинстве как знаки каких-то страшных событий прошлого, напоминания о них, такой жанр, как памятник позитивному историческому деятелю, был забыт, и теперь его нужно изобретать заново. Памятник реформатору Монжеле в этом смысле – первый шаг в сторону возвращения монументального искусства...

Кстати, фигурки, которые стоят у Барбары Гросс, совсем другие – ничего общего, просто такой реализм, немного комический только в смысле размеров, хотя что здесь смешного... Ведь и Дюрер не раз вписывал семью заказчика картины в холст этакими гномами – все видели на его полотнах эти странные маленькие фигурки...